ИССЛЕДОВАНИЯ МИГРАЦИИ И МИГРАНТОВ

РУССКАЯ РУЛЕТКА ДЛЯ МИГРАНТОВ:

ПРОИЗВОДСТВО НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ И ПРАГМАТИКА ФАТАЛИЗМА

С.Н. Абашин

Сергей Николаевич Абашин | https://orcid.org/0000-0002-4873-1596 | s-abashin@mail.ru |

д. и. н., профессор | Европейский университет в Санкт-Петербурге (ул. Гагаринская,

6/1a, Санкт-Петербург, 191187, Россия)

Ключевые слова

транснациональная миграция, миграционная политика, Центральная Азия, фатализм

Аннотация

В фокусе настоящей статьи находятся миграционные законы и практики в современной

России. Российский миграционный режим, с одной стороны, позволяет иностранцам из

ряда постсоветских стран свободно перемещаться через границы, но с другой стороны,

создает сложные и дорогостоящие способы регулирования статусов этих людей. В ре-

зультате подавляющее число иностранных трудовых мигрантов имеют проблемы с до-

кументами, а сам статус правильных документов находится в серой зоне постоянно иду-

щих переговоров мигрантов, предпринимателей, полиции и правозащитников. В своей

статье я рассматриваю правило “180/90”, которое регулирует пребывание иностранцев в

России с помощью специальной программы автоматического учета выезда из страны и

нового въезда в нее. Поскольку работа программы имеет множество сбоев, то возникает

ситуация непредсказуемого решения, которую мигранты используют в обход закона для

частичной легализации своего положения. Эта связь законов, технологий и мигрантских

повседневных практик показывает, как российский миграционный режим управляет ми-

грацией при помощи производства неопределенности.

Информация о финансовой поддержке

Российский научный фонд, https://doi.org/10.13039/501100006769 [проекты № 14-18-02149,

14-18-02149А]

играционный режим в современной России выглядит парадоксальным:

благодаря безвизовому въезду миллионы жителей целого ряда стран

бывшего СССР свободно перемещаются через государственные грани-

цы, но при этом создаются сложные по процедуре и дорогостоящие способы

легализации этих людей, что оставляет значительную часть приезжих без пол-

ноценного документального урегулирования. Вследствие такой политики пода-

вляющее число иностранных трудовых мигрантов, уже находящихся в России,

Статья поступила 05.09.2021 | Окончательный вариант принят к публикации 01.12.2021

Ссылки для цитирования на кириллице / латинице (Chicago Manual of Style, Author-Date):

Абашин С.Н. Русская рулетка для мигрантов: производство неопределенности и прагматика фата-

лизма // Этнографическое обозрение. 2022. № 4. С. 5-25. https://doi.org/10.31857/S0869541522040017

EDN: HWPGIX

Abashin, S.N. 2022. Russkaia ruletka dlia migrantov: proizvodstvo neopredelennosti i pragmatika

fatalizma [Russian Roulette for Migrants: Creation of Uncertainty and the Pragmatics of Fatalism].

Etnograficheskoe obozrenie 4: 5-25. https://doi.org/10.31857/S0869541522040017 EDN: HWPGIX

Этнографическое обозрение | ISSN 0869-5415 | Индекс 70845 | https://eo.iea.ras.ru

Этнографическое обозрение № 4, 2022

имеют проблемы с документами, а само понятие “правильные документы” но-

сит неопределенный характер из-за постоянно идущих формальных и нефор-

мальных переговоров мигрантов, представителей власти, работодателей и об-

щественных правозащитных структур. Такие переговоры решают так или иначе

вопрос о статусе конкретных людей, но не приводят к системной “починке”

самого миграционного режима, продолжающего воспроизводить неопределен-

ность, которая, в свою очередь, стигматизирует мигрантов как “нелегальных”.

В статье я рассмотрю правило “180/90” - которое существует в российском

миграционном законодательстве и регулирует получение разрешения на вре-

менное пребывание, - как один из путей или механизмов производства неопре-

деленности статусов мигрантов. Правило заключается в том, что иностранец,

без визы въезжающий в Россию, может пребывать на ее территории 90 дней в

течение полугода (180 дней), а оставшиеся 90 дней, т.е. три месяца из шести,

он должен находиться за пределами страны, если только не получил патент,

разрешение на временное пребывание (РВП) или вид на жительство (ВНЖ),

которые позволяют продлить срок проживания на территории России (ФЗ 115).

К тому же, что очень важный момент, время пребывания в России высчиты-

вается не пограничниками или полицейскими, а автоматически, специальной

компьютерной программой, в которую регулярно загружаются данные о въезде

и выезде каждого иностранца. Поскольку вся эта процедура учета - ввод дан-

ных, работа самой программы - сопряжена со множеством сбоев технического

или человеческого свойства и нарушитель обнаруживается с некоторым, иногда

существенным, опозданием, то возникает ситуация продолжительной неопре-

деленности, которую многие мигранты используют, чтобы нарушить правило

“180/90”, въехать в Россию раньше допустимого и получить все формально за-

конные документы для нахождения в стране. При этом в любой момент упомя-

нутая программа может автоматически вычислить нарушение, выставить в базе

данных галочку против имени того или иного человека, лишив все его доку-

менты легальности, и назначить наказание - обычно запрет на въезд в Россию.

Такая неопределенность, когда документы еще действуют, но в любое мгнове-

ние могут превратиться в филькину грамоту, может длиться долго, иногда даже

годами; она является и постоянной угрозой, и одновременно возможностью и

способом урегулирования мигрантами своего статуса.

Анализ законов, технологий, институтов, сетей и практик, создающих нео-

пределенность и позволяющих нормализовать ее, я этнографически проиллю-

стрирую конкретным примером истории одной женщины из Узбекистана, за

миграционной жизнью которой мне пришлось наблюдать много лет. На момент

нашего знакомства 50-летняя Нодира уже десять лет работала в Москве няней.

Она родом из большого узбекского города - областного центра, имеет высшее

образование, знает русский язык как родной. Необходимость заработать на обу-

стройство (женитьбу, образование) трех своих детей, двух дочерей и сына, заста-

вила Нодиру еще в середине 2000-х годов переехать на работу в Россию. По ми-

грационным правилам, введенным в 2014 г., она оформила патент и ежемесячно

платила за него в течение двух лет, что давало ей возможность все это время за-

конно находиться в стране и заниматься трудовой деятельностью. По истечении

этого срока Нодира должна была выехать домой в Узбекистан, пробыть там три

месяца, потом вернуться в Россию и снова получить/купить патент. Однако, опа-

саясь потерять выгодное рабочее место, она этого не сделала и перешла в другой

режим жизни: отказалась продлевать патент и стала раз в три месяца выезжать

за пределы России и тут же въезжать обратно, это дало ей возможность получать

на границе новую миграционную карту и находиться в стране следующие три

месяца. Она рассказывала мне об этом выборе как об открытии:

Абашин С.Н. Русская рулетка для мигрантов: производство неопределенности...

Н.: Я думала, что нужно будет для продления своего патента… Чтобы я продлила и за-

ново не делала все. Но как выяснилось, что… [смеется…] оказывается легче выехать и

приехать. Делать обратно патент, чтобы сделать патент, продолжение патента - там куча

всего. Всяких много надо. Оказывается, можно было сделать просто частный визит - на-

писать и каждые три месяца это обновлять: выезжать-приезжать… Я сама была в шоке,

говорю: «Ой, а мы-то ходим тут по четыре тыщи платим это все, и, оказывается, можно

так, и там многие сказали, говорят: “Оказывается, можно и так”».

В новом ритме мигрантской жизни Нодиры было, правда, сразу два серьез-

ных отступления от российских законов. Женщина не имела права в таком ста-

тусе наниматься на работу и, пересекая границу туда-обратно, она нарушала

упомянутое правило “180/90”. Если риск оказаться пойманной и наказанной за

недокументированную трудовую деятельность был не очень высоким, так как

Нодира работала няней в домашних условиях, где она была защищена рабо-

тодателем от внешнего контроля, то риск оказаться невъездной в Россию при

пересечении границы был более серьезным: компьютерная программа, которая

фиксировала все ее выезды и въезды, могла в любой момент поставить запрет

на въезд в Россию на несколько лет. Иначе говоря, любая проверка погранич-

ным контролем при следующем пересечении границы теперь грозила Нодире

отправкой надолго домой, полной потерей заработков и рабочего места. В на-

ших с ней разговорах она неоднократно демонстрировала совершенно ясное

осознание этого риска. Вот, например, как эта тема звучала в ее рассказе о

встрече с полицейским в московском метро:

Н.: Это было… в июне что ли… Я такая иду. И меня так: “Можно? Девушка?!”

Я хотела сказать: “Спасибо Вам за девушку!” [смеется] - “А можно, - говорит, - у Вас…

документы”. Я говорю: “А что случилось?” - “Ну, просто, - говорит, - проверка”. Так

посмотрел, говорит: “А-а”. Потом так… Очень много печатей же у меня в паспорте. Пе-

ресекание границы, очень много же я выезжала, приезжала. “Что-то Вы, - говорит, - та-

кая путешественница”. Я говорю: “Ну да, - говорю, - такая у меня работа, что, это, езжу

туда-сюда”. - “А-а, да?” Ну, не спросил, что за работа, что это. Говорит: “Ну да, хорошо”.

Завели меня в этот… У них есть ведь эти маленькие закуточки. Там он посмотрел, весь

мой паспорт посмотрел, потом сказал, что мы с ним в один день родились. Я говорю:

“Ой, как приятно”. В общем, посмеялись, посмеялись, он меня отпустил. Я даже не по-

няла, думаю, чего такое. Ну, он посмотрел, регистрация новая, там, всё, я не нарушала.

Но он мне, правда, сказал, что я нарушаю. Что я должна 90 дней находиться.

С.: Он Вам сказал это?

Н.: Да! [смеется]

С.: А Вы что ответили?

Н.: Я говорю: “Я знаю, - говорю, - но я же прохожу”. Он говорит: “Да, Вы прохо-

дите, но Вам везет. Но когда-нибудь у Вас выстрельнет это”. Я говорю: “Я это знаю”.

Он говорит: “Ну, вот, - говорит, - будьте начеку”.

Несмотря на вполне реальные перспективы наказания за нарушение правила

“180/90”, Нодира считала свой выбор правильным и более для нее выгодным и

приемлемым, нежели прежнее оформление патента, которое, казалось бы, гаранти-

ровало ей спокойное будущее. Зацепившись за слово “прострельнуть”, которое моя

собеседница повторяла каждый раз, когда речь шла об этой практике, я решил на-

звать эту ситуацию “игра в русскую рулетку” - метафорический образ непредска-

зуемого исхода, иррационального риска и фаталистического отношения к судьбе.

В ситуации, аналогичной той, в которой оказалась Нодира, находятся сот-

ни тысяч трудовых мигрантов из нескольких постсоветских стран, имеющих

безвизовый режим с Россией. Они вполне сознательно выбирают рискован-

ный путь нарушения миграционных законов и приспосабливаются к жизни в

ожидании наказаний. Ситуацию “игры в русскую рулетку” создают несколько

Этнографическое обозрение № 4, 2022

факторов: сами российские законы, которые обеспечивают неопределенный ха-

рактер миграционных статусов; институты и способы миграционного контроля,

которые формируют циклы и практики производства этой неопределенности;

разнообразные неформальные социальные сети и инфраструктуры, которые

оказывают мигрантам поддержку и помогают адаптироваться к такой неопре-

деленности. Риски, которые кажутся на первый взгляд высокими, в совокупном

действии всех этих факторов становятся вполне допустимыми и оправданны-

ми, с точки зрения самих мигрантов, которые, используя пробелы и “поломки”

миграционного режима и исходя из имеющихся ресурсов и планов, выбирают

именно этот риск как свою основную миграционную стратегию. Как и в “рус-

ской рулетке”, опасности просчитываются и по возможности минимизируются,

но одновременно к ним готовятся и принимают их как неизбежность.

Далее в своей статье я намерен более детально проанализировать, каким

образом устроены и взаимодействуют миграционные нормы, практики и сети,

как с их помощью создается неопределенность миграционного статуса и как

последняя включается в планы, повседневность и адаптационные тактики ми-

гранта. Исследование было проведено в 2014-2018 гг. в рамках проекта по изу-

чению транснациональных миграций между Россией и Средней Азией и допол-

нено наблюдениями и интервью в 2020-2021 гг.¹. Методология исследования

включала в себя развернутые интервью с иностранными мигрантами в России

и их близкими в стране происхождения, эти встречи повторялись на протяже-

нии ряда лет, тем самым появлялась возможность наблюдать, как складывалась

судьба каждого человека, с которым установились постоянные контакты. На-

стоящий текст не ставит своей целью разбирать все возможные сценарии тру-

довой деятельности и легализации мигрантов. Пример Нодиры был выбран в

качестве базового не как репрезентативный и обобщающий случай, а как по-

вод погрузиться в этнографическую конкретику при обсуждении проблемы

взаимосвязи миграционного режима, миграционных технологий, институтов и

практик с планами и действиями мигрантов.

Новая историография миграции в Россию

Трудовая иностранная миграция в Россию совсем недавно, всего около двух

десятков лет назад, стала предметом растущего интереса. Основное место в ее

изучении занимают причины, структура и сценарии миграции, их обсуждение

обычно фокусируется на экономике и демографии (Denisenko et al. 2020). Значи-

тельный корпус академической и экспертной литературы посвящен тому, каким

образом и в какой мере мигранты становятся жертвами российского миграци-

онного режима, как они преследуются полицией и другими государственными

службами, эксплуатируются работодателями и посредниками из своей собствен-

ной среды, стигматизируются политиками и СМИ, ксенофобски и расистски

притесняются в повседневном быту окружающими людьми (Kuznetsova, Round

2019; Malakhov, Simon 2018; Alexseev 2015; Полетаев 2014). Некоторые работы

рассматривают разных акторов миграционного регулирования, показывая пере-

сечение множественных ситуаций и интересов, формирующих миграционную

политику (Мукомель 2005: 80-113; Schenk 2018). Существует литература, кото-

рая оценивает характер интегрированности мигрантов в российском обществе

и указывает на различные препятствия, которые мешают полному их включе-

нию в него (Varshaver, Rocheva 2021; Варшавер, Рочева 2015; Карпенко 2016).

Вопрос об интегрированности связан с темой производства легальности/

нелегальности, а также с темой субъектности мигрантов, использующих не-

формальные практики адаптации к режиму миграционной неопределенности

Абашин С.Н. Русская рулетка для мигрантов: производство неопределенности...

(Urinboyev 2021; Kubal 2017; Reeves 2013; Григоричев 2012). Целый ряд иссле-

дований говорят о мигрантских сетях и инфраструктурах, создающихся в России

(Demintseva 2020; Kashnitsky, Demintseva 2018; Turaeva 2018; Varshaver, Rocheva

2018), есть работы о транснациональных связях, которые становятся ключевыми

в повседневности и планах мигрантов (см., напр.: Бредникова, Абашин 2021).

Несмотря на растущее число публикаций о международной миграции в Рос-

сию, само это исследовательское поле испытывает ряд трудностей. По-преж-

нему заметен большой недостаток официальных информации и статистики,

которые остаются неполными, закрытыми и непрозрачными. Проекты изуче-

ния миграции развиваются раздельно по дисциплинарным и методологическим

направлениям. Проблематики миграционной политики и повседневных мигра-

ционных практик, сетей и инфраструктур, интеграции и транснационализма

существуют как будто по отдельности, не пересекаясь и не обуславливая друг

друга. Хотя появились работы с осмыслением специфики российской/постсо-

ветской миграции, весь концептуальный аппарат заимствуется в основном из

исследований, посвященных США и странам Европы.

В своей статье я попытаюсь соединить изучение перспектив того, как устро-

ены миграционные законы и как работают механизмы миграционного регули-

рования, с анализом реакций и способов адаптации мигрантов к этим условиям.

Я ставлю своей целью увидеть некоторые особенности российского случая и

одновременно вписать его в общую проблематику изучения миграции в мире.

Я покажу на примере работы правила “180/90”, что миграционное законо-

дательство в России устроено таким образом, чтобы сохранять постоянную

неопределенность статуса трудовых мигрантов. В этом отношении российская

миграция вписывается в общий глобальный миграционный режим, который

воспроизводит “нелегальность” как свой фундаментальный способ управления

(De Genova 2002; Ngai 2014). Миграционные режимы, пишет Мае М. Нгай, “со-

здали нелегального чужака в качестве нового юридического и политического

субъекта, включение которого в нацию было одновременно социальной реаль-

ностью и юридической невозможностью, - субъекта, лишенного гражданства

и не имеющего прав” (Ngai 2014: 4). Я покажу также, что российское мигра-

ционное управление выстраивается не только через “пограничный спектакль”

(De Genova 2002: 436-437), т.е. пограничную политику контроля за границей, и

не только через “бумажную работу” (Borrelli, Andreetta 2019), т.е. полицейскую

политику сбора и аутентификации документов, но и через создание тотальной

базы данных на всех мигрантов и цифрового мониторинга любых их следов.

Российские власти активно внедряют в миграционное регулирование электрон-

ные средства слежения и категоризации, которые автоматически распределяют

иностранцев на “легальных” и “нелегальных”, при этом недоработки исполь-

зуемых программ и постоянные ручные вмешательства в них воспроизводят

зыбкие полулегальные статусы.

Далее я покажу, каким образом сами мигранты приспосабливаются к ре-

жиму “нелегальности”, достраивают его своими неформальными практиками,

сетями и инфраструктурами, которые позволяют нормализовать повседневную

жизнь в условиях ограничений. Я подчеркну, в частности, особенность россий-

ского случая, в котором государственная граница, открытая и легко пересекае-

мая для многих трудовых мигрантов из бывших советских окраин, используется

не для делегализации мигрантов (De Genova 2013), а напротив, восстанавливает

нормализованный статус пребывания в России и служит средством защиты от

повседневного государственного насилия. В то же время я отмечу, что сама эта

нормализация вписана в существующий миграционный режим и воссоздает си-

туацию непредсказуемости, которую этот режим поддерживает.

Этнографическое обозрение № 4, 2022

Наконец, вернувшись к примеру узбекской няни Нодиры, я покажу, как ми-

гранты включают эту неопределенность, эту “русскую рулетку” российского

миграционного режима, в свои повседневные практики. Эти повседневные

практики, планы и сопутствующие им аффекты схожи с теми, что возникают в

состоянии “депортированности” (deportability), которое многократно описано

на примере миграции в Америке и Европе, где, как пишет Николас Де Дже-

нова, «“[н]елегальность” мигрантов переживается через осязаемое чувство де-

портированности, т.е. возможность депортации, возможность быть удаленным

из пространства национального государства» (De Genova 2002: 439). Ощущае-

мое состояние, возникающее из постоянной угрозы физического исключения,

предопределяет целый репертуар эмоций и действий, благодаря которым жизнь

мигрантов становится одновременно постоянной и временной, укорененной и

готовой к самой радикальной перемене. Вместе с тем я покажу, что россий-

ский миграционный режим выстроен не столько вокруг депортации, которая,

конечно, тоже осуществляется, сколько вокруг запретов на въезд. Эти запреты

не приводят к моментальному удалению мигрантов с неурегулированным ста-

тусом из России, но грозят в любой момент “выстрелить” и прервать миграци-

онную биографию. Я попробую описать, как такая угроза формирует особые

переживания и поведения, которые я назвал прагматикой фатализма.

Миграционный режим: “где родился, там и пригодился”

Совокупность миграционных законов и инструкций, институтов, полити-

ческих программ и заявлений, которую я называю общим термином “мигра-

ционный режим”, производит правовую неопределенность статусов мигран-

тов, что, в свою очередь, позволяет стигматизировать значительную их часть

как “нелегальных”. Российские чиновники, говоря о целях миграционной

политики, регулярно озвучивают одной из своих главных задач максимально

полную легализацию статуса и деятельности иностранных граждан в Рос-

сии. Однако, несмотря на эти риторические призывы, количество трудовых

мигрантов, не имеющих полного набора документов и попадающих так или

иначе в категорию “нелегальных”, остается стабильно довольно высоким.

Если продолжить пример Узбекистана, откуда родом Нодира, то всего в авгу-

сте 2019 г. в России единовременно находилось 2,2 млн граждан этой страны

(Мкртчян, Флоринская 2019: 40), в том числе, по грубым оценкам, не менее

1,8-1,9 млн человек - это трудовые мигранты, из которых около 1,1-1,2 млн

имели возможность работать законно, т.е. получили патент, РВП и ВНЖ. От

600 до 800 тыс. мигрантов из этой страны, по приблизительным оценкам,

находились и трудились в России по разным неформальным, недокументиро-

ванным схемам (Трушин 2019).

Разрыв между пожеланиями и реальной картиной возникает и устойчиво,

несмотря на официальные декларации, сохраняется потому, что сами же чи-

новники сознательно строят в России такой миграционный режим, который

выталкивает мигрантов в сферу “нелегальности”. Помимо задачи минимизи-

ровать издержки и максимизировать прибыли, связанные с миграцией, их инте-

рес состоит в том, чтобы сохранять для себя возможность при необходимости

ограничивать въезд мигрантов в Россию. Мэр Москвы Сергей Собянин в одном

из своих выступлений в 2017 г. признал, что российский мегаполис, в который

направлен самый большой поток иностранных мигрантов, будет испытывать

без них дефицит рабочей силы, при этом он добавил: “Не надо такие искус-

ственные потоки создавать, как в Европе. Каждый должен жить в своей стране.

Где родился, там и пригодился” (ГоворитМосква 2017).

Абашин С.Н. Русская рулетка для мигрантов: производство неопределенности...

Исходя из этой политической логики в законы и правила регулирования ми-

грации включено множество норм, которые оставляют на личное усмотрение

чиновникам разного уровня объявление больших масс людей “нелегальными”

и, соответственно, подлежащими высылке или получению запрета на въезд. Эта

схема гибкая, она позволяет чуть ужесточать или чуть смягчать правила в за-

висимости от потребностей экономики и наличия масштабных проектов, тре-

бующих концентрации рабочей силы, а также от политической ситуации вроде

выборов или необходимости влияния на отношения с другими странами. Я не

описываю эти интересы как специальный продуманный план, они формиру-

ют миграционную политику скорее спонтанно, как постоянный поиск баланса

множества политических и административных акторов.

Например, главный на сегодняшний момент механизм регулирования трудо-

вой миграции из ряда постсоветских стран, с которыми в России отсутствует ви-

зовый режим, через получение патента действительно представлялся наиболее

простым и эффективным для легального оформления пребывания и трудовой

деятельности мигрантов. Именно так он задумывался экспертами, которые при-

ветствовали миграционную реформу 2014 г. Но в процессе разработки механиз-

ма получения патента разные ведомственные и политические лоббисты, кроме

ежемесячного авансового платежа, примерно равного среднему подоходному

налогу в том или ином регионе, предусмотрели еще несколько обязательных

условий: оформление регистрации (ее до сих пор называют по большей части

“пропиской”), сдачу медицинских анализов, покупку медицинской страховки

(фактически не действующей), сдачу экзамена по русскому языку и российской

истории. Кроме того, сам патент дает возможность работать только в одном

регионе и только по заявленной профессии, а получение нового патента нужно

оплачивать заново. Общая стоимость патента, например, в Москве, включая все

разовые формальные и неформальные расходы на его получение, может состав-

лять 10-30% обычного мигрантского годового заработка. Соблюдение всех этих

и многих других условий возможно при пунктуальности и строгом следовании

временным графикам, малейшее отклонение от которых тут же прерывает про-

цедуру легализации. В итоге вся эта механика, связанная с патентом, оказывает-

ся организационно сложной, неудобной и довольно дорогой, т.е. создает разные

препятствия для легализации, требуя порой от многих мигрантов чрезмерных

усилий и затрат (Тимошкин 2019).

Наказания за невыполнение множества правил сильно варьируются в зави-

симости от характера нарушения миграционных законов: мигранта могут на

первый раз оштрафовать, на второй или третий - предложить после оплаты

штрафа добровольно покинуть Россию, угрожая принудительной депортацией;

сама мера депортации связана нередко с длительным содержанием в лагерях

тюремного типа (Turaeva, Amon 2021). Наиболее болезненным для трудовых

мигрантов является запрет на въезд в Россию (Kubal 2017), который отрывает

их и их семью от источников дохода и нередко ставит на грань выживания у

себя на родине.

Особенностью миграционного режима является существование параллельно

с механизмами выталкивания мигрантов в неопределенность и “нелегальность”

целой инфраструктуры возвращения к нормализованному и урегулированному

статусу. Часть этой инфраструктуры имеет вполне формальный характер: юри-

стам, адвокатам и правозащитникам удается в рамках досудебных переговоров и

судебных процедур, используя противоречивый характер законов и инструкций,

добиться отмены санкций в отношении мигрантов, в том числе запрета на въезд.

Часть инфраструктуры работает неформально: с помощью личных договоренно-

стей или взяток, передаваемых напрямую либо с помощью посредников, удает-

Этнографическое обозрение № 4, 2022

ся избегать применения санкций или откладывать их (Urinboyev 2021); массово

фабрикуются поддельные или получаются незаконные документы, которые не

всегда просто отличить от “чистых” бумаг, что становится предметом отдельных

переговоров мигрантов и полиции (Reeves 2013). Упомяну еще одну практику

управления миграцией, которая еще больше усложняет ситуацию. Речь идет об

амнистиях для мигрантов. Таких амнистий для граждан Кыргызстана, Молдовы

и Таджикистана в 2015-2019 гг. уже было три, в результате чего сотни тысяч

мигрантов были формально освобождены от наказаний, прежде всего запрета

на въезд в Россию. Вся эта сложная инфраструктура позволяет, таким образом,

автоматический способ превращения почти любого мигранта в “нелегала” урав-

новесить столь же легким способом обратного превращения “нелегала” в (полу)

документированного мигранта.

Правило “180/90” и поломки автоматики

Миграционные нормы, правила и технологии имеют внутри себя множе-

ство противоречий, пробелов и “поломок”. Трудовые мигранты маневрируют

в пространстве миграционных ловушек и активно используют недостатки ре-

жима для того, чтобы сохранить те или иные элементы легальности, которые

позволяют им оставаться в России и при этом снижают возможные издержки

и риски. Одним из примеров такого маневрирования является использование

мигрантами, приезжающих в Россию без виз, правила “180/90” дней.

Напомню еще раз, что это правило работает при помощи специальной базы

данных и программ, по определению Мадлен Ривз, “рекомбинантных челове-

ческих и нечеловеческих систем, через которые движение человека системати-

чески направляется, фильтруется и прекращается” (Reeves 2017: 298). База дан-

ных называется “Центральный банк данных по учету иностранных граждан” и

собирается с 2011 г.; сначала она находилась в ведении Федеральной миграци-

онной службы, а после расформирования последней в 2016 г. перешла вместе

со всеми миграционными делами под контроль Министерства внутренних дел.

База фиксирует персонально каждого иностранного гражданина в моменты пе-

ресечения им российской границы в обе стороны, а также любые изменения

в его статусе, которые производятся официальными институтами. В нее вно-

сится информация об административных нарушениях, оформленных полицией.

В программы обработки данных включены алгоритмы, которые, в частности,

позволяют определять нарушение срока нахождения в России (“180/90”) и ав-

томатически составлять списки иностранцев, подлежащих наложению запрета

на въезд, известные как “черные списки” (Reeves 2017).

В работе этой базы тем не менее существуют слепые зоны, требующие по-

стоянного вмешательства человека. Поскольку не все иностранные паспорта ос-

нащены электронной информацией, часть данных загружается в базу вручную,

что допускает возможность ошибок; несовпадение же хотя бы одной буквы в

имени и фамилии, одной цифры в дате рождения, опечаток в других персональ-

ных характеристиках сразу создает виртуального мигранта-дубликата, который

живет своей собственной электронной жизнью и учитывается в статистике как

отдельный человек. Такая проблема до расформирования миграционной служ-

бы отчасти решалась постоянной сверкой данных, поиском дубликатов и их

ликвидацией (объединением с одной реальной фигурой), что требовало немало

времени и опять же ручного контроля. Эта процедура на жаргоне миграционных

чиновников называлась “схлопывание”. Однако передача базы данных из граж-

данского управления в полицейское министерство сделала и этот процесс более

длительным и менее качественным из-за закрытости самого института МВД и

Абашин С.Н. Русская рулетка для мигрантов: производство неопределенности...

сокращения технического персонала. Еще одним слепым пятном базы данных и

программы ее обработки является коммуникация между разными ведомствами,

например, пограничной службой и полицией: хотя электронная система подра-

зумевает моментальную передачу информации между ними, на практике ин-

ституциональная граница все время тормозит этот процесс, видимо, какими-то

внутренними вмешательствами в процесс. Наконец, сами программы обработ-

ки данных несовершенны и допускают время от времени технические сбои, что

требует времени на их обнаружение и “починку”. В результате “Центральный

банк данных по учету иностранных граждан” сам по себе производит большую

степень “инфраструктурной неопределенности” (Reeves 2017), умножая нео-

пределенность законов, о которых я говорил раньше: вся процедура поиска и

фиксации нарушений миграционных правил может затягиваться на длительный

срок, иногда даже на несколько лет.

Пробелы и поломки в автоматическом режиме контроля создают множество

практик, с помощью которых мигранты могут обманывать компьютерную про-

грамму. Самая простая - это использование поддельных (или чужих) документов,

что позволяет при встрече с полицейским внутри России быть незамеченным при

процедуре “пробивки по базе”, которая устанавливает связь между конкретным

человеком и его электронным следом. Однако такой путь не позволяет мигранту

совершать новые путешествия через российскую границу, получать легальные

разрешения на работу и в случае обнаружения грозит уже уголовным наказа-

нием. Другой распространенный способ - вполне легальная замена старого па-

спорта на новый в стране происхождения с изменением имени-фамилии, хотя бы

нескольких букв в них, что сразу создает нового человека в миграционной базе

при пересечении границы. Он, однако, стал тоже рискованным после того, как

“банк” стал пополняться данными об отпечатках пальцев мигрантов, что тут же

криминализировало въезд в Россию с подправленным паспортом. Существует,

хотя и не является массовой, экстремальная практика обмана всей этой системы

автоматического контроля, она заключается в том, чтобы переходить границу,

минуя пограничные службы. Такие нарушения выводят мигранта даже из серой

зоны, целиком криминализует его пребывание в России и требует, соответствен-

но, особых, имеющихся не у всех навыков выживания в миграции.

Выезд-въезд

Поскольку способы обмануть автоматическую систему контроля мигрантов

ограниченные и часто дорогие, так как требуют расходов на поддельные до-

кументы или взятки, то основной тактикой становится использование правил,

зазоров и поломок самой системы для того, чтобы продолжать свою миграци-

онную жизнь. Непредсказуемость срока, в который компьютерная программа

обнаружит факт нарушения закона, открывает возможность сыграть с ней в

“русскую рулетку”. Мигрант может продолжать в нарушение правила “180/90”

регулярно, раз в три месяца, выезжать из России и сразу въезжать обратно -

каждый такой въезд дает ему новую легальную миграционную карту с помет-

кой “частная поездка” (вместо “работа”) и очередной штамп в паспорте, ко-

торые пограничники и полицейские признают законными. Эти перемещения

прерываются лишь после того, как в конце концов компьютерная программа

“выстрелит”, т.е. поставит галочку против конкретного имени в базе и включит

его в “черный список”, - пограничник/полицейский, наконец, сможет увидеть

нарушение и объявить мигранту решение о запрете на въезд в Россию.

Следуя этой открывшейся возможности до поры до времени без немедлен-

ных последствий нарушать правило “180/90” и получать к тому же законные

Этнографическое обозрение № 4, 2022

документы, многие тысячи мигрантов регулярно раз в три месяца доезжали/до-

летали до ближайшей границы со странами, куда им не требуется виза, там фор-

мально покидали территорию России и тут же, через несколько часов или дней,

возвращались обратно². При наличии компьютерной программы пограничники

освобождены от обязанностей контролировать и ограничивать время пребыва-

ния безвизового иностранца в России, т.е. даже если он не выполнил правило

“180/90” и не имеет права въезжать на российскую территорию, пока в базе дан-

ных не появилось отметки об этом, его никто на границе не остановит, мигрант

считается легально въехавшим. Новая миграционная карта не дает сама по себе

возможности получить разрешение на работу (для этого гражданину того же

Узбекистана нужен патент), но если в паспорте стоит штамп, свидетельству-

ющий о том, что три месяца пребывания в России не истекли, то в публичном

пространстве это будет гарантией для свободной городской мобильности без

каких-либо наказаний, а этого уже достаточно, чтобы неформально наниматься

на работу и зарабатывать.

Такой способ приспособиться к миграционным правилам имеет очевидный

плюс в глазах мигрантов - это экономия заработанных денег. По подсчетам мо-

его собеседника, мигранта из Узбекистана Алишера, а он как раз занимался

до пандемии организацией этого бизнеса по выезду-въезду, одна автомобиль-

ная поездка из Москвы к границе Казахстана (а в прошлом и Украины) стоила

мигранту 5 тыс. руб. туда-обратно, еще 1 тыс. руб. уплачивалась за спокойное

прохождение границы с российской и украинской/казахстанской сторон, плюс

дополнительно 1,5 тыс. руб. - местным перевозчикам, если мигрант решался

не самостоятельно переходить границу, а сделать это на машине без очереди.

Три-четыре таких поездки в год, оформление новых въездных документов

вместе с обязательным, после каждого получения новой миграционной карты,

продлением регистрации стоят около 35-45 тыс. руб., что экономит мигранту в

год 50-60% той суммы, которую он должен был бы потратить на связанные с

патентом расходы. К тому же “выезд-въезд” позволяет сохранить более высо-

кую мобильность (возможность перебраться в другой регион России).

Вокруг практики “выезда-въезда” сложилась своя собственная инфраструк-

тура, которая максимально упрощает и удешевляет весь процесс, приспосабли-

вая его для массового использования (Urinboyev 2021: 130-131). Ключевыми

фигурами этой инфраструктуры являются “таксисты”, т.е. владельцы частного

или арендованного транспорта, обычно миниавтобуса на 7-8 мест, они обеспе-

чивают постоянную перевозку иностранцев до границы и обратно. “Таксисты”,

к числу которых принадлежал упомянутый Алишер, сами, как правило, являют-

ся мигрантами, но имеющими, в отличие от своих пассажиров, все необходимые

легальные документы на проживание и работу в России. Владельцы транспорта

вписаны в мигрантские социальные сети через своих земляков, родственников

и знакомых, что обеспечивает их непрерывную (через мобильные телефоны и

интернет-мессенджеры) связь с клиентами и необходимое для устных догово-

ренностей взаимное доверие. У каждого из них формируется круг постоянных

пассажиров, при этом “таксисты” собираются в команды, чтобы обмениваться

клиентами и помогать друг другу в дороге. “Таксисты” дорожат своей репутаци-

ей, должны быть внимательными водителями и хорошо знать дорогу, все удоб-

ные остановки и объездные пути, а также в их функции входит установление

надежных контактов с полицейскими по пути следования транспорта к границе,

чтобы максимально обезопасить путешествие. До пандемии “таксист” совершал

7-8 поездок в месяц и имел, соответственно, немаленький доход - до $2000.

Инфраструктура “выезда-въезда” адаптируется к разного рода изменениям.

Долгое время вся процедура для мигрантов, работающих в Москве, занимала

Абашин С.Н. Русская рулетка для мигрантов: производство неопределенности...

сутки и проходила в основном через российско-украинскую границу, а когда

она несколько лет назад закрылась, мигранты стали переориентироваться на

Казахстан. Существуют и другие маршруты, в том числе авиаперелеты в Арме-

нию и Азербайджан, реже в Турцию. Меняется и сама процедура: если в про-

шлом “таксисты” довозили мигрантов прямо до “таможни”, как назвал Алишер

пограничный пункт, сами передавали паспорта и деньги пограничникам, то

какое-то время назад они стали направлять своих клиентов местным водите-

лям, не доезжая до “таможни”. Те на автобусах отвозят мигрантов к границе и

пропускают через сеть своих доверенных лиц среди российских и казахстан-

ских полицейских и пограничников. Такое увеличение и усложнение цепочки,

с одной стороны, давало возможность бóльшему числу людей получать доходы

за счет мигрантов, с другой - предохраняло всех ее участников от возможного

внешнего контроля.

В месяц, по подсчетам Алишера, через границу только на одном погранич-

ном пункте проходило таким образом в среднем 15 тыс. мигрантов, и годовой

оборот одной “таможни” только на них мог составлять около $2,5 млн. Это

означает, что практика “выезда-въезда” была выгодна не только мигрантам,

но и пограничным службам двух стран, а также “таксистам”, местным водите-

лям, полицейским и многочисленным представителям сферы разнообразных

услуг по дороге к границе и возле нее. Сложившаяся инфраструктура, в ко-

торой было задействовано большое число людей и институтов, являлась тем

фактором, который делал массовое нарушение правила “180/90” необремени-

тельным и обыденным.

Прагматика фатализма

На вопрос, много ли было запретов на въезд в результате нарушения прави-

ла “180/90”, мой собеседник Алишер, которому по роду деятельности приходи-

лось наблюдать, как кто-то из его клиентов возвращается с “таможни”, а кто-то

уже не возвращается из-за запрета на въезд, безапелляционно ответил: “Один к

ста”. Скорее всего, он сильно преувеличивал, поскольку соотношение числа та-

ких запретов к возможному числу недокументированных мигрантов составляет,

по грубым подсчетам, не более 1:10³. Тем не менее такая субъективная оценка

заниженной вероятности “выстрела” в игре в “русскую рулетку” показывает

распространенное среди самих мигрантов мнение о допустимости такого ри-

ска. Каким же образом риторически конструируется это ощущение?

Вернусь к истории узбекской няни Нодиры, живущей и работающей в Мо-

скве. Узнав с изумлением, что она отказалась от патента и решила строить ле-

гальность своего статуса с помощью “выезда-въезда”, я несколько раз в раз-

говоре с ней пытался понять мотивы ее выбора. На первый взгляд, главным

аргументом была экономия денег. Размер заработков является одним из ключе-

вых ориентиров в поведении трудовых мигрантов, они постоянно сами говорят

об этом, обсуждают доходы и расходы, дорожат каждой копейкой в России, по-

купательная стоимость которой в стране исхода значительно возрастает. Расхо-

ды, связанные с патентом, составляли около 10% от доходов Нодиры. Эта доля,

хотя и не выглядит критической, для нее является существенной, учитывая, что

еще не менее 30% она должна тратить на съем жилья, еду и другие повсед-

невные нужды. Нодира, как и большинство трудовых мигрантов, настроена на

сбережение и аккумуляцию максимально возможной суммы для будущих трат

на своей родине - обычно это большие разовые расходы на покупку/строитель-

ство жилья или другие значительные приобретения, на свадьбу или социальные

обязательства (Rubinov 2014).

Этнографическое обозрение № 4, 2022

Нодира много жаловалась мне на высокие расценки на патенты и ежеме-

сячную плату за них, говорила о том, что ей “жалко” расставаться с деньгами,

борьба за которые - поиск работы, переговоры с работодателем - дается ей тя-

жело физически и эмоционально. С ее точки зрения, обновление миграционной

карты раз в три месяца вместо патента - это самая экономная процедура полу-

чения наиболее “чистых” документов. Ей потребуется три раза за год сделать

фиктивный выезд-въезд, что уменьшит статью расходов на легализацию более

чем в два раза. Нодира сначала планировала ездить в Казахстан, но, побоявшись

неудобств - незнакомых попутчиков, неизвестности, которая ее ждет в дороге, -

а также из-за страха остаться в Казахстане в случае возможного запрета на въезд,

предпочла более комфортный вариант: рейсовый самолет из Москвы в Армению

(в Гюмри) и обратно, что немного увеличивало расходы, но все равно обеспе-

чивало заметную экономию. Еще один-два раза в год Нодира делала реальный

“выезд-въезд” - домой в Узбекистан в отпуск, где ее ждали дети, внуки, род-

ственники и подруги, какие-то неотложные дела и обязательства.

И все же экономический аргумент вызывал во мне сомнения и чувство не-

досказанности. Ведь взамен некритичной экономии Нодира поставила себя в

положение, когда может в любой момент, как это решит “русская рулетка”, ли-

шиться вообще возможности жить и зарабатывать в России. И сама няня явно

не была полностью удовлетворена этим объяснением, на мои расспросы она

реагировала нервно (Reeves 2015):

С.: То есть Вы каждый раз…

Н.: Рискую, да. А я тоже, даже два месяца вот меня не было… Я уже… У меня та-

кое уже… Я хожу, там эти, паспортные контроли же, несколько, в аэропорту. Так - эта

чего-то придирается, раз, хожу, там уже к другому, смотрю, к другому. Думаю - не, надо

к мужчине [смеется].

С.: А это не от него зависит, это зависит от машины.

Н.: Это зависит-то, конечно. Это я просто сама себя успокаиваю.

Нодира постоянно вопрошает других и себя: “А вдруг?” И дает ответ:

“А что, боишься? Не надо бояться, надо делать, идти и все, ничего не бу-

дет”. В разных вариациях ее ответов на мой вопрос “почему?” были слышны

фаталистические мотивы или даже некоторое бравирование: “Риск - благо-

родное дело”. В узбекском обществе принято любой план и выбор сопрово-

ждать словами “худо хоҳласа”, в переводе - “если Бог захочет”, или “дай Бог”

(или в более арабизированном и исламизированном варианте “Иншалла”).

Эта фраза означает одновременно и веру в предопределенность судьбы, и

пожелание удачи, и своеобразное предохранение от сглаза. Однако в этом фа-

тализме ощущалась какая-то недоговоренность, мне он казался не всегда до

конца убедительным и больше риторическим, принятым способом публично

ссылаться на неизбежность судьбы или волю высших сил. Я снова и сно-

ва продолжал терзать Нодиру вопросами, поскольку ее решение вызывало у

меня недоумение.

Из-за недостатка убедительности экономических расчетов моя собеседница

предлагала каждый раз новые ответы - и не только для меня, но и для себя

самой. Важным для нее аргументом было то, что так делают “многие”, “все”,

что ее “убедили” в том, что она “зря” берет патент. Эта отсылка на “всех”

работала как в 2014 г., когда женщина уверенно рассуждала о необходимо-

сти брать патент, в 2016 г., когда ее одолевали сомнения и страхи по поводу

определения дальнейшего пути легализации, так и в 2017 г., когда она от па-

тента совсем отказалась и оправдывала это решение. Во всех случаях “все”

были на ее стороне, несмотря на разные выводы. В разговоре Нодира также

Абашин С.Н. Русская рулетка для мигрантов: производство неопределенности...

ссылалась на пример и уговоры брата мужа, который, будучи мигрантом в

Москве, перестал брать патент и стал ездить к границе с Казахстаном. Для

женщины дополнительным аргументом в пользу такого решения было и то,

что “некоторые говорили: мы уже пять лет так делаем, и нормально”. Такое

следование уже распространенной практике, подкрепленное общим мнени-

ем, что ловят только, по выражению Алишера, “одного из ста”, имело уже не

экономическую, а скорее этическую и социальную рациональность: быть как

все, быть не хуже других.

В ответах Нодиры я слышал и иные соображения, которые подкрепляли ее

выбор. Расчеты строились на поддержке миграционных инфраструктур или

даже просто отдельных знакомых, которые нашли ключик к миграционным тех-

нологиям контроля. Вместе с Нодирой в России работают две ее сестры, одна

из которых уже попадала в аналогичную ситуацию:

Н.: Ну, вот, сестру тоже один раз… Ей запрет поставили. Она как-то не делала вовре-

мя регистрацию, вот, которая в Сити.

С.: Ну, это давно?

Н.: Это давно было. Ну… Сколько ей. Ну, да, три года назад. Ей… она въезжала,

ей говорят - у Вас запрет. У Вас на три года запрет. Ну, у нее хозяин очень хороший. У

него здесь все… как бы, всё схвачено. И она ему позвонила с аэропорта. “Всё-всё, решу,

сейчас решу”. Но она сутки просидела в аэропорту.

С.: Но он решил эту ситуацию?

Н.: Он решил, ее пропустили…

С.: Ну, то есть Вы думаете, что хозяин… Сестра попросит, и хозяин тоже…

Н.: Я на счет себя-то не думала. Но мне моя хозяйка говорит: “Вы смотрите, не ри-

скуйте! У меня таких знакомых нету, чтобы Вас вызволить” [смеется].

С.: Ну, вот… хозяин сестры. Если что есть… Можно попробовать.

Н.: Ну, если попробовать, да. Но такое, дай Бог, чтобы не случилось.

Сестра смогла решить проблему запрета на въезд благодаря вмешательству

своего влиятельного работодателя. Как это ему удалось - остается загадкой, но

сам этот факт показывает, что система автоматического контроля за миграцией

вполне доступна для вмешательства, или, по крайней мере, пограничники мо-

гут на нее не обращать внимания и принимать решения без оглядки на “черный

список”. Опыт сестры и ее связи для Нодиры являются возможным сценарием

развития событий, хотя она и отказывается подробно обсуждать такую возмож-

ность и характер гарантий на этот случай.

К тому же, поскольку наказание за нарушение правила “180/90” носит от-

ложенный характер, это создает надежды на какие-то события, которые снимут

проблему. Таким событием могла бы стать амнистия для узбекских мигрантов,

слухи о которой распространялись в 2017-2019 гг. и выглядели вполне реаль-

ными, учитывая опыт других стран и интенсивные переговоры между Россией

и Узбекистаном о вступлении последней в Евразийский союз.

Наконец, мигранты планируют, как правило, свое будущее на короткие

дистанции (Бредникова 2017), в этой схеме возвращение домой в Узбекистан

является вполне приемлемым вариантом. Мигранты держатся только за дол-

госрочную и хорошо оплачиваемую работу, если же рабочая позиция не имеет

перспектив (как в случае присмотра за ребенком, который быстро растет и ста-

новится самостоятельным) или если зарплата в результате инфляции падает, то

путь обратно на родину превращается из далекого мифа во вполне реальный

план. Нодира всегда внутренне готовится к такому сценарию, много говорит о

нем, считает, что после женитьбы сына и замужества младшей дочери вернется,

даже мечтает о жизни дома и планирует разные варианты своего трудоустрой-

ства в Узбекистане:

Этнографическое обозрение № 4, 2022

С.: И что дальше? Значит нужно искать какую-то работу… Вы там сразу не найдете,

наверное, в Узбекистане работу какую-то.

Н.: Не, ну там сейчас очень хорошо, тоже можно няней устроиться.

С.: Можно, да?

Н.: Да. Вот, у меня сестра, как раз-таки, еще одна. В Ташкенте которая живет. Очень

хорошо работает. 500 долларов получает.

С.: 500 долларов?

Н.: Да. Няней, да.

С.: То есть Вы думаете, что в принципе можно…

Н.: Она мне даже сама говорит: “Все, заканчивай, приезжай, я тебе здесь работу

найду”.

С.: В Ташкенте, да?

Н.: Да, вот, говорит: “Это же Ташкент, не Москва, далеко так. А Ташкент - каждую

неделю будешь ездить, выходные домой, там, все такое!” Я говорю: “Нет, подожди,

ладно. Пока я здесь, у меня все хорошо” [смеется].

Такое возвращение не ломает социальный статус, а, наоборот, достраива-

ет его. В таком возможном будущем Нодира уже видит свои плюсы: восста-

новление отношений с родственниками, помощь вышедшим замуж дочерям и

женившемуся сыну в уходе за внуками. В ее случае это еще и решение спора

о наследниках дома, который остался от родителей мужа и на который пре-

тендует сестра мужа. Важным для моей собеседницы является и пример двух

сестер, которые много лет работали в Москве и создавали здесь тот социальный

круг общения, в котором Нодира чувствовала себя защищенной и своей. Обе

сестры решили вернуться в Узбекистан и уже предприняли какие-то практиче-

ские шаги к этому, что стало для Нодиры важным ориентиром ее собственных

планов. Сестры и взрослые дети уговаривают и ее вернуться тоже, разными

рациональными доводами и эмоциями давят на нее, зовут домой.

Впрочем, не исключает Нодира для себя, в случае запрета на въезд в Рос-

сию, и варианта уехать в миграцию в другие страны:

С.: А какие-нибудь другие варианты, там, Турция? Вообще, возможно, в принципе,

там?

Н.: Ну, меня звали в Турцию, там.

С.: Арабские Эмираты?

Н.: Ну, в Арабских Эмиратах - там как бы нет зарплаты большой. Там от 300 дол-

ларов, 200 долларов…

С.: Ну, Вы тоже узнавали, да?

Н.: Да-да. 200 долларов, 400 долларов, ну так. А в Турции - там тоже неплохая

зарплата. Там… Очень много моих знакомых. Работают, всё. Ну, тоже говорят: “При-

езжай”…

С.: А кем работают?

Н.: Тоже по хозяйству помощники, там, за стариками смотрят, за детьми смотрят.

Ну, такие…

С.: И тоже говорят “приезжай”, да?

Н.: “Приезжай” говорят, да. “Приезжай, а чего ты там в Москве, в Турции, там, это,

мол, все хорошо, и близко, и… это”. Ну, я говорю: “Я как-то привыкла здесь. Как-то”…

Здесь мне комфортней. Не знаю, может быть, где-то, может быть, там мне будет. Я не

была в Турции, не знаю.

Запрет на въезд в Россию в этих множественных проекциях будущего со-

всем не выглядит для нее катастрофой, это скорее откладывающийся шаг, кото-

рый необходимо рано или поздно будет сделать и который миграционная “рус-

ская рулетка” поможет ей сделать.

Абашин С.Н. Русская рулетка для мигрантов: производство неопределенности...

С.: Включили Вас в список или не включили. И что, вот? Вы для себя уже как-то

запланировали? Вот, сейчас мне запрет…

Н.: Да…

С.: И что Вы будете делать?

Н.: Всегда думаю [смеется].

С.: И что Вы будете делать?

Н.: Обратно уеду [смеется].

Миф о возвращении, таким образом, легко соединялся с прагматикой подго-

товки к такому сценарию. Причем даже денежные потери не выглядели в этих

проекциях будущего важным аргументом, так как Нодира вполне могла рас-

считывать на то, что ее младшая дочь или даже сын заменят ее в миграции на

какое-то время. Не случайно в 2017 г., когда Нодира отказалась от патентов, ее

дочь приехала в Россию и стала искать варианты работать и учиться здесь. Этот

сценарий, при котором неурегулированность статуса, выполнив свои задачи, в

итоге должна привести к завершению миграционной биографии, принимается

как должный и беспроблемный.

Н.: Вот, я знаю одну. Она, правда, из Киргизии. Она говорит: “Я уже пять лет никуда не

выезжаю”. “Как ты так можешь?” А она говорит: “У меня, - говорит, - ни патента нет, ни

регистрации, - говорит, - я не делала. И всё, - говорит, - а вот теперь, - говорит, - я нара-

ботаю-наработаю, а потом, - говорит, - уеду, и всё, - говорит, - уже больше не приеду”.

* * *

Пандемия коронавируса в 2020-2021 гг. стала тем событием, которое вме-

шалось в российскую миграционную жизнь. Кто-то из мигрантов, потеряв ра-

боту или опасаясь болеть в чужой стране, использовал разные возможности,

чтобы уехать домой. Кто-то остался и получил, согласно официально принятым

чрезвычайным решениям, возможность жить и работать без необходимости на-

рушать законы. Правило “180/90” из-за карантина перестало действовать, и вся

инфраструктура, связанная с его обходом, замерла. “Таксист” Алишер больше

не отвозил клиентов к границе, но занялся строительными работами, и его за-

работки даже выросли. Узбекская няня Нодира осталась в России и исполь-

зовала карантинные обстоятельства для легализации своего положения: пять

лет жизни без патента пока не “выстрелили” никаким наказанием, подкрепляя

ее убежденность в том, что автоматическое наказание за нарушение правила

“180/90” “вообще ни у кого не работает”. В конце 2021 г. для 158 тыс. граждан

Узбекистана была проведена миграционная амнистия (РИА Новости 2021), все

их прежние нарушения были вычеркнуты из “черного списка”, и мигрантская

история “обнулилась”. Возможно, в число амнистированных попала и моя со-

беседница.

Я не буду прогнозировать, восстановятся ли после пандемии правило

“180/90” и связанные с ним практики в прежнем виде, или российские чинов-

ники попытаются модифицировать миграционные нормы в какой-то новой кон-

фигурации. Я не собираюсь предрешать дальнейшую судьбу теперь уже 57-лет-

ней узбекской няни Нодиры. Эти примеры конкретных законов и конкретных

человеческих ситуаций демонстрируют, на мой взгляд, некоторые общие осо-

бенности трудовой иностранной миграции в России, о которых я хотел сказать

в своей статье.

Вывод, к которому я пришел, заключается в том, что российский мигра-

ционный режим, т.е. совокупность миграционных законов и инструкций, ин-

Этнографическое обозрение № 4, 2022

ститутов, политических программ и заявлений, своей внутренней противо-

речивостью и репрессивностью создает и воспроизводит неопределенный

статус мигрантов, которые, в свою очередь, стигматизируются в российском

обществе как “нелегалы”. Механизмы и институты миграционного надзора

с помощью единой базы учета, фиксирующей все передвижения и действия

мигрантов и автоматически выставляющей наказания в виде так наз. чер-

ных списков, умножают эту неопределенность. Как пишет Ривз, “мы могли

бы представить черный список как своего рода управление с помощью не-

определенности: т.е. через распространение юридических, практических и

экзистенциальных неопределенностей посредством размножения цифровых

данных и невидимости их многочисленных присвоений” (Reeves 2017: 303).

Неопределенность, в которой оказываются безвизовые иностранцы в России,

является не побочным или случайным эффектом недоработанности законов и

технологий, а базовой чертой этого самого миграционного режима, выделяю-

щего приезжих в особую категорию чрезвычайного и волюнтаристского/руч-

ного управления. Эта неопределенность позволяет чиновникам и политикам

сосредотачивать в своих руках большую власть для точечных интервенций в

миграционные процессы и одновременно получать от этого высокие симво-

лические и экономические прибыли.

Второй мой вывод состоит в том, что сами мигранты разрабатывают и осва-

ивают разные способы нормализации своей жизни в условиях такой неопреде-

ленности. Они адаптируются к российским условиям, используя противоречия

самих законов и инструкций, пробелы в них и неясные, открытые для разных

интерпретаций нормы, ограниченные возможности институтов контроля, какие-

то недоработки, сбои и поломки в коммуникации и в технологии. Созданная зако-

нами и технологиями неопределенность компенсируется появлением, во многом

стихийным, устойчивых неформальных отношений, инфраструктур и практик,

которые пристраиваются к официальному режиму, срастаются с ним. Трудовые

мигранты постоянно ищут пути наиболее упрощенной и удешевленной легали-

зации и нормализации - пусть частичной, но приемлемой для жизни в России -

своего статуса в существующей ситуации. Такая нормализация требует от ино-

странцев особых “мигрантских” навыков маневрирования и избегания дополни-

тельных рисков и лишних расходов, умения общаться с работодателями и пред-

ставителями государства, усилий по поддержанию сетей доверия. У приезжих

формируются особые техники контроля своих эмоций с помощью фаталистиче-

ской риторики и прагматического планирования своего “мигрантского” многос-

ценарного настоящего и будущего.

Примечания

¹ Исследование проводилось при Европейском университете в Санкт-Пе-

тербурге в рамках проекта “Транснациональные и транслокальные аспекты ми-

грации в современной России”, который финансировался Российским научным

фондом (гранты № 14-18-02149 и 14-18-02149А). Я выражаю признательность

О. Чудиновских и В. Чупик за консультации, а также анонимным рецензентам за

полезные комментарии.

² Такой практикой пользовались, опять по самым грубым прикидкам, почти

половина тех граждан Узбекистана, кто не брал патенты, или около 200-300 тыс.

мигрантов из этой страны.

³ Данные по числу запретов на въезд можно найти на сайте МВД. См., напр.: “Ос-

новные показатели по миграционной ситуации в Российской Федерации за январь -

декабрь 2019 года”. https://мвд.рф/dejatelnost/statistics/migracionnaya/item/19364859

Абашин С.Н. Русская рулетка для мигрантов: производство неопределенности...

Источники и материалы

ГоворитМосква 2017 - Собянин: без мигрантов в Москве “ситуация будет не

очень хорошая” // ГоворитМосква. 94,8 fm. 23.11.2017. https://govoritmoskva.

ru/news/142478

Мкртчян, Флоринская 2019 - Мкртчян Н., Флоринская Ю. Миграционная си-

туация // Ежемесячный мониторинг социально-экономического положения и

самочувствия населения: 2015 - август 2019 г. / Под ред. Т.М. Малевой. М.:

Институт социального анализа и прогнозирования РАНХиГС, 2019. С. 37-44.

РИА Новости 2021 - Россия объявила о “миграционной амнистии” для 158 ты-

сяч жителей Узбекистана // РИА Новости. 13.10.2021. https://ria.ru/20211013/

amnistiya-1754464567.html

Трушин 2019 - Трушин А. Квоты в мешке: Правительство расписало трудовых

мигрантов по отраслям // Коммерсантъ-Огонек. 05.11.2019. https://www.

kommersant.ru/amp/4142360

ФЗ 115 - Федеральный закон “О правовом положении иностранных граждан в

Российской Федерации” от 25.07.2002 N 115-ФЗ. Ст. 5. https://fzrf.su/zakon/o-

pravovom-polozhenii-inostrannyh-grazhdan-115-fz/st-5.php

Научная литература

Бредникова О. (Не)возвращение: могут ли мигранты стать бывшими? // Этно-

графическое обозрение. 2017. № 3. С. 32-47.

Бредникова О., Абашин С. (ред.) Жить в двух мирах. Переосмысляя трансна-

ционализм и транслокальность. М.: НЛО, 2021.

Варшавер Е., Рочева А. Вглядываясь в “этническое” сообщество: отличия ха-

рактеристик интеграции в “земляческо-родственные” и “национальные”

круги на примере мигрантов из Кыргызстана в Москве // Социальная по-

литика и социология. 2015. № 14 (3). С. 24-38.

Григоричев К.В. “Таджики”, “нерусские”, “гастарбайтеры” и другие: ино-

странные трудовые мигранты в пригородах Иркутска // Этнографическое

обозрение. 2012. № 4. С. 14-31.

Карпенко О. Реформы миграционной политики: принуждение к интеграции //

Реформы в России в 2000-е годы / Отв. ред. С.Ю. Барсукова. М.: Изда-

тельский дом “Высшая школа экономики”, 2016. С. 138-176.

Мукомель В.И. Миграционная политика России: постсоветские контексты.

М.: Диполь-Т, 2005.

Полетаев Д. Мигрантофобия и миграционная политика // Мигранты, мигран-

тофобии и миграционная политика / Ред. В.И. Мукомель. М.: Academia,

2014. С. 5-19.

Тимошкин Д.О. Тема снижения издержек на легализацию в принимающей стра-

не: обсуждение в русскоязычных мигрантских интернет-сообществах //

Социологический журнал. 2019. T. 25. № 4. С. 56-71.

Alexseev M. The Asymmetry of Nationalist Exclusion and Inclusion: Migration

Policy Preferences in Russia, 2005-2013 // Social Science Quarterly. 2015.

Vol. 96. No. 3. P. 759-777.

Borrelli L.M., Andreetta S. Introduction: Governing Migration through Paperwork //

Journal of Legal Anthropology. 2019. Vol. 3. No. 2. P. 1-9.

De Genova N. Migrant “Illegality” and Deportability in Everyday Life // Annual

Review of Anthropology. 2002. № 31. P. 419-447.

De Genova N. Spectacles of Migrant “Illegality”: The Scene of Exclusion, the Obscene

of Inclusion // Ethnic and Racial Studies. 2013. Vol. 36. No. 7. P. 1180-1198.

Этнографическое обозрение № 4, 2022

Demintseva E. Educational Infrastructure Created in Condition of Social Exclusion:

“Kyrgyz’ Clubs” for Migrant Children in Moscow // Central Asian Survey.

2020. Vol. 39. No. 2. P. 220-235.

Denisenko M., Strozza S., Light M. (eds.) Migration from the Newly Independent

States: Societies and Political Orders in Transition. Cham: Springer, 2020.

Kashnitsky D., Demintseva E. “Kyrgyz Clinics” in Moscow: Medical Centres for

Central Asian Migrants // Medical Anthropology: Cross-Cultural Studies in

Health and Illness. 2018. Vol. 37. No. 5. P. 401-411.

Kubal A. Entry Bar as Surreptitious Deportation? Zapret na v’ezd in Russian

Immigration Law and Practice: A Comparative Perspective // Law&Social

Inquiry. 2017. Vol. 42. No. 3. P. 744-768.

Kuznetsova I., Round J. Postcolonial Migrations in Russia: The Racism, Informality

and Discrimination Nexus // International Journal of Sociology and Social

Policy. 2019. Vol. 39. No. 1-2. P. 52-67.

Malakhov V., Simon M. Labour Migration Policy in Russia: Considerations on

Governmentality // International Migration. 2018. Vol. 56. No. 3. P. 61-72.

Ngai M.M. Impossible Subjects: Illegal Aliens and the Making of Modern America.

Princeton: Princeton University Press, 2014.

Reeves M. Clean Fake: Authenticating Documents and Persons in Migrant Moscow //

American Ethnologist. 2013. Vol. 40. No. 3. P. 508-524.

Reeves M. Living from the Nerves: Deportability, Indeterminacy, and the “Feel of

Law” in Migrant Moscow // Social Analysis. 2015. Vol. 59. No. 4. P. 119-136.

http://dx.doi.org/10.3167/sa.2015.590408

Reeves M. The Black List: On Infrastructural Indeterminacy and Its Reverberations //

Infrastructures and Social Complexity: A Companion / Eds. P. Harvey,

C. Bruun Jensen, A. Morita. L.: Routledge, 2017. P. 296-308.

Rubinov I. Migrant Assemblages: Building Postsocialist Households with Kyrgyz

Remittances // Anthropological Quareterly. 2014. Vol. 87. No. 1. P. 183-215.

Schenk C. Why Control Immigration? Strategic Uses of Migration Management in

Russia. Toronto: University of Toronto Press, 2018.

Turaeva R. Imagined Mosque Communities in Russia: Central Asian Migrants in

Moscow // Asian Ethnicity. 2018. Vol. 20. No. 2. P. 131-147.

Turaeva R., Amon I. Deportation Regimes in the Post-Soviet Space: Producing

Deportable Migrants in the Russian Federation // Labour, Mobility and Informal

Practices in Russia, Central Asia and Eastern Europe: Power, Institutions and

Mobile Actors in Transnational Space / Eds. R. Turaeva, R. Urinboyev. L.:

Routledge, 2021. P. 51-68.

Urinboyev R. Migration and Hybrid Political Regimes Navigating the Legal

Landscape in Russia. Oakland: University of California Press, 2021.

Varshaver E., Rocheva A. Localized Migrant Communities in the Absence of

Ethnic Neighbourhoods: A Glimpse into Moscow’s Ethnic Cafés // Urbanities.

Journal of Urban Ethnography. 2018. Vol. 8. No. 2. P. 42-58.

Varshaver E., Rocheva A. “Homeland-Rooted” or Acquired in the Receiving

Society: How Does the Composition of Migrants’ “Co-Ethnic” Ties Affect

Their Patterns of Integration? // Journal of International Migration and

Integration. 2021. Vol. 22. No. 1. P. 347-368.

R e s e a r c h A r t i c l e

Abashin, S.N. Russian Roulette for Migrants: Creation of Uncertainty and

the Pragmatics of Fatalism [Russkaia ruletka dlia migrantov: proizvodstvo

neopredelennosti i pragmatika fatalizma]. Etnograficheskoe obozrenie,

2022,

Абашин С.Н. Русская рулетка для мигрантов: производство неопределенности...

no. 4, pp. 5-25. https://doi.org/10.31857/S0869541522040017 EDN: HWPGIX

Anthropology RAS]

Sergei Abashin

https://orcid.org/0000-0002-4873-1596

s-abashin@mail.ru

European University at St. Petersburg (6/1a Gagarinskaya Str., St. Petersburg, 191187,

Russia)

Keywords

transnational migration, migration policy, Central Asia, fatalism

Abstract

This article focuses on current Russian immigration legislation and practices. On the

one hand, foreigners from a number of post-Soviet countries are allowed to freely cross

borders under the existing policy; on the other hand, that very policy creates complicated

and expensive ways to regulate the status of such people. As a result, the vast majority

of foreign labour migrants have paper issues, and the very status of the correct papers

is in the gray zone of constant negotiations between migrants, entrepreneurs, police

officers and human rights activists. In this article, I examine the “180/90” rule under

which a special programme automatically records people entering and leaving the

country - and thus regulates the stay of foreigners in Russia. The frequent glitches in

the programme create a space for unpredictable decision-making, and migrants use it to

bypass the legislation and partially legalise their stay. This plexus of policy, technology

and migrants’ daily practices illustrates how the Russian immigration legislation

regulates migration by creating uncertainty.

Funding Information

This research was supported by the following institutions and grants:

Russian Science Foundation, https://doi.org/10.13039/501100006769 [grant no.

14-18-02149, 14-18-02149А]

References

Alexseev, M. 2015. The Asymmetry of Nationalist Exclusion and Inclusion:

Migration Policy Preferences in Russia, 2005-2013. Social Science Quarterly

96 (3): 759-777.

Borrelli, L.M., and S. Andreetta. 2019. Introduction: Governing Migration through

Paperwork. Journal of Legal Anthropology 3 (2): 1-9.

Brednikova, O. 2017. (Ne)vozvrashchenie: mogut li migranty stat’ byvshimi? [(Non)

Return: Can Migrants Become Exes?]. Etnograficheskoe obozrenie 3: 32-47.

Brednikova, O., and S. Abashin, eds. 2021. Zhit’ v dvukh mirakh. Pereosmysliaia

transnatsionalizm i translokal’nost’

[Living in Two Worlds: Rethinking

Transnationalism and Translocality]. Moscow: NLO.

De Genova, N. 2002. Migrant “Illegality” and Deportability in Everyday Life. Annual

Review of Anthropology 31: 419-447.

De Genova, N. 2013. Spectacles of Migrant “Illegality”: The Scene of Exclusion, the

Obscene of Inclusion. Ethnic and Racial Studies 36 (7): 1180-1198.

Demintseva, E. 2020. Educational Infrastructure Created in Condition of Social

Exclusion: “Kyrgyz’ Clubs” for Migrant Children in Moscow. Central Asian

Survey 39 (2): 220-235.

Denisenko, M., S. Strozza, and M. Light, eds. 2020. Migration from the Newly

Independent States: Societies and Political Orders in Transition. Cham: Springer.

Grigorichev, K.V.

2012.

“Tadzhiki”,

“nerusskie”,

“gastarbaitery” i drugie:

Этнографическое обозрение № 4, 2022

inostrannye trudovye migranty v prigorodakh Irkutska [“Tajiks”, “Non-Russians”,

“Gastarbeiters” and Others: Foreign Labor Migrants in the Suburbs of Irkutsk].

Etnograficheskoe obozrenie 4: 14-31.

Karpenko, O. 2016. Reformy migratsionnoi politiki: prinuzhdenie k integratsii

[Migration Policy Reforms: Forcing Integration]. In Reformy v Rossii v 2000-

e gody [Reforms in Russia in the 2000s], edited by S.Y. Barsukova, 138-176.

Moscow: Izdatel’skii dom “Vysshaia shkola ekonomiki”.

Kashnitsky, D., and E. Demintseva. 2018. “Kyrgyz Clinics” in Moscow: Medical

Centres for Central Asian Migrants. Medical Anthropology: Cross-Cultural

Studies in Health and Illness 37 (5): 401-411.

Kubal, A. 2017. Entry Bar as Surreptitious Deportation? Zapret na v’ezd in Russian

Immigration Law and Practice: A Comparative Perspective. Law&Social Inquiry

42 (3): 744-768.

Kuznetsova, I., and J. Round. 2019. Postcolonial Migrations in Russia: The Racism,

Informality and Discrimination Nexus. International Journal of Sociology and

Social Policy 39 (1-2): 52-67.

Malakhov, V., and M. Simon. 2018. Labour Migration Policy in Russia: Considerations

on Governmentality. International Migration 56 (3): 61-72.

Mukomel, V. 2005. Migratsionnaia politika Rossii: postsovetskie konteksty [Migration

Policy of Russia: Post-Soviet Contexts]. Moscow: Dipol’-T.

Ngai, M.M. 2014. Impossible Subjects: Illegal Aliens and the Making of Modern

America. Princeton: Princeton University Press.

Poletaev, D.

2014. Migrantofobiia i migratsionnaia politika

[Migrant-Phobia

and Migration Policy]. In Migranty, migrantofobii i migratsionnaia politika

[Migrants, Migrant-Phobia and Migration Policy], edited by V.I. Mukomel, 5-19.

Moscow: Academia.

Reeves, M. 2013. Clean Fake: Authenticating Documents and Persons in Migrant

Moscow. American Ethnologist 40 (3): 508-524.

Reeves, M. 2015. Living from the Nerves: Deportability, Indeterminacy, and the

“Feel of Law” in Migrant Moscow. Social Analysis 59 (4): 119-136. http://dx.doi.

org/10.3167/sa.2015.590408

Reeves, M. 2017. The Black List: On Infrastructural Indeterminacy and Its

Reverberations. In Infrastructures and Social Complexity: A Companion, edited

by P. Harvey, C. Bruun Jensen, and A. Morita, 296-308. London: Routledge.

Rubinov, I. 2014. Migrant Assemblages: Building Postsocialist Households with

Kyrgyz Remittances. Anthropological Quarterly 87 (1): 183-215.

Schenk, C. 2018. Why Control Immigration? Strategic Uses of Migration Management

in Russia. Toronto: University of Toronto Press.

Timoshkin, D. 2019. Tema snizheniia izderzhek na legalizatsiiu v prinimaiushchei

strane: obsuzhdenie v russkoiazychnykh migrantskikh internet-soobshchestvakh

[Reducing Legalization Expenses as a Topic in Russian-Speaking Migrant Online

Communities]. Sotsiologicheskii zhurnal 25 (4): 56-71.

Turaeva, R. 2018. Imagined Mosque Communities in Russia: Central Asian Migrants

in Moscow. Asian Ethnicity 20 (2): 131-147.

Turaeva, R., and I. Amon. 2021. Deportation Regimes in the Post-Soviet Space:

Producing Deportable Migrants in the Russian Federation. In Labour, Mobility

and Informal Practices in Russia, Central Asia and Eastern Europe: Power,

Institutions and Mobile Actors in Transnational Space, edited by R. Turaeva and

R. Urinboyev, 51-68. London: Routledge.

Urinboyev, R. 2021. Migration and Hybrid Political Regimes Navigating the Legal

Landscape in Russia. Oakland: University of California Press.

Varshaver, E., and A. Rocheva. 2015. Vgliadyvaias’ v “etnicheskoe” soobshchestvo: