История власти

Актуальные вопросы изучения

советской социальной политики

1917-1929 гг.

Татьяна Смирнова

Topical issues in the study of Soviet social policy in 1917-1929

Tatiana Smirnova

(Institute of Russian History, Russian Academy of Sciences, Moscow)

DOI: 10.31857/S0869568722010010

Историографическая ситуация и постановка проблемы. Серия столетних

юбилеев последних лет (Первой мировой войны, революции 1917 г., Граждан-

ской войны) стимулировала историков и представителей смежных наук (соци-

ологов, философов, политологов, культурологов, историков экономики и др.)

к подведению промежуточных итогов изучения этого поворотного для отече-

ственной истории периода, который всё чаще рассматривается как гомогенный

(«время войн и революций»), а также его ближайших последствий, уходящих

в 1920-е гг. Вышедшие в рамках юбилеев работы и вспыхнувшие вокруг них

дискуссии позволили выявить наименее изученные и спорные аспекты про-

блем, а также актуальные исследовательские задачи.

В центре внимания вполне ожидаемо оказались такие сюжеты, как пере-

осмысление причин революционных событий и роли в них различных социаль-

ных групп; сравнение событий Февраля и Октября 1917 г., осознание степени

преемственности процессов и наличия альтернативных путей развития России;

характеристика оппозиционных большевикам вооружённых сил и политических

движений; «красный» и «белый» террор; судьбы «бывших» и т.п. Кроме того,

обобщение итогов изучения революции и её последствий способствовало ожив-

лению концептуальных дискуссий о тоталитаризме, социальной базе советского

режима 1920-1930-х гг., особенностях формирования в России гражданского

общества, а также специфике «социального государства» советского типа.

В то же время приходится признать, что напрямую выходящая на мно-

гие перечисленные выше концептуальные или дискуссионные вопросы про-

блема социальной политики большевиков осталась практически за рамками

научно-исторических и политических дискуссий. Между тем исход Граждан-

ской войны и дальнейшая судьба России во многом определялись характером

и приоритетами социальной политики противоборствующих сторон, степенью

привлекательности их лозунгов для рядовых людей в тылу и на фронте, а так-

же способностью воплотить эти лозунги в жизнь. Проблемы преемственно-

сти с досоветским прошлым страны, новизны и актуальности для общества

преобразований большевиков в социальной сфере, их соответствия общемиро-

Статья подготовлена в рамках проекта Института российской истории РАН по созданию мно-

готомной истории России. Публикуется в целях апробации.

вым тенденциям эпохи тоже представляются нам ключом к пониманию многих

дискуссионных вопросов ранней советской истории. В частности, ответить на

вопрос о наличии либо отсутствии в Советской России элементов гражданско-

го общества и «социального государства» невозможно без объективной оценки

декларировавшихся социальных лозунгов и методов их воплощения в жизнь,

характера взаимодействия власти и общества в решении тех или иных задач.

Несмотря на значительную отечественную и зарубежную историографию

преобразований большевиков в социальной сфере, проблема комплексного

исследования социальной политики как целостного исторического феномена,

а не отдельных её направлений, остаётся слабо изученной. Приходится при-

знать, что это в известной степени обусловлено неопределённостью самого

предмета исследования, расплывчатостью его границ. При понимании того,

что в социальной политике существуют два основных актора - государство,

формирующее её, и общество, выступающее объектом её приложения, - моя

позиция заключается в широкой трактовке данной проблематики, посколь-

ку трудно найти аспекты экономики, культуры, демографии и т.д., которые

не имели бы прямого или косвенного отношения к социально-политической

сфере и существовали бы автономно от общества и его институтов. Социаль-

ное обеспечение, охрана труда, здравоохранение и жилищная политика; охрана

материнства и детства, семейная политика и политика в отношении женщин;

особенности развития общественных инициатив; развитие системы образова-

ния и сферы досуга; формирование повседневно-бытовой и праздничной куль-

туры - всё это входит в сферу социальной политики.

Возникают вопросы: каким образом объединить эти сюжеты в рамках од-

ного исследования? И насколько целесообразно такое объединение, не превра-

тится ли столь громоздкая исследовательская конструкция в «лоскутное оде-

яло», не имеющее научной ценности? Как реконструировать такой сложный,

противоречивый и многоуровневый общественно-исторический феномен, что-

бы получить целостную, научно значимую картину?

Для ответа на эти вопросы необходим хотя бы краткий исторический

экскурс. Первые научные трактовки содержания

«социальной политики»,

её объекта, субъекта, целей и методов разработали в конце XIX в. немецкие

экономисты и социологи, входившие в международное экономическое обще-

ство «Союз социальной политики» (В. Зомбарт, О. фон Цвидинек, А. Вагнер

и др.). В XX в. эта тема стала традиционной для западных исследователей¹,

проявлявших интерес также и к социальной политике послереволюционной

России². Напротив, в советской историографии теоретико-методологические

основы изучения данной проблемы долгое время оставались в тени. «Социаль-

Подробнее см.: Григорьева И.А. Социальная политика: основные понятия // Журнал иссле-

дований социальной политики. 2003. Т. 1. № 1. С. 32.

Среди ранних зарубежных исследований наибольшую известность получили работы амери-

канских и немецких учёных, посвящённые советской системе социального обеспечения (см., напри-

мер: Madison B. Contributions and problems of Soviet welfare institutions // Social Problems. 1960. Vol. 7.

№ 4. Symposium on social problems in the Soviet Union. P. 298-307; Madison B. Social welfare in Soviet

Union. Stanford, 1968; Nove A. Is the Soviet Union a welfare state? // Soviet society. A book of readings / Ed.

by A. Inkeles, K. Geiger. Boston, 1961; Osborn R.J. Soviet social policies: welfare, equality and community.

Homewood (Ill.), 1970; Rimlinger G.V. Welfare policy and industrialization in Europe, America and Russia.

N.Y., 1971; Vogel H. Gesellschaftliche Konsumtionsfonds als Instrument der sowjetischen Wirtschaftspolitik.

Berlin, 1971; Beyme K. Sozialismus oder Wohlfahrtsstaat? Sozialpolitik und Sozialstruktur der Sowjetunionim

Systemvergleich. München, 1977.

ная политика» как таковая не являлась самостоятельным объектом исследова-

ния, будучи разделена на социально-политические, социально-экономические

и социально-демографические составляющие. В результате отдельные вопро-

сы, относящиеся к сфере социальной политики, рассматривались в рамках

изучения таких проблем, как борьба за бесклассовое общество, уничтожение

эксплуататорских классов и изменения в социальной структуре; национализа-

ция промышленности и законодательство в сфере трудовых отношений; исто-

рия профсоюзов; улучшение жилищных условий трудящихся и обеспечение

их бесплатной медицинской помощью; преобразования в сфере образования,

культуры и досуга, и т.п.³ Показательно в этом отношении, что подготовлен-

ная в 1960-х - начале 1970-х гг. многотомная «История СССР с древнейших

времён до наших дней» не содержит специальных разделов, посвящённых со-

циальной политике. В седьмом томе, охватившем период с 1917 по 1920 гг., нет

даже общей характеристики декларированных большевиками социальных при-

оритетов, целей и задач, а сюжеты, связанные с преобразованиями в этой сфе-

ре, разбросаны по разным главам⁴. В значительной степени это объяснялось

отсутствием в советской историографии тех лет самой дефиниции «социальная

политика». Нередко её отождествляли с более узкими по своему содержанию

понятиями «социальной защиты» и «социального обеспечения», изучение ко-

торых фактически сводилось к реконструкции их институциональной органи-

зации, прежде всего, деятельности наркоматов социального обеспечения, труда

и здравоохранения.

Первая волна интереса к теоретическим аспектам социальной политики

в СССР связана с оформлением концепции «развитого социализма», обусло-

вившим разработку в конце 1960-х - начале 1980-х гг. теоретических вопросов

социальной политики в рамках строительства социализма⁵. К этому же пе-

риоду относятся и первые исследования советской социальной политики как

комплексной научной проблемы⁶. В результате было выработано понимание

особой «социалистической социальной политики», направленной на постро-

Историографию проблемы см.: Иванова Г.М. На пороге «государства всеобщего благососто-

яния». Социальная политика в СССР (середина 1950-х - начало 1970-х годов). М., 2011. С. 15-25;

Лебина Н., Романов П., Ярская-Смирнова Е. Забота и контроль: социальная политика в советской

действительности // Советская социальная политика 1920-х - 1930-х годов: идеология и повсед-

невность. М., 2007. С. 21-65; Романов П.В., Ярская-Смирнова Е.Р. Риторика и практика модерни-

зации: советская социальная политика, 1917-1930-е годы // Социальная история. Ежегодник. 2009.

СПб., 2010. С. 275-295; Рябинина Н.В. Социальная политика Советской России (октябрь 1917 -

1920-е годы). Женщина, семья, дети в новом обществе. Ярославль, 2004.

История СССР с древнейших времён до наших дней. Сер. 2. Т. VII. Великая Октябрьская

социалистическая революция и Гражданская война в СССР 1917-1920 / Под ред. В.М. Слуцкой.

М., 1967.

См., например: Вдовин А.И. К изучению истории социальной политики и социального

развития советского общества // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 1981. № 2.

С. 3-13; Волков Ю.Е., Роговин В.З. Вопросы социальной политики КПСС. М., 1981; Попков В.Д.

Социальная политика Советского государства и право. М., 1979; Социальная политика Советско-

го государства и рабочий класс. Вопросы методологии, историографии, источниковедения / Под

ред. В.З. Дробижева и др. М., 1988; Социальная политика Советского государства. Укрепление

ведущей роли рабочего класса в социалистическом строительстве. М., 1985; Социальное развитие

рабочего класса СССР: рост численности, квалификации, благосостояния рабочих в развитом

социалистическом обществе. Историко-социологические очерки / Под ред. Э.В. Клопова и др.

М., 1977; и др.

Баева Л.К. В.И. Ленин и осуществление первых мероприятий Советской власти в области

социальной политики (октябрь 1917 г. - ноябрь 1918 г.) // Исторические записки. Т. 84. М., 1969.

ение бесклассового общества. Однако проблема её смыслового содержания

и исследовательских границ по-прежнему оставалась открытой⁷.

Новый этап в развитии отечественной историографии проблемы связан

с ростом в 1990-х гг. популярности историко-антропологических подходов

и развитием социальной истории как особого направления. Первые предло-

женные отечественной историографией дефиниции социальной политики не

выходили за пределы привычных методологических установок и исходили

из постулата о том, что социальная политика является «составной частью

внутренней политики государства»⁸. Различия касались лишь степени расши-

рения предметного поля. В результате история социальной политики пред-

ставляла собой перечень принятых властью законов, распоряжений и ин-

струкций, частично затрагивая также методы их реализации и полученные

результаты.

Такое понимание социальной политики, несомненно, отражает лишь

часть этого сложного и многоуровневого явления, в формировании которого,

наряду с политическими и государственными институтами и деятелями, важ-

ную роль играют культурные и религиозные традиции, национальные обычаи,

устойчивые социокультурные практики. В рамках социальной (а не политико--

этатистской) истории субъект социальной политики не ограничивается госу-

дарством, а включает в себя также общественные институты и совокупность

индивидуумов⁹. Е.И. Холостова, например, понимает социальную политику

как, с одной стороны, «искусство соединения человеческих интересов, инте-

ресов индивидов и государства, различного уровня человеческих общностей,

групп в сфере социальных отношений», с другой - «систему постоянно воз-

обновляющихся взаимодействий государственной власти, негосударственных

структур, самой личности по вопросам жизнеобеспечения человека»¹⁰.

Несмотря на различные подходы к этой проблеме, в результате термино-

логических дискуссий конца XX - начала XXI в. в исторической и социологи-

ческой литературе утвердилось широкое, интегральное понимание социальной

политики как целенаправленной деятельности государства и общественных

институтов в сфере социального развития в целом, направленной, с одной

стороны, на регулирование общественных отношений, процессов социальной

стратификации и формирование социальной структуры общества, с другой -

на решение основных социальных проблем (охрана и стимулирование труда,

обеспечение занятости населения, регулирование уровня доходов и распреде-

ления основных благ и ресурсов, улучшение жилищных и бытовых условий,

охрана здоровья и т.д.). Иначе говоря, речь идёт о системе мер, предпринимае-

С. 255-274; Баева Л.К. Социальная политика Октябрьской революции (октябрь 1917 - конец

1918 гг.). М., 1977.

Показательно в этом отношении, что в энциклопедических словарях конца XX - начала

XXI в. есть статьи «социальная революция», «социальная стратификация», «социальное законо-

дательство», «социальное обеспечение» и «социальное страхование», но нет статьи «социальная

политика» (см., например: Гражданская война и военная интервенция в СССР: энциклопедия. М.,

1987; Большой энциклопедический словарь. М.; СПб., 2002; и др.).

См.: Баева Л.К. Социальная политика Октябрьской революции… С. 4; Зайнышев И.Г. Вза-

имосвязь социальной политики и социальной работы. М., 1994. С. 6.

См.: Баркер Р. Словарь социальной работы. М., 1994. С. 38; Григорьева И.А. Социальная по-

литика: основные понятия. С. 41; Иванова Г.М. На пороге «государства всеобщего благосостояния»…

С. 5; Холостова Е.И. Социальная работа: история, теория, практика. М., 2011. С. 223; и др.

Холостова Е.И. Социальная работа… С. 223.

мых государством и обществом в целях осуществления актуальных социальных

программ¹¹.

Таким образом, социальная политика представляет собой сложный

общественно-исторический феномен, в самом определении которого заложены

внутренние противоречия. Помимо чрезвычайно широкого спектра исследо-

вательских направлений, речь идёт также о неоднозначности субъекта, объ-

единяющего власть, общественные институты и личности. Более того, и само

государство, как справедливо отметила Холостова, представляет собой «слож-

носоставной и противоречивый субъект социальной политики, отдельные эле-

менты или органы которого могут проводить различные виды социальных по-

литик, не всегда согласованных друг с другом»¹². Между тем реконструкция

и осмысление социальной политики в целом позволяют создать своего рода

портрет общества, взглянуть на него сквозь призму характерных для него про-

блем и отношений в конкретный период нашей истории.

Будучи порождением и отражением определённой эпохи, аккумулируя

в себе не только социальные, но и политические и экономические проблемы,

социальная политика не статична. Это наглядно проявилось в её трансформа-

циях с учётом изменяющихся реалий первого десятилетия советской власти.

Так, отказ от политики военного коммунизма и введение нэпа внесли в неё

заметные коррективы, наглядно продемонстрировав её тесную связь с эконо-

мическими и политическими условиями и способность к изменениям при со-

хранении основных принципов.

На мой взгляд, одна из центральных задач современного историогра-

фического этапа - от углублённой разработки отдельных исследовательских

сюжетов перейти к обобщению накопленных знаний с целью комплексной

реконструкции социальной политики различных периодов, анализа её прин-

ципов и приоритетов и определяемых ими базовых составляющих социаль-

ной программы в динамике. Как представляется, ключевым для понимания

советской социальной политики является период её формирования, т.е. время

Гражданской войны и нэпа. Возникавшая в годы жёсткого гражданского про-

тивостояния социальная политика большевиков была построена на глубоких

внутренних противоречиях. С одной стороны, она должна была способствовать

максимальному расширению социальной базы новой власти, а следовательно,

опираться на популярные в народной среде (и отчасти популистские) лозунги,

основанные на идеях социальной справедливости. С другой стороны, по отно-

шению ко всем противникам новой власти и представителям бывших приви-

легированных слоёв она неизбежно должна была носить дискриминационный

Подробнее см.: Виноградова Е.В. Социальная политика: исторический, теоретический, прак-

тический аспекты // Экономические и социальные проблемы России. 2004. № 1. С. 6-52; Григорье-

ва И.А. Социальная политика: основные понятия. С. 29-44; Иванова Г.М. На пороге «государства

всеобщего благосостояния»… С. 15-16; Константинова Л.В. К понятию «социальная политика»

в современной общественной теории // Управленческое консультирование. 2005. № 2. С. 109-124;

Кончугов А.В. Социальная политика как общественное явление: генезис, эволюция и теоретические

подходы к пониманию // Вестник военного университета. 2011. № 4. С. 18-25; Павлова И.П., Кат-

цина Т.А. Социальная политика Временного правительства: идеи и опыт реализации (март-октябрь

1917 г.) // Вестник Томского государственного университета. 2018. № 428. С. 134; Побережная О.Е.

Становление и развитие исторических типов социальной политики государства // Научные труды

Республиканского института высшей школы (Минск). 2017. № 16. С. 129-136; Сидорина Т.Ю. Два

века социальной политики. М., 2005; Холостова Е.И. Социальная работа… С. 218-223; и др.

Холостова Е.И. Социальная работа… С. 224.

характер. Принцип социальной справедливости вступал в противоречие как

с классовым подходом, так и с задачами экономической целесообразности. Все

эти противоречия так или иначе отражались в принимаемых властью решени-

ях, приобретая ещё более острый характер на уровне политической практики -

как в силу объективной невозможности для государства выполнить взятые на

себя обязательства в условиях углублявшегося экономического кризиса, так

и вследствие преобладания на местах революционного правосознания вместо

норм права.

Классовый принцип подменялся соответствующей риторикой, а нередко

и отходил на задний план, уступая принципу экономической целесообразно-

сти. Внутреннее противоречие было заложено уже в первой советской Кон-

ституции 1918 г., ст. 22 которой провозглашала равные права всех граждан,

а ст. 23 лишала представителей бывших эксплуататорских классов целого ряда

гражданских прав. Наблюдалось переплетение классового подхода и идеологи-

ческого догматизма с прагматизмом, популистских лозунгов - с дискримина-

ционными решениями, а демократических преобразований - с антидемокра-

тическими и даже откровенно карательными мерами.

Очевидно, что столь сложный и противоречивый исторический феномен

невозможно адекватно охарактеризовать при помощи господствующих в со-

временной историографии стереотипов и постулатов. Они требуют переосмыс-

ления с учётом новых источников, многие из которых ранее были недоступ-

ны, а также междисциплинарного подхода и современного исследовательского

инструментария. Как справедливо отметил австрийский исследователь Р. Зи-

дер, «отдельные социальные и гуманитарные науки отличаются друг от друга

в первую очередь не “предметами” изучения, которые у них часто общие, но

постановкой проблемы и используемыми методами»¹³. Сказанное напрямую

относится к изучению социальной политики. В историографии это направле-

ние выполняет интегративную функцию, объединяя в себе элементы политиче-

ской, экономической, гендерной истории, истории повседневности, демогра-

фии, политологии, социологии и культурологии.

Данная статья не является систематическим и всесторонним исследова-

нием советской социальной политики. Задача автора - обратить внимание на

наиболее актуальные проблемы её изучения, на неоднозначность некоторых

устоявшихся и, на первый взгляд, очевидных стереотипов, на недопустимость

упрощённых подходов и однозначных оценок.

Классовый принцип социальной политики в теории и на практике. Главным

постулатом, на котором основана современная историография социальной по-

литики послереволюционной России, является безусловное признание её выра-

женного классового характера. Между тем вопрос о практическом наполнении

классового принципа далеко не так однозначен. Традиционно он трактуется

как проявление дискриминации по признаку социального происхождения. Ре-

альность же была намного сложнее.

Прежде всего, практическая реализация классового подхода требовала от

представителей власти чёткого определения критериев классовой идентифи-

кации, которые на деле отсутствовали. Как справедливо отметила Ш. Фиц-

патрик, социальная идентификация в те годы «не имела никакого отноше-

Зидер Р. Что такое социальная история? Разрывы и преемственность в освоении «социаль-

ного» // Thesis. 1993. Issue 1. P. 163.

ния к реальной социальной структуре, зато имела самое прямое отношение

к судьбе отдельного человека»¹⁴. При отсутствии чётких критериев и установок

«сверху» вопрос о социальной идентификации граждан в первые годы после

революции решался преимущественно на низовом уровне - представителями

местной советской и партийной власти, руководителями учреждений, учителя-

ми в школе и т.п.

В результате в документах 1918-1920-х гг. в качестве социальных «клас-

сов» упоминаются рабочие, служащие и/или низшие служащие; капиталисты,

помещики и дворяне; торговцы, кустари и крестьяне, не эксплуатирующие чу-

жой труд; ремесленники, торговцы и крестьяне, использующие наёмный труд;

лица свободных профессий; «бюрократический аппарат»; студенты; инвалиды;

самогонщики, лица неопределённых занятий и безработные и ещё десятки са-

мых разнообразных «классов», в действительности не имеющих никакого от-

ношения к социальной структуре. Критериями для определения социального

(в терминологии тех лет - «классового») статуса граждан, помимо их проис-

хождения, могли стать профессия, занятие в настоящий момент (в том числе

и временное - инженер, юрист, студент, мелкий торговец, домохозяйка, без-

работный); трудоспособность человека («инвалид») и даже место его рожде-

ния («гражданин такого-то города»)¹⁵. Ясности в понимании того, что такое

«классы» и каковы критерии социальной идентификации, не было даже среди

руководящих работников государственных и партийных учреждений, правовых

органов. В частности, помощник прокурора СССР И.С. Кондурушкин, ана-

лизируя социальный состав тех, кто в период нэпа оказался связан с частным

предпринимательством, в графе «социальное положение» указал: инженер,

инженер-химик, инженер-дворянин, бывший адвокат, инженер-электрик, дья-

кон и т.п. В то же время в графе «профессия» он записал: купец 1-й гильдии,

торговец и т.п.¹⁶

Фактически можно говорить о том, что вплоть до конца 1920-х гг. в стране

не были выработаны чёткие критерии социальной идентификации и на ме-

стах практиковалось произвольное «приписывание» граждан к тем или иным

«классам», которые в подавляющем большинстве искусственно создавались об-

лечёнными властью лицами в меру их собственных представлений¹⁷. Это при-

вело к крайней зыбкости социальной структуры советского общества с самого

начала существования Советской России. У граждан сохранялась возможность

довольно успешно маскировать реальное происхождение, однако власть при

желании могла воспользоваться неопределённостью критериев классовой при-

Фицпатрик Ш. Срывайте маски! Идентичность и самозванство в России XX века. М., 2011.

С. 6.

Подробнее см.: Смирнова Т.М. «Бывшие люди» Советской России: стратегии выживания

и пути интеграции. 1917-1936 годы. М., 2003. С. 44-52, 62-80, 145-150.

Кондурушкин И.С. Частный капитал перед советским судом. М.; Л., 1927. С. 232.

Подробнее см.: Смирнова Т.М. «Социальное положение состоит из одной коровы и одного

двухэтажного дома»: «классовая принадлежность» и «классовая справедливость» в Советской России,

1917-1936 гг. // Вестник Российского университета дружбы народов. 2005. № 4. С. 89-97; Смирно-

ва Т.М. «Бывшие люди» - социальная категория или элемент идеологической риторики: к вопро-

су о социальной стигматизации в послереволюционной России // Российская государственность:

опыт 1150-летней истории. Материалы международной научной конференции (Москва, 4-5 декабря

2012 г.). М., 2013. С. 396-406; Фицпатрик Ш. «Приписывание к классу» как система социальной

идентификации // Россия и современный мир. 2003. № 2. С. 133-151; Фицпатрик Ш. Срывайте

маски!..

надлежности для отнесения людей к «социально чуждым» или иным дискри-

минируемым категориям.

Так называемые классовые стандарты (паёк, принцип распределения жи-

лья, правосудие, образование и т.д.) стремительно проникали во все сферы

жизни общества. Однако их реальное содержание в условиях социальной стиг-

матизации граждан оказывалось значительно более сложным, нежели упро-

щённая картина дискриминации по признаку происхождения. Введение «клас-

совых» стандартов - не только проявление репрессивных мер. Зачастую оно

было обусловлено прагматическими целями первоочередного обеспечения

наиболее «полезных» для общества трудящихся слоёв в условиях тотального

дефицита ресурсов. Ситуация в стране и решение тех или иных конкретных

задач вынуждали власть руководствоваться не только сугубо классовым подхо-

дом, но и учитывать другие факторы. Собственно, и приоритет рабочих в деле

распределения ресурсов обосновывался в первую очередь именно прагмати-

ческими соображениями, а не идеологической догмой. «В стране, которая ра-

зорена, - писал В.И. Ленин в 1919 г., - первая задача - спасти трудящегося.

Первая производительная сила всего человечества есть рабочий, трудящийся.

Если он выживет, мы всё спасём и восстановим»¹⁸.

Тщательное изучение законодательно-распорядительных документов, ре-

гламентировавших систему соцобеспечения, предоставления различных соци-

альных благ (как, например, жильё, продовольственное обеспечение, бесплатное

образование и т.д.), свидетельствует о стремлении совместить в распределении

скудных ресурсов «классовый подход» с принципами социальной справедли-

вости (преимущественное удовлетворение наиболее нуждающихся, в том чис-

ле за счёт имущих слоёв), гуманизма (приоритетное снабжение детей и бере-

менных женщин, забота об инвалидах) и экономической целесообразности.

Так, в соответствии с «Положением о социальном обеспечении» от 31 октября

1918 г., это обеспечение распространялось на всех трудящихся, «независимо

от характера и длительности работы, а также от того, работают ли они в го-

сударственных, национализированных, частных, акционерных, общественных

предприятиях, учреждениях или хозяйствах, у отдельных лиц или самостоя-

тельно». Далее (ст. 8) уточнялось, что пособия и пенсии не выдаются в случае

сохранения заработка, несмотря на утрату трудоспособности. Если сохранялась

лишь часть заработка, то эту часть следовало высчитывать из размера пособия

или пенсии. В случаях «острых промышленно-хозяйственных кризисов» Нар-

комату труда предоставлялось право сокращать размер суммы всех получаемых

одним лицом пособий (вместе с заработком и прочими доходами) до суммы

минимального пособия (ст. 10)¹⁹. Размер пенсий красноармейцев-инвалидов

зависел от степени утраты трудоспособности (от полной до частичной, но не

менее 15%)²⁰.

Введённый в годы Гражданской войны «классовый паёк» также при бли-

жайшем рассмотрении оказывается основанным в большей степени на целе-

сообразном распределении продовольствия. Так, например, в сентябре 1918 г.

решение Моссовета разделило всё население Москвы на четыре группы: «А» -

рабочие, занятые тяжёлым физическим трудом; «Б» - рабочие, занятые лёгким

Ленин В.И. ПСС. Изд. 5. Т. 38. М., 1969. С. 359.

Собрание узаконений РСФСР (далее - СУ РСФСР). 1917-1918. № 89. Ст. 906.

СУ РСФСР. 1918. № 58. Ст. 637; № 74. Ст. 810.

физическим трудом, и служащие; «В» - промежуточная группа; «Д» - дети. Для

каждой группы были разработаны свои хлебные и продовольственные карточ-

ки, объём получаемого по ним продовольствия вошёл в историю как «классо-

вый паёк», что позволило трактовать дифференцированное продовольственное

снабжение как проявление классовой дискриминации. В ноябре совместным

решением Петроградской трудовой коммуны и коллегии продовольственного

отдела Моссовета введены общие для обеих столиц нормы «классового пайка».

В июле 1919 г. продотдел Моссовета принял решение о дополнительном пайке

для фабрично-заводских рабочих, занятых тяжёлым физическим трудом или

работавших в условиях вредного производства.

К весне 1920 г. карточная система, до этого действовавшая лишь в крупных

городах, распространилась на всё городское население. В соответствии с декре-

том СНК РСФСР от 30 апреля 1920 г. «О введении трудового продовольствен-

ного пайка» всё трудовое городское население обеспечивалось бесплатными

продуктами по нормам, соответствующим трём основным категориям. Лучше

других снабжались «рабочие физического труда, занятые в советских предприя-

тиях и учреждениях», включённые в группу «А». С физиологической точки зре-

ния это было обоснованно, поскольку работникам физического труда требуется

больше калорий. Группу «Б» составляли «лица, занятые умственным и контор-

ским трудом в советских учреждениях и предприятиях», а также некоторые

не работающие категории граждан: инвалиды; учащиеся старше 16 лет; лица,

занятые уходом за детьми до 12 лет или домохозяйки из семей трудящихся, на-

считывающих не менее трёх человек; наконец, беременные женщины, начиная

с пятого месяца беременности. Самыми скромными оказались пайки группы

«В», которыми обеспечивались лица, занятые на частных предприятиях, а так-

же не эксплуатирующие чужой труд кустари, ремесленники и зарегистрирован-

ные безработные. По особой норме - выше группы «А» - снабжались рабочие

и служащие предприятий, имеющих «особо важное государственное значение»

(к таковым относились прежде всего оборонные заводы); работники, занятые

«особо тяжёлым или вредным» трудом и те, чей рабочий день по технологи-

ческим и иным причинам превышал установленную норму. Усиленный паёк

получали также дети до 16 лет, семьи красноармейцев и медико-санитарный

персонал, занятый в борьбе с эпидемиями²¹. Такое распределение остро де-

фицитного продовольствия представляется вполне разумным и экономически

обоснованным: продовольственные нормы зависели от значимости профессии

и тяжести труда. Как известно, аналогичный принцип распределения практи-

ковался и в годы Великой Отечественной войны.

К карточной системе добавилась постоянно развивавшаяся, сложная систе-

ма спецпайков, отражавшая актуальные политические и экономические задачи

того или иного периода. Так, в конце 1919 - начале 1920 г. большевики при-

няли меры по улучшению материального положения представителей «старой»

научной и художественной интеллигенции. Привлечь их на свою сторону было

важно как с политической, так и с экономической (в случае с технической ин-

теллигенцией) точек зрения. В соответствии с декретом СНК РСФСР от 23 де-

кабря 1919 г. «Об улучшении положения научных специалистов» выдающимся

учёным полагались «усиленное довольствие» (пайки, одежда, топливо), освобо-

ждение «от всякого рода повинностей (трудовой, военной и т.д.)», предостав-

СУ РСФСР. 1920. № 34. Ст. 165.

ление благоприятных для творческой работы жилищно-бытовых условий²². Для

реализации этих решений в 1920 г. была создана Петроградская комиссия по

улучшению быта учёных (ПетроКУБУ), а в 1921 г. - аналогичные Московская

и Центральная комиссии (МКУБУ и ЦЕКУБУ). 14 июня 1920 г. СНК РСФСР

принял «Положение о пайке для особо ответственных и совершенно незаме-

нимых работников центральных учреждений». В эту категорию вошли руково-

дящие работники ВСНХ, Управления чрезвычайного уполномоченного Совета

труда и обороны по снабжению Красной армии и флота, ВЦСПС и ЦСУ, а так-

же находившиеся на их иждивении члены семей²³.

Условность «классовых стандартов» наглядно прослеживается также в жи-

лищной политике и сфере образования, считавшихся в советской историогра-

фии безусловными достижениями советской социальной политики, а в постсо-

ветской литературе трактуемых преимущественно в рамках классовой политики

в качестве мер дискриминационного характера. В частности, М.Г. Меерович,

автор серии трудов по истории советской жилищной политики, считает, что

она носила исключительно репрессивный характер, а само «жилище» якобы

выступало «средством дисциплинарного принуждения к труду и “правиль-

ному” образу жизни», «средством поощрения верности служения» власти.

Утверждая, что большевистская власть «постулировала запрет народу прожи-

вать в “богатых квартирах”»²⁴, Меерович, видимо, забывает о тяжелейшей си-

туации, сложившейся в жилищной сфере в России уже на рубеже XIX-XX вв.

Известный экономист и архитектор того времени М.Г. Диканский относил

жилищный вопрос к числу самых «жгучих» социальных проблем²⁵. В промыш-

ленных центрах рабочие жили в бараках, подвалах и так называемых угло-

вых и коечно-каморочных квартирах, т.е. в квартирах, разделённых занавес-

ками или тонкими перегородками на углы и секции, в которых помещались

только койки, в лучшем случае - с табуреткой. Обследование этих квартир,

проведённое в Москве в 1899 г., показало недопустимость проживания в них:

«Если взять среднюю по своей обстановке коечную квартиру, то она окажется

грязной, с испорченным воздухом, изобилующей всякими насекомыми и во

многих случаях сырой и холодной; в такой квартире помещается людей во

всяком случае больше, чем следовало бы, и скученность населения доходит

иногда до того, что становится непонятным, как могут жить люди в такой об-

становке»²⁶. Случаи, когда предприниматели вкладывали средства в улучше-

ние бытовых условий своих работников, имели место, но не стали типичным

явлением. По данным переписи 1912 г., в Москве свыше 300 тыс. рабочих

с семьями жили в антисанитарных условиях и 120 тыс. - в сырых подвалах

Декреты советской власти. Т. VII. 10 декабря 1919 г. - 31 марта 1920 г. М., 1975. С. 427-428.

Декреты советской власти. Т. IX. Июнь-июль 1920 г. М., 1978. С. 335-336.

Меерович М.Г. Наказание жилищем: жилищная политика в СССР как средство управления

людьми (1917-1937 годы). М., 2008. С. 11. См. также: Меерович М.Г. Советская репрессивная жи-

лищная политика (по материалам ГА РФ и филиала РГАНТД) // Политические репрессии первой

половины XX века в судьбах технической интеллигенции России. Самара, 2009; Меерович М.Г. Жи-

лищная политика СССР как средство социального управления (1917-1941 гг.) // Социологические

исследования. 2014. № 1. С. 95-101; и др.

Диканский М.Г. Квартирный вопрос и социальные опыты его решения. СПб., 1908. С. 1.

См. также: Вернер И. Жилища беднейшего населения Москвы // Известия Московской город-

ской думы. 1902. № 19. С. 3; Диканский М.Г. Жилищная нужда и строительные товарищества.

Харьков, 1908.

Цит. по: Красная Москва. 1917-1920 гг. / Под ред. Л.Б. Каменева. М., 1920. Ст. 357-358.

и полуподвалах²⁷. Аналогичная ситуация наблюдалась и в других крупных го-

родах²⁸. Рабочие больших фабрик ночевали в основном в бараках при них. Вот

как выглядела типичная спальня фабричных рабочих начала XX в.: «Поме-

щение спальни было уставлено сплошными нарами, расположенными в два

яруса; только в головах нары были разделены досками, в ногах устраивались

“скворечники” - ящики, где хранились хлеб, грязное бельё и другие вещи»²⁹.

Как тут не вспомнить слова героя замечательного произведения Ф.М. Достоев-

ского «Преступление и наказание» Родиона Раскольникова о том, что «низкие

потолки и тесные комнаты душу и ум теснят». «О, как ненавидел я эту ко-

нуру!», - с отчаянием говорил Раскольников Соне Мармеладовой. Аналогич-

ные чувства испытывали миллионы жителей России. В годы Первой мировой

войны в связи с массовым притоком беженцев из западных губерний в центр

России проблема нехватки жилья стала ещё острее³⁰. Поскольку строить новое

жильё в тех условиях было нереально, единственный выход заключался в «оп-

тимизации» имевшегося жилищного фонда. Большевики попытались решить

вопрос за счёт «революционного передела жилья» в пользу нуждавшихся путём

выселений, уплотнений, подселений, муниципализации, а затем и демуници-

пализации. В основе этой реформы лежали идея более справедливого пере-

распределения жилого фонда и стремление обеспечить жильём всех (в пер-

вую очередь - семьи трудящихся) за счёт изъятия «излишков» жилой площади

у имущих городских слоёв.

О том, насколько неприглядной была эта политика с точки зрения тех,

кого выселяли и уплотняли, всем известно благодаря блестящему произведе-

нию М.А. Булгакова «Собачье сердце». «В спальне принимать пищу, в смотро-

вой читать, в приёмной одеваться, оперировать в комнате прислуги, а в столо-

вой осматривать. Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может

быть, она в кабинете обедает, а кроликов режет в ванной. Может быть… Но

я не Айседора Дункан!.. Я буду обедать в столовой и оперировать в опера-

ционной», - эта гневная тирада проживающего в семикомнатной квартире

профессора Преображенского в ответ на предложение «уплотниться» вызывает

понимание в душах современных читателей. Это неудивительно. Все мы хотим

спать в спальне, обедать в столовой, работать в кабинете, играть с детьми в дет-

ской комнате. Однако внимательный читатель не пропустит один, на первый

взгляд, незначительный нюанс. Завершая разговор с комиссией по уплотне-

нию, профессор просит предоставить ему возможность «принимать пищу там,

где её принимают все нормальные люди, то есть в столовой, а не в передней

и не в детской». Тем самым он исключил из числа «нормальных людей» мил-

лионы рабочих и членов их семей, проживавших в бараках, угловых и коечно--

каморочных квартирах и не имевших ни спален, ни столовых, ни детских.

Баева Л.К. В.И. Ленин и осуществление первых мероприятий… С. 269.

Подробнее см.: Бородкин Л.И., Валетов Т.Я., Смирнова Ю.Б., Шильникова И.В. Жильё фа-

бричного рабочего в период дореволюционной индустриализации: сравнительный анализ архивной

документации двух крупных мануфактур // Историко-экономические исследования. Т. 8. № 2.

2007. С. 122-162; Кирьянов Ю.И. Жизненный уровень рабочих России (конец XIX - начало XX в.).

М., 1979.

Лапицкая С. Быт рабочих трёхгорной мануфактуры. М., 1935. С. 54.

О бытовых условиях рабочих рубежа XIX-XX вв. см.: Валетов Т.Я. Чем жили рабочие люди

в городах Российской империи конца XIX - начала XX в.? // Социальная история. Ежегодник.

2007. М., 2008. С. 176-196.

Если же отвлечься от блестящих художественных образов Булгакова, то нельзя

не вспомнить, что подвальные и полуподвальные квартиры рабочих, перена-

селённые бараки являлись рассадниками туберкулёза и других тяжёлых забо-

леваний. Тем самым решение жилищной проблемы оказывалось вопросом не

только социальной справедливости, но и сохранения трудовых ресурсов, борь-

бы с эпидемиями, охраны материнства и детства, т.е. вопросом стратегического

значения. Соответственно, задачу улучшения жилищных условий трудящихся

нельзя рассматривать только с точки зрения классового принципа.

Система соцобеспечения, гарантированного продовольственного снабже-

ния населения, обеспечения его жильём и т.п. корректировалась в соответствии

с изменениями общей социальной-политической конъюнктуры. Так, в период

Гражданской войны одним из приоритетных направлений социальной поли-

тики выступала забота о «красных командирах» и служащих РККА. Тяжёлая

эпидемиологическая ситуация заставила власть обратить внимание на положе-

ние медицинских работников и членов их семей. В частности, в феврале 1919 г.

государство распространило пенсионное обеспечение на семьи медицинских

работников, погибших в борьбе с эпидемиями³¹.

Задачи индустриализации обусловили внимание правительства к повыше-

нию уровня жизни инженерно-технических специалистов. Ужесточение «клас-

совой борьбы» в конце 1920-х гг. привело к ограничениям прав ряда пред-

ставителей бывших привилегированных слоёв. Так, в 1929 г. постановление

Совета социального страхования при Наркомате труда СССР лишило права на

пенсию и пособие по безработице бывших помещиков, фабрикантов, жандар-

мов, полицейских, руководителей контрреволюционных банд и т.п.³² Кроме

того, в систему гарантированного социального обеспечения не были включены

составлявшее подавляющее большинство граждан Советской России сельское

население, а также «лишенцы» и «нетрудовые» элементы города.

Таким образом, сложившаяся в первое десятилетие советской власти ие-

рархия социальных приоритетов представляет собой сложную и динамичную

систему, не ограничивавшуюся рамками классового подхода. Реальная прак-

тика существенно отличалась от декларируемой политики, что особенно ярко

проявилось на местном уровне, где классовый принцип оказывался ещё менее

выраженным, всё более превращаясь в элемент политической риторики.

Институционализация и принцип системности в социальной политике: от-

ветственность государства или тотальный контроль с его стороны? Во всех

сферах социальной политики большевики последовательно проводили прин-

цип централизации и государственного регулирования. Постепенно создава-

лись единые централизованные государственные системы социального обес-

печения и здравоохранения. Попытка создания аналогичной системы охраны

детства увенчалась успехом лишь частично. Эти функции оказались разде-

лены между наркоматами просвещения, соцобеспечения и здравоохранения,

а охрана материнства и младенчества - между наркоматами здравоохранения

и соцобеспечения. Но, так или иначе, происходила институционализация всех

Собрание узаконений и распоряжений по Народному комиссариату социального обеспече-

ния. Октябрь 1918 г. - июнь 1919 г. [М., 1920]. С. 35-36.

Постановление Союзного Совета социального страхования при Народном комиссариате

труда СССР от 21 февраля 1929 г. «О лишении права на пенсию и пособие по безработице бывших

помещиков, фабрикантов, жандармов, полицейских, руководителей контрреволюционных банд

и т.п.» // Известия Народного комиссариата труда СССР. 1929. № 12-13. С. 197.

сфер социальной политики, что, с одной стороны, давало необходимые го-

сударственные гарантии соцобеспечения, медицинской помощи, образования,

заботы о сиротах и т.д., а, с другой, нередко приводило к тотальному контролю

государства, ограничивавшему реальные права и свободы граждан.

Если в советской историографии делался акцент на преимуществах ин-

ституционализации социальной политики в Советской России, то в постсо-

ветской, напротив, в большей степени подчёркиваются её негативные послед-

ствия. В частности, широкое распространение получило утверждение о полном

уничтожении большевиками благотворительности, о монополизации государ-

ством права на социальную помощь и об отстранении от неё общества, более

того - об уничтожении общественной инициативы в целом.

Действительно, в соответствии с новыми принципами, социальная помощь,

медицинское обслуживание, забота о материнстве и детстве полностью перехо-

дили в сферу ответственности государства, которое принимало на себя обяза-

тельства по оказанию социальной помощи в объёме и формах, установленных

законом. Все существовавшие до октября 1917 г. благотворительные общества

и организации оказались упразднены. Нарком соцобеспечения А.Н. Виноку-

ров не раз подчёркивал, что «всякого рода благотворительность, филантро-

пия, нищенские подачки должны быть искоренены и заменены рационально

поставленной социальной помощью». Например, соцобеспечение инвалидов

должно заключаться в том, что они по возможности «должны быть вылечены,

поставлены на ноги, снабжены протезами и обучены какому-нибудь ремеслу,

дабы могли опять трудиться и не быть обузой для государства»³³. Однако обще-

ство не отстранялось от помощи нуждающимся, напротив, эта помощь привет-

ствовалась и даже всячески стимулировалась.

Не справляясь со взятыми на себя обязательствами, государственные

структуры ещё до окончания Гражданской войны сознательно делегировали

обществу часть полномочий, поощряя частные инициативы, но одновремен-

но направляя их в нужное русло и контролируя. Особенно ярко это про-

явилось именно в социальной сфере, в том числе в области охраны материн-

ства и детства. Большое распространение получили инициированные властью

(а следовательно, и регламентированные ею) разнообразные «общественные»

кампании («недели беспризорного и больного ребёнка», «недели охраны ма-

теринства и младенчества», «кружечный сбор» в пользу голодающих детей,

митинги, спортивно-гимнастические праздники и др.). В годы нэпа, когда

большинство учреждений социальной сферы перевели на скудное местное

финансирование, эта тенденция проявилась ещё отчётливее. О необходимо-

сти шире разворачивать общественную инициативу, поощрять создание «все-

возможных вольных обществ и кружков среди рабочих и крестьян (например,

кружки и общества технического просвещения, агрономии, изобретательства,

радио, “друзей книги” и т.п.)» говорится и в решениях партийных съездов³⁴.

Однако чем больше власть поощряла и стимулировала общественную актив-

ность, тем сильнее эта активность контролировалась ею, а добровольные орга-

низации срастались с партийно-государственными структурами. Фактически

общественная помощь оказалась инкорпорирована в государственную систе-

1-й Всероссийский съезд комиссаров социального обеспечения 26 июня (2 июля) 1918 года.

М., 1918. С. 3-4.

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 8. Т. 3. М.,

1970. С. 253.

му, что, с одной стороны, нивелировало суть «добровольных общественных

инициатив», с другой, - обеспечивало государственную поддержку (органи-

зационную, финансовую и проч.) общественным инициативам, признанным

властью «полезными».

Противоречивое сочетание в политике 1920-х гг. поощрения и подавле-

ния общественных инициатив обусловило столь же противоречивые оценки

этого явления исследователями. Одни убеждены, что революция 1917 г. пре-

рвала «естественное развитие добровольчеств», и в развитии общественного

движения, взятого под «твёрдое пролетарское руководство», начался «обратный

процесс»³⁵. Другие, напротив, уверены, что именно после 1917 г. добровольче-

ский труд приобрёл «эмоционально привлекательную самодостаточную форму

практик общественной деятельности населения»³⁶. Обе точки зрения по-своему

справедливы, но каждая отражает лишь одну из сторон более сложной и про-

тиворечивой реальности.

Проблема соотношения плюсов и минусов институционализации социаль-

ной политики выводит также на ряд других значимых вопросов: соотноше-

ние социального воспитания и семейных ценностей, проблемы усыновления

и патронатного воспитания, вмешательство государства в семейные отношения

и «женский вопрос». Эти и многие другие проблемы нуждаются в деполитизи-

рованном взгляде, свободном от стереотипов и устоявшихся штампов.

Переосмысление советской социальной политики не только даст возмож-

ность ответить на ряд значимых вопросов отечественной истории, но и помо-

жет разобраться в ряде острых проблем современности. В частности, оценить

достоинства и недостатки различных моделей социальной политики, рассудить

спор о преимуществах резидуальной³⁷, меритократической³⁸ и институциональ-

ной³⁹ моделей⁴⁰. Реконструкция опыта 1920-х гг. в сфере социального воспита-

ния будет интересна и полезна в рамках современных дискуссий вокруг юве-

нальной юстиции. Все эти сюжеты так или иначе выводят на вопрос о том,

каковы допустимые границы государственного регулирования социальных

процессов и вмешательства в социальные отношения, где именно проходит

тонкая грань между помощью государства и контролем с его стороны.

См., например: Брэдли Дж. Добровольные общества в Советской России // Вестник Мо-

сковского университета. Сер. 8. История. 1994. № 4. С. 34; Кудринская Л.А. Генезис добровольче-

ского труда в контексте исторического подхода // Омский научный вестник. 2006. № 9. С. 85; и др.

Горлова Н.И. Становление и развитие института волонтёрства в России: история и совре-

менность. М., 2019. С. 151.

Резидуальная модель социальной политики предполагает вмешательство государства лишь

в крайнем случае, если прочие, «естественные» механизмы решения проблем граждан (личные

способности и усилия, семья, друзья, рынок) перестают выполнять свои функции. Данная модель

предполагает временную и минимальную помощь государства.

В основе меритократической модели социальной политики находится государственная си-

стема социального страхования, распространяющаяся на трудоспособное население, занятое в об-

щественном производстве.

Институциональная модель предполагает универсальную помощь государства, имеющую

превентивный профилактический характер и оказываемую в соответствии с установленными зако-

нами, нормами, правилами.

Подробнее см.: Григорьева И.А. Социальная политика: основные понятия. С. 42-43; Лозо-

вова Л.А., Немашкалова К.Г. Анализ зарубежных моделей социальной политики // Государственное

и муниципальное управление. Учёные записки. 2014. № 1. С. 120-128.