В лабиринте коллективной безопасности:

советская дипломатия и происхождение советско--

французского пакта о взаимопомощи (1933-1935)

Александр Вершинин

In the labyrinth of collective security: Soviet diplomacy and the origins

of the Soviet-French mutual assistance pact (1933-1935)

Aleksandr Vershinin

(Lomonosov Moscow State University, Russia;

Ural Federal University, Yekaterinburg, Russia)

DOI: 10.31857/S0869568722050144, EDN: KLUFMS

Проблема ответственности за развязывание Второй мировой войны по сей

день остаётся одной из наиболее острых тем как в историографии, так и в ин-

формационном пространстве. Важный сюжет дискуссий - непростые взаимоот-

ношения между СССР и его будущими союзниками по антигитлеровской коа-

лиции. Провал планов создания фронта держав, заинтересованных в сохранении

status quo, оказался важным катализатором войны - он развязал А. Гитлеру руки,

создав у того иллюзию возможности разгромить противников поодиночке.

Однако усилия по налаживанию сотрудничества перед лицом реваншист-

ской политики Германии предпринимались. Первой попыткой объединения

сил ведущих европейских государств стал советско-французский пакт о взаи-

мопомощи 1935 г. Союз двух стран, располагавших крупнейшими вооружённы-

ми силами на континенте, мог в зародыше ликвидировать гитлеровскую угрозу.

Однако он остался на бумаге и к 1939 г. фактически не действовал. Истоки

соглашения и причины его неудачи давно изучаются специалистами¹, но кон-

Исследование выполнено за счёт гранта Российского научного фонда, проект № 20-78-10014

«От Согласия к Пакту: франко-русские/франко-советские отношения в период 1890-1930-х гг.».

История дипломатии. Т. 3. Дипломатия в период подготовки Второй мировой войны

(1919-1939 гг.) / Под ред. В.П. Потёмкина. М., 1945; Манфред А.З. К истории советско-француз-

ского договора о взаимной помощи 1935 г. // Французский ежегодник, 1961. М., 1962; Белоусо-

ва З.С. Франция и европейская безопасность, 1929-1939. М., 1976; Очерки истории Министерства

иностранных дел России. 1802-2002. Т. 2: 1917-2002 гг. / Отв. ред. А.В. Торкунов. М., 2002; На-

ринский М.М. Отношения между СССР и Францией. 1933-1937 год // СССР, Франция и эволюция

Европы в 30-е годы / Отв. ред. М.М. Наринский. М., 2003; Дюллен С. Сталин и его дипломаты.

Советский Союз и Европа. 1930-1939 гг. М., 2009; Хормач И.А. Возвращение в мировое сообще-

ство: борьба и сотрудничество Советского государства с Лигой Наций в 1919-1934 гг. М., 2011;

Хормач И.А. СССР в Лиге Наций, 1934-1939 гг. М.; СПб., 2017; Айрапетов О.Р. Внешняя поли-

тика Советской России и СССР в 1920-1939 годах и истоки Второй мировой войны. М., 2020;

Scott W.E. Alliance against Hitler. The origins of the Franco-Soviet pact. Durham (N.C.), 1962; Mourin M.

Les relations franco-soviétiques de 1917 à 1967. P., 1967; Duroselle J.-B. La Décadence, 1932-1939.

P., 1979; Haslam J. The Soviet Union and the struggle for collective security in Europe, 1933-1939.

L., 1984; Soutou G.-H. Les relations franco-soviétiques, 1932-1935 // La France et l’URSS: dans l’Europe

des années 30 / Dir. de M. Narinski, E. du Réau, G.-H. Soutou, A. Tchoubarian. P., 2005; Carley M.J.

A Soviet eye on France from the rue de Grenelle in Paris, 1924-1940 // Diplomacy & Statecraft. Vol. 17.

2006. Issue 2; Dessberg F. Le triangle impossible. Les relations franco-soviétiques et le facteur polonais

dans les questions de sécurité en Europe (1924-1935). Bruxelles, 2009; Steiner Z. The triumph of the Dark.

European international history, 1933-1939. Oxford, 2011.

177

сенсуса до сих пор не сложилось. Нет ясности даже в части того, кто - Москва

или Париж - являлся инициатором сближения². Важной проблемой остаётся

то, что в отечественной историографии эта тема зачастую освещается с точки

зрения Москвы. Однако понять ход мыслей советской стороны нельзя, не со-

поставив его с позицией стороны французской, которая, в свою очередь, раз-

вивалась в соответствии с собственной логикой.

Уточнения требует вопрос о том, как именно Москва трактовала принци-

пы коллективной безопасности. Советская дипломатия приняла эту концеп-

цию в начале 1930-х гг., однако её подход не только отличался своеобразием,

но и претерпевал трансформации. Какие цели ставило перед собой советское

внешнеполитическое ведомство в начале переговоров и на их завершающем

этапе? Какие факторы влияли на изменение его позиции? Как она соотно-

силась с точкой зрения высшего политического руководства? Как далеко со-

ветская сторона была готова пойти в диалоге? В данной статье с опорой на

советские и французские источники (в том числе архивные), а также на со-

временную научную литературу предпринимается попытка дать ответы на эти

вопросы.

Советско-французское сближение начала 1930-х гг. стало следствием ко-

ренной трансформации Версальской системы международных отношений. Оно

началось ещё до прихода к власти Гитлера и объяснялось общим переосмысле-

нием той роли, которую в европейских делах играл Берлин. Вторая половина

1920-х гг. прошла под знаком торжества принципов Локарнских соглашений

1925 г. Примирение Франции и Германии должно было заложить основу кон-

тинентальной модели безопасности, а также привести к постепенному умиро-

творению Центральной и Восточной Европы³. Для Советского Союза со вре-

мени подписания Рапалльского договора 1922 г. Германия являлась главным

европейским партнёром. Однако превращение Берлина в самостоятельный

центр силы и ужесточение его внешнеполитического курса на фоне послед-

ствий Великой депрессии полностью поменяли ситуацию.

Сильная Германия, как и в конце XIX в., становилась тем фактором меж-

дународной политики, который заставлял Россию и Францию искать общий

язык. В ноябре 1932 г., оставив за скобками ряд болезненных проблем дву-

стороннего сотрудничества, Москва и Париж заключили пакт о ненападении.

Исчезли препятствия для развития контактов в военной сфере, шли кон-

сультации о развитии торговли. Впрочем, ни одна из сторон до конца 1933 г.

не была склонна преувеличивать значение этой нормализации. По мнению

У.Э. Скотта, соглашение с Советским Союзом «не являлось серьёзным шагом

к изменению курса французской политики»⁴. Главной целью Парижа остава-

лось предотвращение нового советско-германского сближения на платформе

Рапалло. В Москве также не снимали с повестки дня задачу недопущения «сго-

вора империалистов».

В то же время Наркомат по иностранным делам (НКИД) во главе

с М.М. Литвиновым исходил из перспективы комплексного углубления отно-

шений. Глава советской дипломатии «в начале 1930-х гг. считал необходимым

Белоусова З.С. Франция и европейская безопасность… С. 380-381; Scott W.E. Op. cit. P. 121;

Soutou G.-H. Les relations franco-soviétiques… P. 38.

Магадеев И.Э. В тени Первой мировой войны: дилеммы европейской безопасности

в 1920-е годы. М., 2021. С. 426-574.

Scott W.E. Op. cit. P. 73.

178

попробовать завоевать для СССР место на европейской дипломатической сце-

не, завязав контакты с Францией»⁵. Париж должен был занять место Берлина

в качестве главного партнёра Москвы. Чтобы реализовать эту задачу, совет-

ские дипломаты развернули масштабную работу по созданию сети контактов

в военно-политических и деловых кругах и активно убеждали политическое

руководство СССР в необходимости выстраивания доверительных отношений

с французами⁶. Взаимное сдерживание Германии мыслилось как фундамент

этого сотрудничества.

В Кремле к подобной перспективе относились настороженно и, несмотря

на приход к власти нацистов, не спешили ставить крест на отношениях с Гер-

манией⁷. Поведение Франции выглядело неоднозначным. В декабре 1932 г. на

конференции по разоружению в Женеве её представители в принципе при-

знали право Рейха на равенство в вооружениях. Летом 1933 г. шли переговоры

о заключении «пакта четырёх», который создавал в Европе своего рода дирек-

торию в составе Франции, Великобритании, Италии и Германии, обладавшую

правом ревизии международных договоров⁸. Однако Гитлер сам подтолкнул

Москву и Париж навстречу друг другу. В июне германские официальные лица

публично подняли вопрос о расширении «жизненного пространства» Германии

на восток и возможных территориальных претензиях к СССР⁹. В октябре, не

добившись от французов новых уступок в вопросе вооружений, фюрер конста-

тировал провал женевских переговоров и объявил о выходе Германии из Лиги

Наций. Локарнская политика Парижа шла под откос. В этой ситуации глава

МИД Франции Ж. Поль-Бонкур принял решение о качественном повороте

в отношениях с Москвой.

20 октября в беседе с советским полпредом в Париже В.С. Довгалевским

он впервые допустил возможность заключения советско-французского союза¹⁰.

В течение ноября этот замысел подробно обсуждался и оформился в проект

регионального пакта о взаимопомощи, который предполагал вступление СССР

в Лигу Наций и подключение к соглашению стран Центральной и Восточной

Европы. Однако речь не шла о классическом военно-политическом альянсе по

типу того, который существовал между Российской империей и Третьей рес-

публикой до 1917 г. С середины 1920-х гг. французская дипломатия взяла на

вооружение «многостороннюю политику, основанную на взаимопомощи и го-

сподстве международного права»¹¹. Таковая явилась прямой реакцией на Пер-

вую мировую войну, которую, как считалось, спровоцировали автоматическая

логика действия альянсов и примат узко понимаемого национального интереса

над задачами сохранения европейского мира.

Модель коллективной безопасности, фундамент которой заложили Ло-

карнские соглашения, предполагала отказ от блоковой политики и взаимного

сдерживания. Её участники связывались настолько плотной сетью взаимообя-

Дюллен С. Указ. соч. С. 96.

Вершинин А.А. У истоков советско-французского военного сотрудничества: миссия Б.М. Си-

монова во Франции (1932-1933 гг.) // Российская история. 2020. № 3.

Haslam J. Op. cit. P. 13.

Duroselle J.-B. La Décadence… P. 70-75.

Дюллен С. Указ. соч. С. 93.

Документы внешней политики СССР. Т. 16. М., 1970. С. 377.

Jackson P. Beyond the balance of power: France and the politics of national security in the era of

the First World War. Cambridge; N.Y., 2013. P. 514.

179

зывающих договоров, что разрыв хотя бы одного из них создавал ситуацию,

при которой нарушитель сразу попадал в международную изоляцию. Вся кон-

струкция оформлялась институтом членства в Лиге Наций, которая становилась

верховной арбитражной инстанцией для урегулирования конфликтов между

странами-участницами и могла применять определённые санкции в отношении

агрессора. Теоретически в их число входило вооружённое принуждение к миру,

но практически оно не мыслилось и,по сути, являлось декларативным¹².

То, что в октябре 1933 г. предлагал советскому полпреду Поль-Бонкур,

предполагало лишь перенастройку системы коллективной безопасности. Если

раньше она балансировалась за счёт сотрудничества Парижа и Берлина, то

после демаршей германских правительств на смену ему должна была прийти

связка «Париж-Москва»¹³. Стремясь уйти от вовлечения в советско-японские

противоречия, обострившиеся после оккупации Маньчжурии в 1931 г., в Пари-

же особо подчёркивали, что действие соглашения не должно распространяться

на Дальний Восток.

В последние недели года советское руководство активно обсуждало фран-

цузские инициативы. Сомнения вызвала конфигурация предлагаемого согла-

шения. 13 декабря Довгалевский встретился с Поль-Бонкуром и предложил

«отделить друг от друга» вопросы оказания взаимной помощи и вступления

СССР в Лигу Наций. В ответ он получил разъяснение, что Франция могла

выступить против Германии без риска нарушить Локарнские соглашения лишь

при задействовании пункта устава Лиги Наций, допускающего коллективную

защиту от агрессора. Эти соображения Литвинов подробно пересказал в запи-

ске И.В. Сталину от 15 декабря¹⁴. Судя по многочисленным пометкам адресата,

речь шла о его первом глубоком знакомстве с деятельностью международной

организации¹⁵. Выдержанный в духе принципов коллективной безопасности,

французский проект выглядел достаточно запутанным. Возможно, пытаясь его

упростить, Литвинов сообщил о желании Поль-Бонкура заключить «конвен-

цию о военной помощи». Это, однако, не находит подтверждения во француз-

ской записи переговоров министра с полпредом¹⁶.

По итогам длительных консультаций 19 декабря Политбюро ЦК ВКП(б)

согласовало резолюцию, в принципе одобрившую французские предложения.

СССР соглашался вступить в Лигу Наций и заключить «региональное согла-

шение о взаимной защите от агрессии со стороны Германии» в случае выпол-

нения ряда условий, ключевым из которых являлось присоединение к пак-

ту восточных соседей СССР с обязательным участием Польши¹⁷. В НКИД не

скрывали, что принятое решение «имеет целью поддержать тех членов ны-

нешнего французского правительства… которые являются противниками как

сепаратных переговоров с Германией, так и увеличения германской армии»¹⁸.

Soutou G.-H. Réflexions sur l’échec de la sécurité collective et ses raisons // Transversalités.

Vol. 119. 2011. № 3. P. 179-181.

Dessberg F. Op. cit. P. 322-327.

АВП РФ, ф. 05, оп. 13, п. 94, д. 78, л. 191-193.

Там же, л. 169-171.

Archives du ministère des affaires étrangères (далее - AMAE). Série Z (Europe, 1918-1940).

URSS. 965. Le ministre des affaires étrangères à Monsieur Alphand, ambassadeur de la République

Française à Moscou. 15 décembre 1933.

Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б) и Европа. Решения «особой папки». 1923-1939. М., 2001.

C. 305-306.

Цит. по: Дюллен С. Указ. соч. С. 99-100.

180

В Кремле и на Кузнецком мосту исходили из того, что в руководстве Франции

действует мощная прогерманская партия¹⁹. Одной из главных целей советских

дипломатов со времени заключения пакта о ненападении являлось содействие

укреплению позиций её оппонентов. НКИД активно искал ту фигуру в Пари-

же, на которую можно сделать ставку.

Однако помимо этого мотива решение Политбюро имело важное стра-

тегическое измерение: именно от него принято отсчитывать участие СССР

в политике коллективной безопасности. Вопрос заключается в том, готово ли

было советское руководство принять модель взаимодействия, предложенную

Поль-Бонкуром. Процитированные выше документы говорят скорее о том, что

глубинные цели Москвы подчинялись собственным установкам. По точному

замечанию М.М. Наринского, они исходили «не из приверженности идее кол-

лективной безопасности как таковой, а из национально-государственных ин-

тересов СССР»²⁰. Высшее политическое руководство страны в лице Сталина не

сомневалось в неизбежности новой мировой войны и ставило перед диплома-

тией задачу создания таких условий, при которых СССР сможет наилучшим

образом к ней подготовиться и вступит в неё последним²¹. Вхождение в Лигу

Наций давало возможности координации действий со странами, заинтересо-

ванными в сохранении мира. При этом в Москве его осмысляли в военно--

политических категориях баланса сил, что плохо вписывалось в концепцию

коллективной безопасности, исповедовавшуюся французами.

«Мы взяли твёрдый курс на сближение с Францией», - сообщил Литвинов

в телеграмме Довгалевскому от 11 декабря²². Это должно было, помимо прочего,

укрепить советские позиции в диалоге с ключевыми европейскими игроками.

Соглашение с Францией открывало путь к улучшению отношений с Польшей,

которая не случайно фигурировала в резолюции Политбюро как обязательный

участник советско-французского пакта. Вопреки озабоченности советского ру-

ководства ростом агрессивности гитлеровской Германии, в 1933-1934 гг. не

она, а польско-румынская коалиция, действующая при французской поддерж-

ке, представлялась ему основной угрозой безопасности страны²³. В рамках но-

вой конструкции Париж из потенциального участника антисоветского блока

превращался в проводника интересов Москвы в её отношениях с Варшавой.

Таковые, несмотря на подписание в июле 1932 г. пакта о ненападении и по-

следовавшие за этим попытки советской дипломатии углубить двустороннее

сотрудничество, находились не в лучшем состоянии²⁴.

Новая дипломатическая конфигурация в Восточной Европе могла изме-

нить и позицию Берлина²⁵. В докладе на XVII съезде ВКП(б) 26 января 1934 г.

Сталин, признавая «перелом к лучшему в отношениях между СССР и Поль-

шей, между СССР и Францией», отвергал точку зрения «некоторых германских

РГАСПИ, ф. 558, оп. 11, д. 185, л. 65-70.

Наринский М.М. Отношения между СССР и Францией… С. 70-71.

Pons S. Stalin and the inevitable war, 1936-1941. L.; Portland, 2002. P. 1-5.

Документы внешней политики СССР. Т. 16. С. 736.

Кен О.Н. Мобилизационное планирование и политические решения (конец 1920-х - сере-

дина 1930-х гг.). М., 2008. С. 360.

Кен О.Н., Рупасов А.И. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними

государствами (конец 1920-1930-х гг.). Проблемы. Документы. Опыт комментария. Ч. 1. Декабрь

1928 - июнь 1934 гг. СПб., 2000. С. 104.

Dessberg F. Op. cit. P. 329.

181

политиков», которые «говорят по этому поводу, что СССР ориентируется те-

перь на Францию и Польшу»²⁶. В то же время можно согласиться с мнением

О.Н. Кена, что «для Советского Союза в не меньшей степени, чем для Фран-

ции план коллективной безопасности в Восточной Европе являлся средством

предотвратить взаимную конкуренцию за договорённость с немцами»²⁷, пока

подобная договорённость имела смысл. В случае успешного развития диалога

в рамках регионального пакта можно было ожидать укрепления доверия между

Парижем и Москвой, которые традиционно подозревали друг друга в стремле-

нии заключить сепаратную сделку с Берлином.

В Поль-Бонкуре советская дипломатия видела того политика, на которого

могло бы опираться дело советско-французского сближения. Однако он быстро

сошёл со сцены, и в феврале 1934 г. МИД возглавил Л. Барту. В историографии

сложился образ последнего как жёсткого противника германского реваншизма,

основным инструментом сдерживания которого он считал советско-французский

союз, имеющий военную составляющую²⁸. Подобная оценка, однако, требует

корректировки. Барту отнюдь не собирался форсировать сближение с Москвой

и придерживался тех предложений, которые в конце 1933 г. в духе идей коллек-

тивной безопасности сформулировал его предшественник.

К апрелю 1934 г. по поручению Барту аппарат ведомства во главе с ге-

неральным секретарём А. Леже разработал уточнённый проект пакта о взаи-

мопомощи. Согласно ему, СССР, Германия, Польша, Чехословакия и при-

балтийские страны заключали пакты о взаимопомощи. Возникала система

«Восточного пакта» или «восточного Локарно», зеркальная «западному Локар-

но», оформленному в 1925 г. договорами, закреплявшими германо-бельгийскую

и германо-французскую границы под гарантии Великобритании и Италии.

Франция и СССР подписывали отдельный пакт, по которому Москва брала

на себя гарантийные обязательства в отношении Парижа, аналогичные тем,

которые несли Лондон и Рим по Локарнским соглашениям, а Париж давал

гарантии Москве на тот случай, если она окажется втянутой в конфликт, вы-

полняя условия «восточного Локарно». Эту замысловатую конструкцию венчал

бы общий договор, вписывающий её в рамки Лиги Наций.

Предлагая Советскому Союзу столь сложный проект, французы решали

центральную задачу, вытекавшую из всей их предыдущей политики: сближение

с Москвой помещалось в строгие рамки коллективной безопасности под эги-

дой Лиги Наций с соблюдением Локарнских соглашений. Автоматизм действия

советско-французского пакта не предполагался: чтобы прийти на помощь друг

другу, Москва и Париж, согласно уставу Лиги, должны были заручиться фор-

мальным согласием её Совета или получить свободу рук в том случае, если Со-

вет не приходил к общему мнению, но не раньше²⁹. Барту прямо говорил, что

проектируемую систему договоров не следует отождествлять с классическими

военными союзами³⁰.

Документы внешней политики СССР. Т. 17. М., 1971. С. 85.

Кен О.Н. Сталин, Литвинов и другие. О книге С. Дулан «Влиятельные люди. Послы Стали-

на в Европе, 1930-1939 гг.» // Клио. 2003. № 1. С. 247.

Малафеев К.А. Луи Барту - политик и дипломат. М., 1988; Duroselle J.-B. Louis Barthou et le

rapprochement franco-soviétique en 1934 // Cahiers du Monde Russe et soviétique. Vol. 3. 1962. № 4.

Белоусова З.С. Франция и европейская безопасность… С. 179.

Young R.J. Power and pleasure: Louis Barthou and the Third French Republic. Montreal, 1991.

P. 218.

182

Советская реакция на инициативу поступила не сразу. Логика коллектив-

ной безопасности, заложенная в его проекте, казалась сотрудникам полпред-

ства ненужным усложнением³¹. Однако к середине мая Литвинов смог пере-

вести французский план на язык, понятный в Кремле. По его словам, эта

«довольно остроумная» конструкция имела «значительные преимущества». От-

крытый характер договора, предполагавший участие в нём и Берлина, позволял

Москве сохранять возможности для диалога со всеми основными центрами

силы. В случае гипотетического военного конфликта СССР мог рассчитывать

на помощь Франции как против Германии, так и против Польши³².

18 мая нарком лично обсуждал предложенный проект с французским кол-

легой. Один из его первых вопросов выдавал те сомнения, которые сохраня-

лись у советского руководства, а именно, желание французов ограничиться

договором о взаимопомощи с СССР без предоставления прямых гарантий дру-

гим участникам «восточного Локарно», а также то, что пакты должны были

заключаться лишь между соседними странами, в результате чего Прибалтика

оказывалась слабо прикрытой в случае внешней агрессии. Факт обсуждения

этих сюжетов уже после консультаций между НКИД и Кремлём говорит о том,

что возражения могли исходить непосредственно от Сталина. Барту, как и его

предшественнику в декабре 1933 г., пришлось объяснять ограничения, кото-

рые на французскую дипломатию накладывали обязательства, выраставшие

из Локарнских соглашений. Литвинов подтвердил, что, «в общем, понимает

смысл данной конструкции», однако настоял на отдельном обсуждении во-

проса о Прибалтике. Он также заручился согласием коллеги на заключение

«Восточного пакта» без Германии в том случае, если бы Рейх сам отказался от

участия в системе коллективной безопасности³³.

В целом глава советской дипломатии демонстрировал готовность принять

за основу французский проект, однако периодически возвращался к его воз-

можному военно-политическому измерению. В ходе консультаций с Барту

в Женеве (начало июня) он поставил вопрос о модальности оказания помощи

СССР и инициировал подписание дополнительной «технической конвенции»³⁴,

но снял это предложение, столкнувшись с вполне ожидаемыми возражениями.

В отчёте о переговорах 18 мая нарком упоминал якобы сказанную министром

фразу о «дружбе вплоть до военного союза»³⁵, которая, впрочем, отсутствует во

французской записи переговоров.

По справедливому замечанию С. Дюллен, во французском МИД само

понятие «военный союз» «являлось табу под влиянием “травмы”, вызванной

Первой мировой войной»³⁶. Знал ли об этом глава НКИД? Акцентирование им

военной составляющей советско-французского соглашения может объяснять-

ся взглядами высшего политического руководства СССР, которые Литвинов

обязан был учитывать. При этом он не настаивал на соответствующих пунктах

переговорной повестки, считая, что «твёрдый курс на сближение с Франци-

ей» предполагает определённые уступки позиции, являвшейся для неё безус-

Документы внешней политики СССР. Т. 17. С. 310.

АВП РФ, ф. 05, оп. 14, п. 101, д. 98, л. 43-44.

AMAE. Série Z (Europe, 1918-1940). URSS. 965. Conversation entre M. Litvinoff et M. Barthou

à Genève. 18 mai 1934.

Ibid. Note sur les pourparlers entre M. Litvinoff et L. Barthou à Genève. 3 juin 1934.

Документы внешней политики СССР. Т. 17. С. 798.

Дюллен С. Указ. соч. С. 102.

183

ловной. Летом 1934 г. советские дипломаты в публичных заявлениях подчёр-

кивали сугубо невоенный характер договорённостей в рамках коллективной

безопасности³⁷.

Таким образом, постепенно формировались подходы к проблеме «Вос-

точного пакта». В Париже рассматривали перспективу создания на востоке

Европы системы договоров, которая бы дополнила Локарнские соглашения

и за счёт своей сложности сделала бы невозможным возникновение там во-

енного конфликта. Для советского руководства имело значение появление на

западных границах СССР стратегического буфера, гарантированного военно--

политическими обязательствами Франции. НКИД при этом играл роль посред-

ника, транслировавшего французские предложения, адаптируя их к тем пред-

ставлениям, которые сложились у Сталина и его ближайшего окружения. При

этом на Кузнецком мосту уделяли особое внимание качественному углублению

отношений с Францией, которая в течение 1934 г. превращалась в главную

точку приложения усилий советской дипломатии в Европе.

Фактором, нарушавшим цельность этой конструкции, выступала пози-

ция Варшавы. В силу географического положения между СССР и Германи-

ей и роли, которую она играла во французской системе «тыловых союзов»,

Польша являлась краеугольным камнем «Восточного пакта». Однако в первой

половине 1934 г. советско-польские отношения неуклонно портились. В ян-

варе была подписана германо-польская декларации о неприменении силы.

Советско-французское сближение активизировало польскую политику «рав-

ноудалённости», предполагавшую сохранение баланса во взаимоотношениях

с ключевыми европейскими столицами³⁸.

В Москве, впрочем, прочитывали её как курс на блокирование с Германи-

ей. В штабе РККА приходили к выводу о том, что польская военная угроза на

Западе может сочетаться с германской³⁹. Рейх заменял Францию в качестве ос-

новного спонсора потенциальной антисоветской коалиции. «Равноудалённость»

по своей сути противоречила и многосторонним договорённостям, что ставило

под угрозу реализацию французского плана. Обращаясь к Политбюро в начале

мая, Литвинов не случайно подчёркивал возможность использования советско--

французского соглашения в качестве инструмента противодействия Польше: это

соответствовало тем ожиданиям, которые формировались в Кремле⁴⁰.

С апреля в дипломатической переписке советская сторона всё более уве-

ренно акцентировала двусторонний характер советско-французского соглаше-

ния, оставляя на втором плане перспективу создания регионального блока.

«В разговоре с Барту, - писал Литвинов Розенбергу в Париж, - Вы должны

даже в случае ликвидации бонкуровских предложений в результате позиции

Польши заверять его в неизменности нашего стремления к сближению и со-

трудничеству с Францией в деле укрепления мира»⁴¹. Эти расчёты подкрепля-

лись информацией разведки. В мае иностранный отдел (ИНО) ОГПУ сообщал:

«За последний год франко-польские отношения стали настолько натянутыми,

Документы внешней политики СССР. Т. 17. С. 357-358, 430.

Матвеев Г.Ф. Политическая система режима «санации» // Польша в ХХ веке. Очерки по-

литической истории. М., 2012. С. 216.

Кен О.Н. Мобилизационное планирование… С. 364.

Кен О.Н., Рупасов А.И. Политбюро ЦК ВКП(б)… С. 104.

Документы внешней политики СССР. Т. 17. С. 306.

184

что и в Париже, и в Варшаве говорили о том, что союз между этими странами

не будет возобновлён»⁴².

Советский стратегический интерес выливался в проект сдерживания Гер-

мании и Польши. Французы допускали перспективу, при которой «Восточный

пакт» мог постепенно принять антигерманскую направленность. Но при всём

недовольстве январской декларацией о неприменении силы они не были го-

товы записать поляков в лагерь союзников Берлина: это ставило крест на идее

«восточного Локарно». Накануне визита Барту в Варшаву 22-25 апреля Литви-

нов вызвал французского посла Ш. Альфана и обозначил ему своё видение

ситуации. В НКИД подозревали, что за германо-польской декларацией стоят

далеко идущие совместные военно-политические планы. В этой связи нарком

предлагал французам «вывести Польшу на чистую воду»⁴³. Важным индикато-

ром изменения польской позиции стала бы переориентация франко-польского

союза 1921 г. на сдерживание Германии, а не СССР⁴⁴. Отказ Варшавы от такого

шага явился бы явным признаком её дрейфа в сторону Берлина.

Советские дипломаты рассматривали два варианта разрешения польской

коллизии. В том случае, если бы французам, используя своё влияние, уда-

лось привлечь поляков к участию в «Восточном пакте», СССР получал бы га-

рантированный великой державой буфер на западной границе. Однако весной

1934 г. отказ Польши от регионального пакта о взаимопомощи представлял-

ся всё более вероятным. Более того, на французов, по мнению Литвинова,

«со всех сторон делался нажим», чтобы «оторвать»⁴⁵ их от Советского Союза.

В этой ситуации Москву, перед которой возникала угроза изоляции, могло за-

интересовать только прямое военно-политическое соглашение с Парижем. Од-

нако оно шло вразрез с той схемой, которую МИД Франции в декабре 1933 г.

положил в основу советско-французского сближения. Столкновение позиций

по этому чувствительному вопросу вскрывало глубинные противоречия всей

конструкции двусторонних отношений и грозило её «осыпанием».

В ходе визита в польскую столицу Барту смог убедиться, что глава государ-

ства Ю. Пилсудский «не разделял французской обеспокоенности действиями

Германии и не поддержал идеи вовлечения СССР в европейскую политику

в качестве конструктивной силы»⁴⁶. Однако он не терял надежды подклю-

чить Польшу к «Восточному пакту»: отказался от обсуждения переориентации

франко-польского союза, аккуратно обошёл вопрос о создании региональной

системы безопасности без участия Германии и подчеркнул, что планируемое

соглашение не имеет военного компонента⁴⁷. В НКИД на эти манёвры смотре-

ли скептически⁴⁸ и постепенно готовили почву для заключения двустороннего

соглашения с Францией.

В начале июня Литвинов прямо спросил Барту о его «личном мнении» по

поводу возможности прямой договорённости между Москвой и Парижем в слу-

РГАСПИ, ф. 558, оп. 11, д. 187, л. 15.

Документы внешней политики СССР. Т. 17. С. 277.

Там же. С. 297.

Там же. С. 375

Кузьмичева А.Е. Варшава или Москва? Зондажный визит Луи Барту в Польшу в 1934 г. //

Славянский альманах. 2016. № 1-2. С. 132.

Documents diplomatiques français. 1^e série (1932-1935) (далее - DDF). Vol. VII. P., 1979.

P. 45-49.

Документы внешней политики СССР. Т. 17. С. 400.

185

чае отказа Германии и Польши от участия в пакте и получил положительный

ответ⁴⁹. Значение этого обещания, данного «не для протокола», не следовало

переоценивать, но нарком увидел здесь окно возможностей. По его мнению,

Франция «слишком ангажировалась, чтобы только “использовать” переговоры

для посторонних целей». Под «посторонними целями» имелась в виду возмож-

ная сепаратная сделка с Берлином, но здесь французы проявляли определён-

ную последовательность. 17 апреля их дипломатическое ведомство направило

в Лондон ноту, в которой говорилось о невозможности продолжения перего-

воров о разоружении на условиях Гитлера⁵⁰. Разведка передала информацию

о ноте в Москву, где её обсудили на высшем уровне⁵¹. Совместное сдерживание

Германии, таким образом, оставалось платформой для сотрудничества.

По итогам июньских переговоров глав советской и французской внешней

политики ИНО ОГПУ сообщал, что «тактика Барту-Литвинова была понята

(поляками. - А.В.) так, что наступает реальность союза СССР с Францией,

Малой Антантой. В случае если бы такой союз был заключён, Польша от-

крыто разрывает свой союз с Францией и также открыто заключает польско--

германский военный оборонительный союз, направленный против СССР,

Франции и Малой Антанты»⁵². Факт франко-польского раскола, скорее вооб-

ражаемый, чем реальный, сулил определённые перспективы. В случае его углу-

бления у французов не оставалось альтернативы оформлению полноценного

союза с СССР. Литвинов всё же считал, что Париж имел «достаточные средства

давления на Польшу, чтобы заставить её примкнуть к пакту, но вопрос в том,

захочет ли Франция пустить в ход эти средства»⁵³. Чтобы заставить французов

действовать решительнее, глава НКИД соглашался на расширение советского

участия в проекте коллективной безопасности.

9-10 июля Барту находился с визитом в Лондоне, где пытался заручить-

ся поддержкой «Восточного пакта». В обмен на это британские коллеги по-

требовали заключения трёхстороннего франко-германо-советского гарантий-

ного соглашения. 14 июля Политбюро по предложению НКИД согласилось

с этим условием, а 25 июля санкционировало вхождение СССР в Лигу Наций

до подписания пактов о взаимопомощи в рамках плана «восточного Локар-

но»⁵⁴. Литвинов исходил из того, что максимально лояльная позиция в отно-

шении французского замысла позволит возложить ответственность за его срыв

на немцев и поляков. В конце июля по итогам разговора с одним из руково-

дителей германского МИД советский поверенный в делах дал характеристи-

ку «Восточного пакта», под которой мог бы подписаться любой французский

дипломат: «Значение пакта заключается… не столько в том, чтобы определить

обязанности участников на случай возможного конфликта, сколько в том, что-

бы путём такого определения обязанностей предотвратить самую возможность

конфликта»⁵⁵.

Там же. С. 371.

Steiner Z. Op. cit. P. 53.

РГАСПИ, ф. 558, оп. 11, д. 187, л. 12-14.

Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов

партийной и государственной власти. Январь 1922 - декабрь 1936 / Сост. В.Н. Хаустов, В.П. Нау-

мов, Н.С. Плотникова. М., 2003. С. 534-535.

Документы внешней политики СССР. Т. 17. С. 412-413.

Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б) и Европа… С. 313-314.

Документы внешней политики СССР. Т. 17. С. 510.

186

18 сентября СССР вошёл в Лигу Наций, заняв кресло постоянного члена её

Совета. Тем временем 8 сентября Германия заявила об отказе от участия в «Вос-

точном пакте». 27 сентября Барту получил из польского МИД меморандум,

в котором подчёркивалось, что участие Берлина в региональном соглашении

о безопасности является обязательным условием присоединения к нему Варша-

вы⁵⁶. Проект «Восточного пакта» переживал момент истины. Надежд на то, что

немцев удастся переубедить, оставалось немного: речь шла, скорее, о том, чтобы

возложить на них репутационные издержки отказа от участия в системе коллек-

тивной безопасности. Однако переговоры с поляками продолжались. Француз-

ские дипломаты рассчитывали снять их основные возражения.

К моменту гибели Барту в Марселе 9 октября вопрос о конфигурации «Вос-

точного пакта» оставался открытым. Глава МИД Франции в принципе согла-

шался договариваться без Германии, но прямых указаний на то, что он всерьёз

рассматривал возможность заключения двустороннего соглашения о взаимопо-

мощи с СССР без Польши, нет⁵⁷. В беседах с британскими и польскими ди-

пломатами министр упоминал о подобном гипотетическом сценарии⁵⁸, однако

неясно, выходили ли эти заявления за рамки попыток оказать дипломатические

давление. Выступая перед парламентской комиссией по иностранным делам,

Барту признавал, что у него нет чёткого плана действий на тот случай, если Гер-

мания и Польша откажутся от участия в системе коллективной безопасности⁵⁹.

В конце сентября Литвинов счёл, что настало время для обсуждения прямо-

го гарантийного соглашения с Францией при участии Чехословакии и прибал-

тийских государств, о чём сделал запрос в Политбюро⁶⁰. По его мнению, фран-

цузов следовало подтолкнуть. К этому времени советские дипломаты смогли

найти общий язык с Барту. Несмотря на реверансы в сторону Германии, он не

искал сепаратной сделки с Берлином, что, с точки зрения Москвы, традицион-

но опасавшейся «сговора империалистов», создавало пространство для диалога.

«Я обнаружил у господина Литвинова и его сотрудников отчётливое желание

установить с французской делегацией отношения доверительного сотрудниче-

ства», - сообщал министр из Женевы в Париж 27 сентября⁶¹.

Оценивая в интервью французскому журналисту работу Барту через не-

сколько дней после марсельских событий, Литвинов особо подчеркнул «надёж-

ность его слов и обещаний»⁶². Подобная характеристика буржуазного политика

из уст советского государственного деятеля значила многое. В НКИД считали,

что нашли ту фигуру, во взаимодействии с которой можно качественно раз-

вивать межгосударственные отношения. Целью виделось превращение Москвы

в главного партнёра Парижа в деле обеспечения европейской безопасности. Об

этом откровенно писал 24 октября в «Известиях» заведующий бюро международ-

ной информации ЦК ВКП(б) К. Радек: «Переговоры о пакте очень обострили

польско-французские отношения, ставя под вопрос дальнейшее существование

Dessberg F. Op. cit. P. 349.

Soutou G.-H. Les relations franco-soviétiques… P. 45.

DDF. Vol. VII. P. 389-392.

Young R.J. Op. cit. P. 219.

Сталин и Каганович. Переписка. 1931-1936 гг. / Сост. О.В. Хлевнюк, Р.У. Дэвис, Л.П. Ко-

шелева, Э.А. Рис, Л.А. Роговая. М., 2001. С. 494.

AMAE. Série Z (Europe, 1918-1940). URSS. 970. L. Barthou au ministère des affaires étrangères.

27 septembre 1934. Genève.

Документы внешней политики СССР. Т. 17. С. 636.

187

франко-польского союза. Ясно, что это положение поставило французскую поли-

тику перед необходимостью новых решений, касающихся… выяснения вопроса,

как дальше развёртывать борьбу за стабилизацию Северо-Восточной Европы»⁶³.

Однако инициатива Литвинова о переходе к прямым переговорам с фран-

цузами не нашла поддержки у высшего политического руководства. Пойти по

этому пути означало бы, во-первых, взять на себя инициативу и приоткрыть

свои цели, чего советская сторона избегала со времени первых двусторонних

консультаций в декабре 1933 г. Во-вторых, в Кремле, вероятно, не были готовы

так быстро отказаться от идеи стратегического буфера на западной границе.

Ещё 23 сентября Политбюро постановило «не торопиться» с идеей пакта без

Германии и Польши и поручило Литвинову «ограничиться зондажем наме-

рений французов и других»⁶⁴. Согласовывать позиции наркому пришлось уже

с новым коллегой в Париже.

П. Лаваль не собирался резко поворачивать руль французской внешней по-

литики. Как и его предшественники, он намеревался действовать в рамках мо-

дели коллективной безопасности, однако считал взаимопонимание с Берлином

её неотъемлемым элементом. 19 октября в разговоре с Розенбергом министр

подчеркнул: «Если соглашение с Германией возможно только обходным путём

соглашения Франции с Москвой, он готов пойти и этим путём»⁶⁵. Барту не хо-

тел создавать конструкцию, заведомо изолирующую Германию, но в принципе

склонялся к признанию того, что поворот политики Рейха в 1932-1933 гг. сде-

лал маловероятным возвращение в «эпоху Локарно», и в качестве альтернати-

вы предлагал договорённость с Советским Союзом. Речь, таким образом, не

шла о взаимоисключающих перспективах: как для Барту сближение с СССР не

означало конфронтации с Германией, так и для Лаваля сближение с Германией

не влекло за собой конфронтацию с СССР.

Однако на НКИД первые заявления нового главы МИД произвели самое

неблагоприятное впечатление. Совместное сдерживание Германии считалось

платформой двустороннего сотрудничества, отступление от общей цели лома-

ло созданную при Барту архитектуру отношений. Комментируя итоги встречи

Розенберга с Лавалем, Литвинов предположил: «Либо Лаваль проговорился,

либо сознательно, с циничной откровенностью сказал, что сближение с нами

должно быть лишь целью запугивания Германии, чтобы добиться от неё бóль-

ших уступок, иначе говоря, что Франция нас только разыгрывает»⁶⁶. Доверие,

накопленное в диалоге с Барту, оказалось подорвано, а вместе с ним - убеж-

дённость, что французское видение механизмов коллективной безопасности

совместимо с советскими приоритетами.

В этой ситуации обсуждение «Восточного пакта» приобрело новый смысл.

1 ноября Литвинов направил членам Политбюро письмо, в котором настаи-

вал на важности продолжения переговоров с Парижем о региональном пакте

безопасности, отмечая, что «фокус стремлений» Лаваля - соглашение с Гер-

манией против СССР⁶⁷. На следующий день Политбюро приняло резолюцию,

санкционирующую заключение пакта «без участия Германии и Польши». При

этом оговаривалось, что если Франция согласится на наращивание германских

Известия. 1934. 24 октября.

Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б) и Европа… С. 318.

Документы внешней политики СССР. Т. 17. С. 647-648.

Там же. С. 824.

Дюллен С. Указ. соч. С. 106.

188

вооружений (очевидный индикатор договорённости), то НКИД должен наста-

ивать на подключении Германии к пакту⁶⁸.

Это решение стало поворотным для советской дипломатии на француз-

ском направлении. Весной и летом Литвинов избегал ставить ребром вопрос

о военно-политическом пакте, опасаясь сорвать большое соглашение с Пари-

жем, и осторожно сформулировал его лишь в сентябре, когда посчитал, что

для этого сложились благоприятные условия. Но уже в конце осени он ре-

шительно переводил переговоры в русло обсуждения именно двустороннего

сотрудничества, ставя французов перед необходимостью неудобного выбора

между сворачиванием контактов с Москвой и прямой договорённостью с ней.

Ограничения, наложенные на французскую внешнюю политику Локарнскими

соглашениями, больше никого не волновали. 22 ноября в ходе дискуссии во

французском парламенте прозвучало заявление, что между двумя странами су-

ществует военный союз. Комментируя по просьбе прессы эти слова, нарком

«довольно хитро» ответил, что поправлять депутата должен не он, а Лаваль⁶⁹.

Глава МИД в это время собирался реанимировать «Восточный пакт», пре-

вратив его в коллективное соглашение о ненападении при сохранении советско--

французского гарантийного договора⁷⁰. В ответ Литвинов выступил с иници-

ативой подписания протокола, подтверждающего готовность обеих сторон

способствовать заключению пакта и не вступать в соглашения, которые мог-

ли бы воспрепятствовать этому, а также информировать друг друга о подобных

предложениях. 5 декабря в Женеве такой протокол был подписан⁷¹. Но, сделав

шаг навстречу Москве, Лаваль готовил сделку с Берлином. 13 января в Сааре

прошёл плебисцит, в ходе которого бóльшая часть населения региона высказа-

лась за воссоединение с Рейхом. Министр собирался использовать это событие

как повод для развития политического диалога с Германией.

Одновременно Лаваль нанёс визит в Рим, где подписал ряд соглашений,

в том числе заявление в поддержку суверенитета Австрии путём заключения

серии договоров о ненападении между государствами Центральной Европы

(«Дунайский пакт»). Вернувшись в Париж, он сообщил о результатах визита

полпреду СССР В.П. Потёмкину. Советский дипломат сразу усмотрел здесь

попытку подменить «Восточный пакт» другим договором, который исключал

бы Советский Союз⁷². На начало февраля намечались франко-британские пере-

говоры в Лондоне, на которых планировалось в одном блоке обсудить пробле-

мы германских вооружений и обеспечения безопасности. Лаваль обещал, что

«ни на какие соглашения не пойдёт с Германией… не добившись Восточного

пакта»⁷³, однако Потёмкин ему не доверял. В донесении в НКИД 25 января он

писал, что министр «окончательно решил… пойти на легализацию германских

вооружений»⁷⁴.

Понимая, что британское посредничество ещё сильнее ослабит советские

позиции, Москва попыталась разыграть германскую карту сама. 28 января в вы-

ступлении на VII съезде Советов Молотов заявил о стремлении СССР сохра-

Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б) и Европа… С. 318-319.

Майский И.М. Дневник дипломата. Лондон. 1934-1943. Кн. 1. М., 2006. С. 35.

Soutou G.-H. Les relations franco-soviétiques… P. 48.

Dessberg F. Op. cit. P. 351.

АВП РФ, ф. 05, оп. 15, п. 110, д. 95, л. 3-4.

Документы внешней политики СССР. Т. 18. М., 1973. С. 37.

АВП РФ, ф. 05, оп. 15, п. 110, д. 95, л. 19.

189

нить хорошие отношения с Германией и назвал немцев «одним из великих на-

родов современной эпохи»⁷⁵. Вскоре в Берлине начались советско-германские

переговоры, которые окончились в апреле подписанием соглашения о выделе-

нии Советскому Союзу кредита в 200 млн марок⁷⁶. Негласная договорённость

о недопустимости сепаратных сделок с немцами больше не существовала.

Потёмкин предлагал, «не выказывая недоверия к французам, напоминать

им об опасности компромиссов с непрерывно вооружающейся и усиливающей-

ся Германией, об обязательствах протокола 5-го декабря. При этом не только

в качестве аргумента для воздействия на противную сторону, но и в качестве

тезиса, долженствующего быть твёрдо усвоенным Францией, необходимо по-

стоянно проводить мысль, что, в случае уклонения Германии и Польши от уча-

стия в Восточном пакте и примыкающих к нему прочих договорах о взаимной

помощи, эти соглашения осуществятся и без них»⁷⁷. В НКИД считали, что пре-

дотвратить франко-германское соглашение могла лишь прямая договорённость

между Парижем и Москвой. По выражению Дж. Хэслема, «французское судно

должно было, не теряя времени, прочно встать на якорь в советских водах,

чтобы, выйдя в открытое море, не попасть в руки немцев»⁷⁸.

Эту перспективу - по иным причинам - рассматривали и в Париже. 28 ян-

варя циркулярное письмо МИД зафиксировало возможность провала «Вос-

точного пакта». Даже крайне расплывчатое ноябрьское предложение Лаваля

о подписании коллективного договора о ненападении не встретило энтузиазма

в Берлине и Варшаве⁷⁹. В такой ситуации французская дипломатия начала изу-

чать возможность заключения прямого соглашения с СССР, предполагающего

в обмен на присоединение к Локарнским гарантиям 1925 г. оказание помощи

в случае угрозы советской территориальной целостности в Европе⁸⁰. «На худой

конец, франко-советское сближение будет осуществлено», - заявил тогда же

в беседе с советским дипломатом заведующий отделом печати МИД⁸¹.

Выработанная в начале февраля в Лондоне франко-британская договорён-

ность предполагала признание за Германией права на довооружение при усло-

вии международного контроля. Опасения Франции должно было снять особое

соглашение, по которому в случае нападения на её территорию с воздуха Ве-

ликобритания оказывала ей немедленную помощь («воздушный пакт»)⁸². «Вос-

точный пакт» предлагалось интегрировать в один комплекс договоров с «воз-

душным» и «Дунайским». Подобное «коллекционирование пактов»⁸³ являлось

отличительной чертой системы коллективной безопасности. Если в мае 1934 г.

Литвинов считал его «довольно остроумным» приёмом умиротворения кон-

тинента, то в начале 1935 г. усматривал здесь попытку «потопить» советско--

французские договорённости «в каком-то общеевропейском соглашении, ко-

торое должно включать разрешение множества проблем».

Документы внешней политики СССР. Т. 18. С. 47.

Дюллен С. Указ. соч. С. 114.

АВП РФ, ф. 05, оп. 15, п. 110, д. 95, л. 22.

Haslam J. Op. cit. P. 44.

Dessberg F. Op. cit. P. 353.

AMAE. Série Z (Europe, 1918-1940). URSS. 972. Directeur politique. Note sur Pacte de l’Est. 28

janvier 1935.

АВП РФ, ф. 05, оп. 15, п. 110, д. 95, л. 13.

Steiner Z. Op. cit. P. 83.

Crémieux-Brilhac J.-L. Les Français de l’an 40. Vol. 1. P., 1990. P. 116.

190

В парижском полпредстве констатировали, что «в данный момент “кош-

марное” предложение о пакте между Францией, Германией и Польшей, взамен

восточного пакта, едва ли будет подхвачено здесь кругами, имеющими реаль-

ное влияние на направление французской внешней политики», но к началу

весны, после вмешательства Великобритании, главной угрозой стала перспек-

тива возрождения западноевропейского «пакта четырёх»⁸⁴. Литвинов требовал

от Потёмкина всеми возможными способами добиваться допуска СССР на пе-

реговоры по «воздушному пакту»⁸⁵.

В Кремле, вероятно, исчезали последние надежды на то, что с помощью

«Восточного пакта» удастся создать полноценный стратегический буфер вдоль

западной границы СССР. В расчётах штаба РККА начала 1935 г. Берлин уже

фигурировал как главный источник военной опасности⁸⁶, подчёркивалась угро-

за со стороны «немецко-польского блока»⁸⁷. В выступлении на VII съезде Со-

ветов Молотов впервые публично подчеркнул военное значение «Восточного

пакта», отметив нежелание Германии и Польши участвовать в нём⁸⁸. Совет-

ский Союз форсировал собственные военные приготовления. В конце мар-

та в «Правде» вышла статья заместителя наркома обороны М.Н. Тухачевского

«Военные планы нынешней Германии», над которой в качестве редактора пора-

ботал Сталин. «Антисоветское острие гитлеровской политики, - утверждалось

в статье, - является удобной ширмой для прикрытия реваншистских планов

на Западе (Бельгия, Франция) и на Юге (Познань, Чехословакия, аншлюс)»⁸⁹.

Французам прямо указали на то, что дискуссия переходит из плоскости «кол-

лекционирования пактов» в сферу военно-политического планирования.

16 марта Гитлер аннулировал военные статьи Версальского договора.

В НКИД считали, что эта «бомба» станет «серьёзным предупреждением, доказы-

вающим широким кругам французского общественного мнения необходимость

сближения с СССР в расчёте на военную мощь Красной армии»⁹⁰. 22 марта,

в преддверии визита в Москву британской делегации во главе с министром по

делам Лиги Наций Э. Иденом, Литвинов представил Сталину и другим чле-

нам Политбюро записку, в которой намечались основные контуры советской

позиции⁹¹. Констатировался кризис модели коллективной безопасности: ар-

битраж Лиги должен был сменить довоенную практику создания союзов, од-

нако неэффективность инструментария международной организации сделала

это невозможным. «Восточный пакт» в данной постановке наполнялся новым

содержанием: предлагалось, не выходя формально за рамки устава Лиги, сде-

лать соглашение независимым от решения международной организации, при

этом сокращая число его участников. Главной целью виделось «расширение

обязательств Франции по оказанию помощи на Прибалтику и предоставление

немедленно помощи без постановления Совета Лиги»⁹².

АВП РФ, ф. 05, оп. 15, п. 110, д. 94, л. 2.

Документы внешней политики СССР. Т. 18. С. 106-107.

Минаков С.Т. Сталин и его маршал. М., 2004. С. 475-476.

Кен О.Н. Мобилизационное планирование… С. 377-387.

Документы внешней политики СССР. Т. 18. С. 42.

1941 год. Кн. 2. М., 1998. С. 529.

Документы внешней политики СССР. Т. 18. С. 185.

Хормач И.А. СССР в Лиге Наций… С. 71-73.

АВП РФ, ф. 05, оп. 15, п. 110, д. 94, л. 10.

191

В то же время нарком опасался, «что последний решительный шаг Гит-

лера окончательно запугает Лаваля и побудит его к ещё бóльшим уступкам»⁹³.

В конце марта ИНО НКВД передал информацию о продолжающихся франко--

британских переговорах, которую Сталин оценил как

«правдоподобную».

«Предлагаемая Англией гарантия, - якобы заявлял Лаваль Идену, - никогда

не была безусловной и вполне надёжной. Франция уже неоднократно заявляла

Англии, что она готова отказаться от всех восточных союзов при условии дру-

гих гарантий французской безопасности в форме франко-английского военно-

го союза»⁹⁴. Советская карта могла использоваться в игре Парижа с Лондоном.

Чтобы избежать этого, НКИД спешно формировал собственную повестку для

переговоров.

14 марта Потёмкин пригласил Лаваля посетить Москву с целью фиксации

договорённостей о пакте взаимопомощи. Вопрос о месте встречи носил для

советской стороны принципиальный характер: попытку французского мини-

стра перенести её в Париж отвели⁹⁵. 28 марта глава МИД Франции согласился

приехать в СССР, но лишь после завершения работы намеченной на середину

апреля Стрезской конференции, где французская, британская и итальянская

делегации собирались выработать совместную позицию по вопросу перевоору-

жения Германии⁹⁶. Демарш Берлина заставил его действовать, игнорируя бри-

танские возражения.

30 марта Лаваль и Леже представили Потёмкину французский проект со-

глашения. Речь шла о заключении двусторонних договоров о взаимопомощи

между СССР и Францией, СССР и Чехословакией, СССР и Италией «и други-

ми странами на базе Устава Лиги Наций»⁹⁷. Оказание помощи в случае напа-

дения на одну из договаривающихся сторон обуславливалось решением Совета

Лиги. Предложения представляли собой минимальный общий знаменатель тех

многосторонних обязательств, которые Франция формально и неформально

несла в Европе в рамках системы коллективной безопасности.

Политбюро рассмотрело этот план и оценило его негативно. «Наша пози-

ция, - писал Литвинов Потёмкину, - состоит в том, чтобы иметь пакт взаи-

мопомощи на Востоке с участием Германии и Польши, а если Германия отка-

зывается, то с участием хотя бы Польши, в случае же несогласия и Польши, то

с Францией, Чехословакией и Прибалтийскими странами»⁹⁸. К началу апреля

шансов на то, что к «Восточному пакту» удастся привлечь Берлин и Варшаву,

практически не оставалось. Однако советская дипломатия неизменно отказы-

валась публично признать обратное ввиду того, что «противники Восточного

пакта и франко-советского сотрудничества использовали бы такое признание

в своих целях»⁹⁹. Простой набор двусторонних договоров с европейскими стра-

нами Москву также не привлекал.

Ведя сложную игру, НКИД апеллировал к невоенному характеру пактов

о взаимопомощи. Так, в беседе с Иденом 28 марта Литвинов заявил: «Цен-

ность… всех вообще подобных пактов не столько в тех реальных гарантиях

Там же, п. 113, д. 122, л. 126-127.

Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД… С. 652.

Документы внешней политики СССР. Т. 18. С. 189.

Dessberg F. Op. cit. P. 357-358.

Документы внешней политики СССР. Т. 18. С. 254.

Там же. С. 259

Там же. С. 267.

192

военной защиты, которые они санкционируют, сколько в том психологическом

эффекте, который они создают в период до начала военных действий. Пакты

взаимопомощи являются прекрасной превентивной мерой, они заставляют воз-

можного агрессора десять раз подумать, прежде чем пустить в ход оружие»¹⁰⁰.

Одновременно французов подталкивали к военно-политическому союзу.

В подробном виде позиция СССР изложена в заявлении Лавалю от 8 апреля.

Констатируя отсутствие «сомнений в решении Германии и Польши не при-

мыкать к Восточному пакту взаимопомощи», советская сторона обращалась

к истории вопроса. Красной нитью проводилась мысль о том, что «первона-

чальная идея… возникшая по инициативе французского министра иностран-

ных дел, имела в виду только сотрудничество обеих стран» и что «во всяком

случае, участие в соглашении Германии и Польши не считалось обязатель-

ным». Обращаясь к французской стороне с вопросом, готова ли та «оставаться

на базе предложения Поль-Бонкура и Барту», Москва, в частности, предлагала

«немедленно приступить к заключению пакта о взаимной помощи войсками

и всеми средствами экономических санкций с теми из ранее намеченных

участников Восточного пакта, которые этого пожелают»¹⁰¹. При этом, вопреки

отсылке к проектам 1933-1934 гг., советская позиция претерпела серьёзные

изменения. 9 апреля Политбюро приняло резолюцию, внёсшую коррективы во

французский план от 30 марта. В ней говорилось об «оказывании немедленной

военной помощи до вынесения решения Советом Лиги в случаях несомненной

агрессии» и «включении в пакт советского определения агрессии»¹⁰².

15 апреля советские поправки поступили французам. МИД оценил их

как «замысел простого оборонительного союза»¹⁰³. Однако допустить срыв со-

глашения с Москвой Лаваль не мог. Конференция в Стрезе закончилась без

ощутимого результата, и перед Францией по-прежнему стояла необходимость

отреагировать на германское перевооружение. Успешное завершение советско--

германских кредитных переговоров подпитывало страхи возрождения Рапалло.

Выход нашли в виде приложения к пакту: в протокол подписания предпола-

галось включить пункты, интегрирующие советско-французский пакт в суще-

ствующую систему международных договоров.

18 апреля Лаваль и Потёмкин начали жёсткий торг. Французы согласились

с тем, что договор должен вступить в действие немедленно при нападении на

одну из сторон, но упорно настаивали на необходимости санкции Совета Лиги.

Советская сторона подчёркивала, что «в своё время, кода Леже впервые пред-

ложил схему Восточного регионального пакта с подкреплением его франко--

советским соглашением, последнее предполагало со стороны Франции гаран-

тию СССР против нарушения Восточного пакта любым из его участников»¹⁰⁴.

Речь, очевидно, шла о Польше как потенциальном участнике блока агрессив-

ных держав, однако Париж, несмотря на сложные отношения с Варшавой, не

спешил принимать советскую точку зрения. Споры вызвал вопрос о Прибалти-

ке. Литвинов инструктировал Потёмкина: «Поскольку Франция… отказывается

сохранить действие договора в случае нашей помощи Прибалтике, то и мы

¹⁰⁰ Там же. С. 234-235.

¹⁰¹ Там же. С. 274-277.

¹⁰² Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б) и Европа… С. 322.

¹⁰³ AMAE. Série Z (Europe, 1918-1940). URSS. 975. Conversations sur le projet soviétique remis à

Genève le 15 avril 1935.

¹⁰⁴ АВП РФ, ф. 05, оп. 15, п. 111, д. 97, л. 12.

193

желаем освободиться от обязательств помогать Франции в случае, если бы она

подверглась нападению со стороны Германии в результате помощи, оказанной

Францией Бельгии»¹⁰⁵.

До последнего момента советские дипломаты ожидали вмешательства тре-

тьей силы. 25 апреля Потёмкин писал заместителю наркома Н.Н. Крестинскому:

«По нашим сведениям, Бек предлагал Лавалю отказаться от франко-советского

пакта [и] пообещал Лавалю, в дальнейшем, денонсировать польско-германское

соглашение… Не исключено, что Бек вёл свои разговоры с Лавалем, выполняя

польско-германский план, и что при этом упрочение польско-французского

сотрудничества должно было послужить мостом к сближению Франции с Гер-

манией»¹⁰⁶. Это обстоятельство заставляло НКИД форсировать переговоры

и идти на уступки, что вызвало нарекания в Кремле. 20 апреля Политбюро

постановило направить Потёмкину следующую директиву: «Советуем не слиш-

ком ангажироваться на счёт соглашения с французами и не забегать вперёд,

чтобы потом не получился у вас конфуз, если проект договора не будет одобрен

в Москве. Второй раз предупреждаем Вас не забегать вперёд и не создавать тем

самым иллюзии о том, что будто бы мы больше нуждаемся в пакте, чем фран-

цузы. Мы не так слабы, как предполагают некоторые»¹⁰⁷.

2 мая Лаваль и Потёмкин подписали в Париже советско-французский пакт

о взаимопомощи. В итоговом виде он касался лишь территории договариваю-

щихся стран. Задействование гарантийных статей допускалось после соответ-

ствующего решения Совета Лиги или в том случае, если бы Совет не пришёл

к единому мнению. Отдельная статья гласила, что достигнутые договорённости

не могут противоречить обязательствам, «принятым ранее СССР и Францией

по отношению к третьим государствам, в силу опубликованных договоров»¹⁰⁸.

Именно она обесценила пакт как эффективный инструмент международной

политики и превратила его «в шедевр галиматьи»¹⁰⁹, привязав его к Локарнским

соглашениям, главным гарантом которых являлась Великобритания. Ключи от

советско-французского союза, таким образом, оказывались в Лондоне.

Советские дипломаты видели главный изъян документа - он не создавал ме-

ханизмов успешного противостояния потенциальным агрессорам. Весной 1935 г.

это обстоятельство играло большую роль. В парижском полпредстве пакт назы-

вали инструментом обеспечения «позолоченной изоляции» СССР. Французским

разъяснениям не верили. «Оторвать СССР от рапалльской политики ценой пакта

о ненападении нельзя, - писал в дневнике сотрудник полпредства, - надо за-

платить больше, но как можно меньше. Отсюда выдумки юристов, ссылки на

Локарно, формула “ждать решения Совета” и т.п.»¹¹⁰. Однако Литвинов убеждал

Сталина, что даже в таком виде советско-французский пакт соответствует целям

внешней политики Москвы: сам факт его подписания охладит пыл возмутителей

спокойствия на международной арене. «Пакт для нас имеет преимущественно

политическое значение, - разъяснял нарком, - уменьшая шансы войны как со

стороны Германии, так и Польши и Японии»¹¹¹.

¹⁰⁵ Там же, л. 22-23.

¹⁰⁶ Там же, п. 110, д. 95, л. 135-136.

¹⁰⁷ Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б) и Европа… С. 325.

¹⁰⁸ Документы внешней политики СССР. Т. 18. С. 311.

¹⁰⁹ Duroselle J.-B. La Décadence… P. 142.

¹¹⁰ АВП РФ, ф. 05, оп. 15, п. 110, д. 95, л. 139.

¹¹¹ Там же, п. 113, д. 122, л. 179-182.

194

Таким образом, позиция СССР несколько раз претерпевала серьёзные изме-

нения. На первом этапе она во многом определялась НКИД, который с 1932 г.

делал ставку на качественное развитие отношений с Францией. Литвинов пони-

мал, что проекты Поль-Бонкура и Барту основаны на принципах, отличавшихся

от стратегических взглядов Сталина и его ближайшего окружения, однако смог

убедить советское руководство. Это сформировало в Москве и Париже различ-

ные ожидания, что проявилось в ходе дискуссии о формате участия Польши

в системе коллективной безопасности. В НКИД видели разрушительный по-

тенциал возможного конфликта для всей конструкции сближения и осторожно

готовили почву для двустороннего договора без участия Польши и Германии.

Барту смог убедить Литвинова в своей принципиальной позиции по германско-

му вопросу, что позволяло создать уникальный для 1930-х гг. формат довери-

тельного взаимодействия между Москвой и одной из главных западных столиц.

Гибель Барту оставила без ответа вопрос о том, удалось ли бы сформиро-

вать эффективный советско-французский союз. Попытка его преемника по-

дойти к выстраиванию системы коллективной безопасности с налаживания

франко-германских контактов, с точки зрения Москвы, поставила под сомне-

ние фундаментальные основы диалога, который вёлся с конца 1933 г. Метания

французского министра, использовавшего тактику «мелких шагов»¹¹² навстречу

основным международным игрокам, лишь укрепляли эти подозрения. Советская

дипломатия перешла к блокированию возможностей франко-германского сбли-

жения, а затем - формирования новой версии «пакта четырёх».

Разочаровавшись в Лавале, НКИД перестал играть роль ретранслятора

французских пожеланий высшему политическому руководству СССР и пере-

шёл к форсированию военно-политического союза между двумя странами. Эти

тенденции лишь ускорились в начале 1935 г., после того как Гитлер денонси-

ровал военные статьи Версальского договора, а в Советском Союзе определили

Германию и Польшу как основных потенциальных противников, резко активи-

зировав военное строительство. На завершающем этапе переговоров, когда ис-

чез субъект, заинтересованный в поиске общего языка между двумя проектами

обеспечения европейской безопасности, советско-французские противоречия

проявились в полной мере.

Несмотря на разъяснения Литвинова, в Кремле остались недовольны под-

писанным пактом. В ходе визита Лаваля в Москву в мае 1935 г. французскому

гостю прямо говорилось о советских ожиданиях: «Господин Сталин заявил, что

полностью согласен с той пацифистской трактовкой франко-советского пакта,

о которой я сказал. В то же время он уточнил, что в том случае, если мир не

удастся сохранить, пакт может рассматриваться в качестве альянса; следователь-

но, чтобы обеспечить его миротворческую составляющую, стоит предвидеть худ-

шее и уже сейчас предусмотреть технические возможности для его эффективного

применения»¹¹³. Судьба союза в конечном итоге зависела от готовности францу-

зов пересмотреть устаревшие доктринальные основы своей внешней политики,

однако в Париже её так и не проявили. Закономерным итогом этого стал провал

заключительного раунда переговоров между СССР, Францией и Великобрита-

нией за считанные дни до начала Второй мировой войны.

¹¹² Duroselle J.-B. La Décadence… P. 123-125.

¹¹³ Rapport fait au nom de la Commission chargée d’enquêter sur les événements survenus en France

de 1933 à 1945. Vol. 1. P., 1951. P. 142-143.

195