1920-1930-х гг. Однако сейчас эта тема как никогда актуальна не только с точ-

ки зрения получения нового научного знания, но и в связи с общественно--

политическими событиями современности. В этом отношении исследование

«Организация территории России в 1917-2007 гг.: идеи, практика, результаты»

представляет особый интерес, так как посвящено почти 90-летнему опыту тер-

риториального строительства в РСФСР и современной России.

Формально книга разделена на две части. В первой описан советский пери-

од, во второй - история современного российского государства, начиная с пе-

рестройки и заканчивая 2007 г. Задав для своего исследования столь широкие

хронологические рамки, В.Н. Круглов использовал разнообразные источники

и методы исследования. Так, анализируя новейшее время, автор маневриро-

вал между историческим и политологическим анализом. Вместе с тем, наряду

с формально-хронологическим принципом, книга разделена тематически. От-

дельным блоком рассмотрены вопросы, связанные с национальными автоно-

миями, и пограничные дискуссии РСФСР с другими союзными республиками.

Прослежены изменения в рамках российских губерний, областей и краёв.

Концепция книги строится на «маятниковой» модели принятия решений.

Эта модель хорошо известна в историографии и использовалась при описа-

нии административно-территориальных преобразований, но автор заметно

её расширил, ушёл от узкой формулы «дробление-укрупнение», наполнив её

концептуальным содержанием. По мнению Круглова, постоянные «колебания

маятника» при принятии решений можно объяснить сменой идеологическо-

го подхода на более прагматический (в основном, экономический), а также

чередованием интересов центра и регионов. В этом отношении показатель-

ны ранние советские годы. Когда в 1918 г. принималась первая Конститу-

ция, федерализм имел размытый статус, а формирование территорий про-

исходило главным образом по своеобразию национального состава, а не по

хозяйственно-экономическому укладу. В 1920 г. под влиянием плана ГОЭЛРО

именно экономические факторы были объявлены главными для образования

и развития регионов, но уже с середины 1920-х гг. создание новых территорий

вновь стало зависеть от политических и даже кадровых задач, стоявших перед

руководством страны. Масштабное переформатирование территорий в конце

1920-х - начале 1930-х гг. объяснялось деполитизированно - необходимостью

развития экономики страны в целом и регионов в частности. Таким образом,

в первое десятилетие советской власти концептуальные обоснования террито-

риальных преобразований менялись несколько раз.

В последующие годы частота колебаний в принятии решений уменьшилась.

Идеологический подход сохранился главным образом в отношении националь-

ных автономий, тогда как административно-территориальные преобразования

областей и краёв РСФСР в основном зависели от экономических факторов. Ав-

тор показал, что повышение статуса той или иной автономии (из автономной

области в автономную советскую социалистическую республику) связывалось

как с продолжавшимся вплоть до середины 1930-х гг. процессом корениза-

ции, так и с коммеморативными практиками. Например, Мордовскую и Кал-

мыцкую автономные области преобразовали в АССР в связи с пяти- и пят-

надцатилетием со дня их образования (с. 174). Впрочем, даже в отношении

национальных автономий решения принимались не всегда последовательно.

Показательна судьба «репрессированных народов», лишившихся своих автоно-

мий в 1940-х гг. После смерти И.В. Сталина большинство АССР восстановили,

за исключением республики немцев Поволжья и крымских татар (во многом

под влиянием экономических факторов).

По мнению Круглова, власть в последний раз использовала идеологию

как основу для территориальных преобразований в начале 1960-х гг., при при-

нятии в 1961 г. третьей Программы партии - ключевого политического до-

кумента того времени. Одним из её положений стало заявление о том, что

все советские нации равноправны. Следовательно, какие-либо границы между

союзными республиками должны быть ликвидированы, что на тот момент

противоречило господствовавшему экономическому взгляду на развитие тер-

риторий. Однако с середины 1960-х гг. и вплоть до перестройки движение

«маятника» практически прекратилось, так как основанием для возможных

территориальных преобразований стала служить экономическая эффектив-

ность, а не идеология.

На протяжении всей книги Круглов довольно подробно рассмотрел и про-

анализировал инициативные предложения о территориальных изменениях,

исходившие от партийных, государственных и общественных структур. В ре-

зультате он пришёл к новым выводам. Так, в историографии утвердилось мне-

ние о существенном влиянии научного сообщества на принятие политических

решений. Достаточно обратиться к уже ставшей классической монографии

Ф. Хирш, недавно переведённой на русский язык. В ней говорится, что на-

учное сообщество не только поддерживало и укрепляло советскую власть, но

и во многом определяло представления руководства страны о таких категориях,

как «народность», «нация», «национальность», что в свою очередь влияло на

принятие решений о межевании границ губерний и областей¹⁷.

Выводы Круглова идут вразрез с подобными утверждениями. Он приводит

доказательную базу, которая позволяет однозначно утверждать, что уже с сере-

дины 1920-х гг. «оформилась линия власти на принятие ключевых решений без

всяких консультаций с представителями научного сообщества» (с. 105). В за-

ключении автор ещё раз, и куда более критично пишет на этот счёт: «Власть

демонстративно не обращала на них (учёных. - Н.П.) внимания, рассматри-

вая науку не как партнёра, экспертное сообщество и интеллектуальную среду,

а как обслугу, призванную разъяснять массам “великую мудрость марксизма--

ленинизма”» (с. 429). Важно также понимать, что не только власть полностью

игнорировала мнение учёных по территориальным вопросам, но и само науч-

ное сообщество с конца 1920-х гг. стало транслировать исключительно «телео-

логическую» точку зрения¹⁸, которая сводилась к тому, чтобы подтверждать

правильность целей и задач, обозначенных советским руководством (с. 232).

Другое дело, что автор не всегда последователен в доказательстве своего тезиса.

Например, при описании инициатив второй половины 1960-х и 1970-х гг. он

не обращается к документам партийных и государственных институтов, а опи-

рается только на научную дискуссию по административно-территориальным

вопросам, развернувшуюся среди советских экономистов.

Вместе с тем представляется, что описанный механизм принятия решений

носит излишне персонифицированный характер. Например, автор пишет, что

Хирш Ф. Империя наций: этнографическое знание и формирование Советского Союза.

М., 2022. С. 208.

Подробнее о споре так называемых генетиков и телеологов по вопросам территориаль-

ных преобразований см.: Меерович М.Г. «Генетики» и «телеологи» - дискуссия о районировании

СССР // Архитектон: известия вузов. 2012. № 4. С. 63-79.

Белоруссия самим фактом своего существования обязана Сталину (с. 102), он

же единолично решил судьбу единой осетинской автономии (с. 116). Резюми-

руется его роль так: «Утвердившись в роли “вождя”, Сталин определял, как

и в каком направлении будет развиваться страна. В частности, именно он яв-

лялся “творцом” её новой территориальной структуры» (с. 137). Аналогичным

образом оценивается роль Н.С. Хрущёва. Подобная персонификация возможна

при описании исторических событий, тем более что традиционно это один из

наиболее популярных и востребованных среди исследователей подходов, так

как через него проще объяснить сложные проблемы. До российской «архивной

революции» вся западная историография советского политического проекта -

за минимальной доступностью источников - строилась на персонализирован-

ном подходе¹⁹. Однако уже имеющийся архивный базис (как введённых в науч-

ный оборот документов, так и ожидающих своего часа) побуждает отказаться от

подобного подхода при анализе таких сложных явлений, как территориальные

преобразования.

Автор довольно аргументированно обосновывает свои утверждения. Одна-

ко некоторые тезисы вызывают вопросы. Например, мнение о том, что процесс

образования новых областей в годы Великой Отечественной войны был связан

с усилением вертикали управления для обеспечения контроля над окраинами

страны (с. 155). Как представляется, районирование тех лет скорее необходимо

рассматривать через призму децентрализации, как проявление слабости руко-

водства страны и переложение ответственности на местные власти. Сомнение

вызывает и тезис о том, что «Ленинградское дело» объяснялось во многом

борьбой с «русским национализмом» (с. 181). На сегодняшний день в историо-

графии показано, что эта политическая кампания не имела отношения к вы-

давливанию некоей «русской партии» из высших эшелонов власти²⁰.

Отдельные проблемы истории советского АТД автор, к сожалению, обо-

шёл вниманием. Например, не прокомментированы тенденции послевоенного

времени, связанные с формированием в ряде союзных и автономных респуб-

лик областей. Остаётся открытым вопрос о том, какую цель преследовали ру-

ководители эпохи «позднего сталинизма» и почему фактически сразу после

смерти «вождя» такое областное деление оказалось ликвидировано. Лишь в са-

мых общих чертах представлены в книге сюжеты, связанные с инициативами

хрущёвского времени - создание совнархозов и разделение обкомов на сель-

скохозяйственные и промышленные. Главный же пробел - отсутствие анали-

за процессов низовых территориальных преобразований, того, что в советское

время называли районированием. Безусловно, если бы автор также тщательно

описывал историю создания и ликвидации волостей, уездов, кантонов и рай-

онов, как это было сделано в отношении губерний, областей, краёв и АССР,

то объём книги вырос бы в несколько раз. Однако можно было бы описать

как отдельные сюжеты районирования (например, проблему территориальных

конфликтов), так и показать в самом общем виде динамику формирования,

укрупнения и разделения районов в 1930-1970-х гг.

Несмотря на то что книга посвящена казалось бы довольно «скучной»

проблематике, повествование получилось интересным и даже захватывающим.

Зеленов М.В. «Двойная природа» ЦК РКП(б) и его место в политической системе Советской

России 1919-1923 гг. // Российская история. 2021. № 6. С. 169.

О разных подходах в изучении «Ленинградского дела» см.: Болдовский К.А., Бранденбергер Д.,

Пивоваров Н.Ю. За что расстреляли руководителей-блокадников? // Родина. 2019. № 6. С. 130-133.

Отдельные сюжеты читаются как настоящий исторический детектив. Во мно-

гом это заслуга автора, который мастерски владеет пером и не даёт читателю

скучать над страницами своей книги. Впрочем, иногда в ней встречаются вы-

ражения неакадемического характера. В ряде мест вместо названия союзной

респуáлики «Казахстан» почему-то использовано слово «Казахия» (с. 176, 204),

что исторически неверно. Не своáодна книга и от непроверенной информа-

ции. Например, описываются проекты перекраивания пространства Казах-

стана в начале 1960-х гг. (с. 203-204) или территориального переустройства

всего СССР в начале 1980-х гг. (с. 247-249). В первом случае основанием для

исторического мифа послужили пуáликации журналистов 1990-2000-х гг., а во

втором - воспоминания áывшего помощника генсека ЦК КПСС А.И. Воль-

ского. При этом авор и сам отмечает, что оáе истории не имеют официального

документального основания, поэтому непонятно, насколько неоáходимо áыло

вводить в научный текст описание явных фальшивок.

В целом же В.Н. Круглов не только уáедительно показал, как и почему

советские административно-территориальные проекты потерпели крах, но

и предложил свой ответ на вопрос А.И. Солженицына о том, как оáустроить

Россию. Не имея опоры на экспертов, которые могли áы критично оценить

проекты формирования территорий, руководство страны оказалось заложни-

ком соáственных идей, вынужденно находилось в маятниковом движении - то

усиливая централизацию, то ослаáляя её, то делая ставку на идеологические

факторы, то на экономические. Оáщий посыл книги заключается в том, что

власть должна как можно шире привлекать научное сооáщество для решения

и административно-территориальных, и других вопросов развития страны, оá-

щества и государства.