Астрономический журнал, 2022, T. 99, № 4, стр. 342-352

Параметры рентгеновской двойной системы Sco X-1 в модели неполного заполнения оптической звездой своей полости Роша

А. М. Черепащук 1*, Т. С. Хрузина 1**, А. И. Богомазов 1***

1 Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, Государственный астрономический институт им. П.К. Штернберга
Москва, Россия

* E-mail: cherepashchuk@gmail.com
** E-mail: kts@sai.msu.ru
*** E-mail: a78b@yandex.ru

Поступила в редакцию 25.11.2021
После доработки 27.12.2021
Принята к публикации 27.12.2021

Полный текст (PDF)

Аннотация

Мы выполнили моделирование оптических орбитальных кривых блеска системы Sco X-1, полученных космической обсерваторией Кеплер во время миссии K2. Моделирование проведено в предположении о неполном заполнении оптической звездой своей полости Роша и аккреции нейтронной звездой вещества звездного ветра оптической звезды, индуцированного сильным рентгеновским прогревом. В рамках такой модели удается непротиворечиво описать наблюдаемые оптические кривые блеска в нижнем и верхнем состояниях (а также среднюю кривую блеска) и найти оптимальные значения параметров: отношение масс $q = \frac{{{{M}_{{\text{x}}}}}}{{{{M}_{{\text{v}}}}}} = 3.5$, наклонение орбиты $i = 22^\circ $, температуру непрогретой части оптической звезды ${{T}_{{\text{v}}}} = 2700$ K, радиус этой звезды ${{R}_{{\text{v}}}} = 0.4{{R}_{ \odot }}$, ее болометрическую светимость $3 \times {{10}^{{31}}}$ эрг/с и массу $0.4{{M}_{ \odot }}$. Звезда принадлежит главной последовательности. Аккреционный диск доминирует в общей оптической светимости, вклад оптической звезды $ \approx {\kern 1pt} 20$%. Масса нейтронной звезды $(1.5 \pm 0.1){{M}_{ \odot }}$. Радиус аккреционного диска относительно мал, $ \approx {\kern 1pt} 0.35{{R}_{ \odot }}$, значительно меньше радиуса полости Роша нейтронной звезды. Это согласуется с моделью аккреции из звездного ветра. Переход от низкого к высокому состоянию системы соответствует увеличению рентгеновской светимости центрального источника в $ \approx {\kern 1pt} 2$ раза.

Ключевые слова: нейтронные звезды, тесные двойные системы, Sco X-1, аккреция, аккреционные диски

1. ВВЕДЕНИЕ

Маломассивная рентгеновская двойная система Sco X-1 = V818 Sco – это первый компактный рентгеновский источник, обнаруженный в 1962 г. за пределами Солнечной системы [1]. Многочисленные исследования Sco X-1 в рентгеновском, оптическом и радиодиапазонах (см., напр., каталог [2]) позволили понять основные особенности этой квазистационарной массивной рентгеновской двойной системы, принадлежащей к подклассу Z-источников [3], ярких рентгеновских источников галактического балджа. Sco X-1 показывает рентгеновский поток в нижней вершине Z-диаграммы на уровне эддингтоновского предела для нейтронной звезды, что позволяет оценить расстояние до Sco X-1 как $d = 2 \pm 0.5$ кпк и избыток цвета $E(B{\kern 1pt} - {\kern 1pt} V) \simeq {{0.30}^{m}}$ (см., напр., [2]). Sco X-1 показывает квазипериодические осцилляции рентгеновского излучения с частотами 6.3 Гц в нормальной ветви Z-диаграммы, 14.4 Гц в нижней части вспышечной ветви и 10–20 Гц в горизонтальной ветви. При этом темп аккреции на нейтронную звезду монотонно возрастает вдоль Z-образной кривой на диаграмме рентгеновских потоков от $0.4 \times {{10}^{{ - 8}}}{{M}_{ \odot }}$/год в горизонтальной ветви до $1.1 \times {{10}^{{ - 8}}}{{M}_{ \odot }}$/год во вспышечной ветви [4]. Как правило, Z-источники имеют более высокий темп аккреции по сравнению с более многочисленными ATOLL-источниками.

Оптические кривые блеска Sco X-1 показывают бимодальный или даже тримодальный характер [57]. При наиболее слабом уровне блеска оптическая переменность антикоррелирует с рентгеновским потоком, а во время поярчаний в Sco X-1 наблюдается корреляция оптического потока с переменностью рентгеновского потока [810].

Регулярная орбитальная оптическая переменность Sco X-1 с периодом $ \approx {\kern 1pt} 18.9$ ч была обнаружена по архивным фотопластинкам [11] и подтверждена спектроскопическими наблюдениями [12]. Также была предложена идея о том, что Sco X-1 – это маломассивная рентгеновская двойная система с малым наклонением орбиты [13].

Космическая обсерватория Кеплер во время миссии K2 получила детальные и высокоточные фотометрические наблюдения Sco X-1 в интегральном свете (см., напр., [14]). В работе [14] выполнен тщательный анализ источников случайных и систематических ошибок при наблюдениях со спутника Кеплер (K2) и получен ряд фотометрических наблюдений Sco X-1, включающий 115 680 индивидуальных наблюдений этого объекта, охватывающий интервал времени $78.8$ сут. в августе-сентябре 2014 г.

Свертка всех оптических наблюдений со спектроскопическим периодом $P = 0.7873114 \pm $ $ \pm \;{{0.0000005}^{d}}$, определенным в работе [15], показала, что в среднем орбитальная модуляция блеска Sco X-1 представляет собой одну волну за орбитальный период (“эффект отражения”, см. [16, 17]) и хорошо разделяется на два состояния – высокое и низкое [14]. Амплитуды регулярных орбитальных оптических кривых блеска Кеплер (K2) в высоком и низком состояниях в приближении синусоидальной переменности практически не различаются и составляют $ \approx {\kern 1pt} {{0.15}^{m}}$. Различие средних значений блеска в высоком и низком состояниях достигает $ \approx {\kern 1pt} {{0.4}^{m}}$.

Представляет интерес детальное моделирование этих очень ценных наблюдательных данных по такому уникальному объекту, как Sco X-1, с использованием современных математических моделей взаимодействующих двойных систем (см., напр., [1822]).

2. МОДЕЛЬ СИСТЕМЫ

В работе [23] была выполнена интерпретация оптических кривых Кеплер (K2) наблюдений Sco X-1 в рамках модели, когда оптическая звезда полностью заполняет свою полость Роша. Сделан вывод о том, что в рамках этой модели оптическая звезда системы обладает значительными избытками радиуса и светимости для своей массы: ${{R}_{{\text{v}}}} \simeq 1.25{{R}_{ \odot }}$, ${{L}_{{{\text{bol}}}}} = (2.1{\kern 1pt} - {\kern 1pt} 4.6) \times {{10}^{{32}}}$ эрг/с, ${{M}_{{\text{v}}}} \simeq 0.4{{M}_{ \odot }}$. Наклонение орбиты системы $i$ и отношение масс компонентов $q = \frac{{{{M}_{{\text{x}}}}}}{{{{M}_{{\text{v}}}}}}$ (${{M}_{{\text{x}}}}$ и ${{M}_{{\text{v}}}}$ – массы нейтронной и оптической звезд соответственно) получились следующие: $i = 30^\circ (25^\circ {\kern 1pt} - {\kern 1pt} 34^\circ )$, $q = 3.6(3.5{\kern 1pt} - {\kern 1pt} 3.8)$. Здесь в скобках указаны верхние и нижние пределы параметров, обусловленные в основном неопределенностью характеристик физической модели Sco X-1.

В работах [2426] отмечалось, что даже если оптическая звезда в рентгеновской двойной системе далека от заполнения своей полости Роша, индуцированный рентгеновским прогревом звездный ветер оптической звезды может питать эффективную аккрецию на релятивистский объект.

Огромная рентгеновская светимость системы Sco X-1 ($L_{{{\text{max}}}}^{{\text{x}}}{\text{/}}{{L}_{{{\text{opt}}}}} \simeq 500$) и наличие в ее спектре узких эмиссионных линий NIII/CIII, возбуждаемых Боуэновским механизмом, свидетельствуют об интенсивном рентгеновском прогреве звезды и наличии у нее индуцированного звездного ветра.

Поэтому мы дополнительно к результатам работы [23] провели моделирование оптических кривых блеска Sco X-1 для случая, когда степень заполнения оптической звездой своей полости Роша $\mu $ существенно меньше единицы.

В качестве наблюдаемых оптических кривых блеска Sco X-1 мы использовали кривые блеска [23] в звездных величинах, построенные с помощью оцифровки данных из работы [14, рис. 3]. В этой работе опубликованы результаты оптических фотометрических наблюдений в белом свете (${{\lambda }_{{{\text{average}}}}} \simeq 5000$ Å, $\delta \lambda \simeq 1500$ Å) системы Sco X-1, выполненных с борта обсерватории Кеплер во время миссии K2 в период август-сентябрь 2014 г. Эти кривые блеска в высоком и низком состояниях, а также средняя кривая блеска, приведены в работе [23, рис. 1].

Рис. 1.

Математическая модель системы Sco X-1 при оптимальных значениях параметров.

Предположим, что оптическая звезда в системе Sco X-1 является звездой главной последовательности с радиусом, соответствующим ее массе ${{M}_{{\text{v}}}} \approx 0.4{{M}_{ \odot }}$. Для оценки степени заполнения полости Роша $\mu $ примем во внимание, что сумма масс компонентов в системе Sco X-1 определяется в основном массой нейтронной звезды ${{M}_{{\text{x}}}} = 1.4{{M}_{ \odot }}$, а радиус относительной орбиты системы, определяемый по третьему закону Кеплера, слабо зависит от суммы масс компонентов. Поэтому, если считать, что оптическая звезда в системе Sco X-1 принадлежит главной последовательности, легко получить оценку $\mu \simeq 0.4$. Эта оценка слабо зависит от конкретного значения массы оптической звезды.

Методы расчета теоретических кривых блеска для случая $\mu = 1$ подробно описаны в работе [23].

Мы будем использовать математическую модель системы Sco X-1 с шестью свободными параметрами: отношение масс $q$, наклонение орбиты $i$, температура оптической звезды ${{T}_{{\text{v}}}}$ в отсутствие ее прогрева излучением релятивистского объекта, радиус аккреционного диска ${{R}_{{\text{d}}}}$, радиус малой сферы с постоянной температурой ${{R}_{1}}$, расположенной в центре аккреционного диска и аппроксимирующей модель центрального рентгеновского источника, температура поверхности этой сферы ${{T}_{{{\text{in}}}}}$. Параметры ${{R}_{1}}$ и ${{T}_{{{\text{in}}}}}$ входят в распределение температуры по поверхности аккреционного диска, предсказываемое стандартной теорией дисковой аккреции [27],

(1)
$T(r) = {{T}_{{{\text{in}}}}}{{\left( {\frac{{{{R}_{1}}}}{r}} \right)}^{{{{\alpha }_{{\text{g}}}}}}},$
где ${{\alpha }_{{\text{g}}}} = 0.75$ в случае стационарного диска.

Ввиду неопределенности физической модели центрального рентгеновского источника мы используем такой феноменологический подход, при котором параметры ${{R}_{1}}$ и ${{T}_{{{\text{in}}}}}$, характеризующие структуру этого источника, находятся из решения обратной задачи интерпретации кривых блеска, наряду с остальными параметрами нашей модели: $q$, $i$, ${{T}_{{\text{v}}}}$, ${{R}_{{\text{d}}}}$. При этом, поскольку ${{R}_{1}}$, как правило, получается хотя и малым, но много больше, чем радиус нейтронной звезды, при заданной болометрической светимости центрального рентгеновского источника соответствующая температура ${{T}_{{{\text{in}}}}}$ получается существенно меньше ${{10}^{7}}$ K. Однако, поскольку для расчета эффекта отражения в континууме нам необходима лишь болометрическая светимость центрального источника, мы будем использовать величины ${{R}_{1}}$ и ${{T}_{{{\text{in}}}}}$, найденные в процессе решения нашей обратной задачи. Болометрическая светимость $L_{{{\text{bol}}}}^{{\text{c}}}$ центральной сферы вычисляется в предположении о планковском спектре излучения по формуле $L_{{{\text{bol}}}}^{{\text{c}}} = 4\pi R_{1}^{2}\sigma T_{{{\text{in}}}}^{4}$. Величину $L_{{{\text{bol}}}}^{{\text{c}}}$ можно считать соответствующей наблюдаемой рентгеновской светимости ${{L}_{{\text{x}}}}$ системы Sco X-1.

В нашей математической модели используется стандартный метод синтеза кривых блеска тесных двойных систем [28]. Оптическая звезда частично заполняет свою полость Роша $\mu = 0.38$. Учитываются закон потемнения к краю (линейный закон) и гравитационное потемнение ($\beta = 0.08$ в законе $T \sim {{g}^{\beta }}$, см. [29]), а также сильный рентгеновский прогрев звезды и диска излучением центрального рентгеновского источника, аппроксимируемого сферой малого радиуса ${{R}_{1}}$ с температурой ${{T}_{{{\text{in}}}}}$. Потоки от элементарных площадок на звезде и на диске вычисляются по функции Планка с соответствующей локальной температурой. Детали описания модели см. в работах [20, 23].

Определяющую роль при интерпретации орбитальных кривых блеска Sco X-1 играет учет “эффекта отражения” на оптической звезде, а также учет переработки рентгеновского излучения центрального источника на аккреционном диске.

Рентгеновский прогрев оптической звезды рассматривается в модели, когда облучение звезды осуществляется сферой малого радиуса ${{R}_{1}}$ с температурой ${{T}_{{{\text{in}}}}}$. Температура каждой элементарной площадки на прогретой части оптической звезды вычисляется путем сложения болометрического потока от невозмущенной звезды $\sigma T_{{\text{v}}}^{4}$ с падающим на эту площадку болометрическим потоком от центральной сферы малого радиуса ${{R}_{1}}$:

(2)
$\sigma {{T}^{4}} = \sigma T_{{\text{v}}}^{4} + F_{{\text{x}}}^{{{\text{bol}}}},$
где $T$ – это результирующая температура площадки, $F_{{\text{x}}}^{{{\text{bol}}}}$ – падающий болометрический рентгеновский поток, ${{T}_{{\text{v}}}}$ – это температура невозмущенной площадки на звезде, $\sigma $ – постоянная Стефана-Больцмана. Температурное распределение на невозмущенном рентгеновским прогревом аккреционном диске задается формулой (1). Кроме того, на температурное распределение по диску влияет прогрев квазипараболической поверхности диска косыми лучами центрального источника. Этот прогрев учитывается в нашей модели также путем сложения болометрического потока от невозмущенного диска и падающего косого болометрического потока от центральной сферы малого радиуса ${{R}_{1}}$ с температурой ${{T}_{{{\text{in}}}}}$ (по формуле, аналогичной формуле (2)).

При решении обратной задачи использовался метод Нелдера-Мида для минимизации функционала невязки $\Delta $ – взвешенной суммы квадратов отклонений наблюдаемой кривой блеска от теоретической [30].

Решение обратной задачи проводилось перебором по двум свободным параметрам. При фиксированном значении $q$ проводилась минимизация функционала невязки по всем остальным параметрам; затем параметр $q$ изменялся и процедура минимизации повторялась. В итоге получалась зависимость минимальной невязки ${{\Delta }_{{{\text{min}}}}}$ от параметра $q$. По минимуму невязки выбиралось оптимальное значение $q$. Такая же процедура проводилась и для нахождения оптимального значения наклонения орбиты $i$. При этом, чтобы при минимизации избежать попадания в локальный минимум функционала невязки, бралось много (несколько десятков) начальных приближений для остальных свободных параметров. Ввиду того, что в кривых блеска Sco X-1, полученных в программе Кеплер (K2), помимо случайных ошибок имеются систематические ошибки [14], использование статистики ${{\chi }^{2}}$ и оценка доверительных интервалов для параметров не вполне обоснованы. Поэтому мы приводим оптимальные значения свободных параметров без указания их ошибок.

При интерпретации кривых блеска использовалась следующая процедура. Сначала интерпретировалась кривая блеска в нижнем состоянии. Прогоном по параметру ${{T}_{{{\text{in}}}}}$ определялся набор искомых параметров и выбиралось то оптимальное значение ${{T}_{{{\text{in}}}}}$, при котором болометрическая светимость центральной сферы малого радиуса ${{R}_{1}}$ (который определяется при каждом значении ${{T}_{{{\text{in}}}}}$) равна наблюдаемой рентгеновской светимости ${{L}_{{\text{x}}}}$ системы Sco X-1. В итоге находились оптимальные значения пяти свободных параметров $q$, $i$, ${{R}_{1}}$, ${{T}_{2}}$, ${{R}_{{\text{d}}}}$, соответствующие найденному значению ${{T}_{{{\text{in}}}}}$, которое мы обозначим как ${{T}_{1}}$. Далее интерпретировались кривая блеска в высоком состоянии и средняя кривая блеска. При этом значение ${{T}_{1}}$ использовалось в виде начального приближения и считалось нижней границей для ${{T}_{{{\text{in}}}}}$. В результате минимизации невязки $\Delta $ для высокого состояния и средней кривой блеска находились оптимальные значения шести свободных параметров: $q$, $i$, ${{R}_{1}}$, ${{T}_{{{\text{in}}}}}$, ${{T}_{2}}$, ${{R}_{{\text{d}}}}$. Радиус оптической звезды ${{R}_{{\text{v}}}}$ определяется значениями найденного $q$ и принятой величиной степени заполнения полости Роша оптической звездой, $\mu = 0.38$.

Как показали расчеты, значения ${{R}_{1}}$, найденные для низкого и высокого состояний и для средней кривой блеска, различаются мало. Поэтому мы для обоих состояний и для средней кривой использовали одно и то же значение ${{R}_{1}}$. В то же время температуры ${{T}_{{{\text{in}}}}}$ существенно меняются при переходе от низкого к высокому состоянию; соответственно, меняется и болометрическая светимость $L_{{{\text{bol}}}}^{{\text{c}}} = 4\pi R_{1}^{2}\sigma T_{{{\text{in}}}}^{4}$ центральной сферы малого радиуса ${{R}_{1}}$, которая обеспечивает рентгеновский прогрев звезды и диска. Светимость $L_{{{\text{bol}}}}^{{\text{c}}}$ можно сравнить с наблюдаемой рентгеновской светимостью ${{L}_{{\text{x}}}}$ системы Sco X-1, которая меняется от эпохи к эпохе от $6 \times {{10}^{{36}}}$ до $1.2 \times {{10}^{{38}}}$ эрг/с (см., напр., каталог [2]).

3. РЕЗУЛЬТАТЫ МОДЕЛИРОВАНИЯ

В предположении, что степень заполнения оптической звездой своей полости Роша $\mu = 0.38$ и считая $\mu $ постоянной величиной, мы провели минимизацию невязок $\Delta $ между наблюдаемыми и теоретическими кривыми блеска для средней кривой и в двух состояниях системы Sco X-1 и нашли оптимальные значения свободных параметров модели для каждого из трех вариантов кривых. Значение параметра ${{T}_{1}}$ (равного параметру ${{T}_{{{\text{in}}}}}$ для низкого состояния) принималось равным $1.59 \times {{10}^{6}}$ K, что соответствует болометрической светимости $L_{{{\text{bol}}}}^{{\text{c}}} = 8.3 \times {{10}^{{37}}}$ эрг/с центральной сферы радиуса ${{R}_{1}}$. Это близко к наблюдаемой рентгеновской светимости Sco X-1.

На рис. 1 приведена соответствующая компьютерная модель системы, а на рис. 2 в качестве примера дана наблюдаемая кривая блеска в нижнем состоянии с наложенной на нее теоретической кривой.

Рис. 2.

Наблюдаемая кривая блеска в низком состоянии системы с наложенной на нее теоретической кривой (вверху) и восстановленные в результате решения обратной задачи кривые блеска оптической звезды (“эффект отражения”) и аккреционного диска для системы Sco X-1 (внизу).

Рис. 3.

Зависимость невязок, минимальных по всем параметрам, кроме одного, от параметров $q$ и $i$.

Видно, что наблюдаемая и теоретическая кривые согласуются между собой, хотя в некоторых частях кривой блеска имеются заметные расхождения. Это связано со сложными физическими процессами в системе Sco X-1, которые не учитываются нашей простой математической моделью.

В табл. 1 приведены результаты решения обратной задачи. Из этой таблицы, а также из рис. 1, описывающего модель системы, видно, что радиус аккреционного диска в модели неполного заполнения оптической звездой своей полости Роша получается весьма малым ${{R}_{{\text{d}}}} = 0.08{{a}_{0}} = 0.35{{R}_{ \odot }}$ (здесь ${{a}_{0}}$ – радиус относительной орбиты системы). Это примерно в три раза меньше, чем в случае полного заполнения звездой своей полости Роша ($\mu = 1$, см. [23]).

Таблица 1.  

Оптимальные значения параметров Sco X-1, вычисленные в ходе решения обратной задачи интерпретации кривых блеска, в нижнем и верхнем состояниях, а также для средней кривой блеска

Параметр Низкое состояние Средняя кривая Высокое состояние
${{T}_{{\text{v}}}}$, K $2725 \pm 350$ $2685 \pm 200$ $2820 \pm 280$
$\langle {{T}_{{{\text{warm}}}}}\rangle $, K 16 825 19 770 22 525
${{R}_{{\text{d}}}}$, $\xi $ $0.115 \pm 0.001$ $0.126 \pm 0.001$ $0.126 \pm 0.001$
${{R}_{{\text{d}}}}$, ${{a}_{0}}$ $0.0709 \pm 0.0001$ $0.0780 \pm 0.0002$ $0.0780 \pm 0.0003$
${{T}_{{{\text{in}}}}}$, K $1\,593\,130 \pm 3600$ $1\,932\,695 \pm 2500$ $2\,211\,080 \pm 4700$
${{T}_{{{\text{out}}}}}$, K $40\,295 \pm 80$ $39\,360 \pm 50$ $50\,380 \pm 100$
${{\alpha }_{{\text{g}}}}$ $0.737 \pm 0.002$ $0.749 \pm 0.004$ $0.737 \pm 0.002$
${{\chi }^{2}}$ 299 345 506

Примечание. Оптическая звезда частично заполняет свою полость Роша ($\mu = 0.38$). Приведены: эффективная температура звезды-донора ${{T}_{{\text{v}}}}$, средняя температура донора на прогретой части $\langle {{T}_{{{\text{warm}}}}}\rangle $, радиус диска ${{R}_{{\text{d}}}}$ в единицах $\xi $ (см. ниже) и ${{a}_{0}}$, средняя температура внутренней части диска ${{T}_{{{\text{in}}}}}$, температура диска на внешней границе ${{T}_{{{\text{out}}}}}$, параметр ${{\alpha }_{{\text{g}}}}$, определяющий распределение температуры вдоль радиуса диска в соответствии с уравнением (1). Параметры синтетических кривых блеска вычислялись при фиксированных предварительно найденных значениях следующих параметров: отношение масс $q = {{M}_{{\text{x}}}}{\text{/}}{{M}_{{\text{v}}}} = 3.5$, наклонение орбиты $i = 21.5^\circ $, средний радиус оптической звезды $\langle {{R}_{2}}\rangle = 0.0983{{a}_{0}}$, эксцентриситет диска $e = 0.01$, азимут периастра диска ${{\alpha }_{e}} = 110^\circ $, расстояние между внутренней точкой Лагранжа ${{L}_{1}}$ и центром масс нейтронной звезды $\xi = 0.6255{{a}_{0}}$, формальный радиус компактного объекта ${{R}_{1}} = 0.00044549{{a}_{0}} = 0.00071221\xi $. Температура вещества в окрестности радиуса ${{R}_{1}}$ в низком состоянии ${{T}_{1}} = 1.59 \times {{10}^{6}}$ K, угол раскрытия диска ${{\beta }_{{\text{d}}}} = 3.2^\circ $. Было принято, что звездная величина в белом свете ${{12.7}^{m}}$ соответствовала потоку в условных единицах ${{F}_{{12.7}}} = 2.3573 \times {{10}^{{ - 9}}}$.

Эту особенность нашей математической модели легко понять. Из-за относительно малого радиуса оптической звезды она перехватывает значительно меньшую долю рентгеновского потока по сравнению со случаем $\mu = 1$. Чтобы обеспечить оптимальное соотношение между оптической светимостью прогретой звезды и аккреционного диска (также прогреваемого рентгеновским излучением), необходимо уменьшить долю рентгеновского потока центрального источника, перехватываемую аккреционным диском. Форма поверхности диска квазипараболическая с нарастающей наружу толщиной. Поэтому для уменьшения доли рентгеновского потока, перехватываемого диском, достаточно уменьшить его радиус. Таким образом, малый радиус аккреционного диска в случае $\mu = 0.38$ находит естественное математическое обоснование. Легко получить и физическое обоснование малого значения радиуса аккреционного диска при $\mu = 0.38$. Аккреция на релятивистский объект в данном случае осуществляется из индуцированного звездного ветра оптической звезды. Как следует из теории аккреции [31], образование аккреционного диска из звездного ветра осуществляется внутри области с радиусом, равным радиусу гравитационного захвата вещества ветра релятивистским объектом (радиусом Бонди):

(3)
${{R}_{{\text{B}}}} = \frac{{2G{{M}_{{\text{x}}}}}}{{v_{{\text{w}}}^{2} + v_{{{\text{orb}}}}^{2}}},$
где ${{M}_{{\text{x}}}}$ – масса релятивистского объекта, ${{v}_{{\text{w}}}}$ – скорость ветра вблизи релятивистского объекта, ${{v}_{{{\text{orb}}}}}$ – орбитальная скорость релятивистского объекта.

Для оценки ${{{v}}_{{\text{w}}}}$ примем во внимание, что, как показывают наблюдения (см., напр., [32]), предельные скорости звездных ветров ${{v}_{\infty }}$, разгоняемых давлением радиации в линиях для звезд спектральных классов О–В, примерно равны удвоенным значениям скоростей убегания ${{v}_{{{\text{esc}}}}}$ с поверхностей звезд. В нашем случае при ${{M}_{{\text{v}}}} \simeq 0.4{{M}_{ \odot }}$ и ${{R}_{{\text{v}}}} \simeq 0.4{{R}_{ \odot }}$ вторая космическая скорость ${{v}_{{{\text{esc}}}}} = 616$ км/с, и можно принять ${{v}_{\infty }} = 2{{v}_{{{\text{esc}}}}} = 1232$ км/с. Поскольку релятивистский объект находится на расстоянии от оптической звезды, на порядок превышающем ее радиус, можно положить для скорости ветра вблизи релятивистского объекта значение ${{v}_{{\text{w}}}} \simeq 1200$ км/с. Учитывая возможное торможение звездного ветра давлением радиации при поглощении мягкого компонента рентгеновского излучения в ветре, примем, как нижнюю границу для величины ${{v}_{{\text{w}}}}$, значение 600 км/с, примерно равное скорости убегания с поверхности звезды. Таким образом, для величины ${{v}_{{\text{w}}}}$ имеем значение ${{v}_{{\text{w}}}} = 600{\kern 1pt} - $ 1200 км/с.

Легко получить и оценку скорости орбитального движения релятивистского объекта ${{v}_{{{\text{orb}}}}}$. Для этого используем нижнюю границу лучевой скорости оптической звезды, определяемую полуамплитудой лучевых скоростей, найденных по эмиссионным линиям Боуэна, ${{K}_{{\text{v}}}} \approx 74.9$ км/с. При наклонении орбиты $i = 22^\circ $ (см. табл. 1) и отношении масс компонентов $q = \frac{{{{M}_{{\text{x}}}}}}{{{{M}_{{\text{v}}}}}} = 3.5$ находим, что величина ${{v}_{{{\text{orb}}}}}$ менее 100 км/с, что на порядок меньше скорости звездного ветра. Поэтому влияние орбитального движения релятивистского объекта на величину радиуса Бонди ${{R}_{{\text{B}}}}$ незначительно.

Подставляя в формулу (3) ${{M}_{{\text{x}}}} = 1.4{{M}_{ \odot }}$ и ${{v}_{{\text{w}}}} = 600{\kern 1pt} - {\kern 1pt} 1200$ км/с, находим ${{R}_{{\text{B}}}} = 1.48{{R}_{ \odot }}$ для ${{v}_{{\text{w}}}} = 600$ км/с и ${{R}_{{\text{B}}}} = 0.37{{R}_{ \odot }}$ для ${{v}_{{\text{w}}}} = 1200$ км/с. Таким образом, в согласии с теорией аккреции [31], аккреционный диск с радиусом ${{R}_{{\text{d}}}} = 0.35{{R}_{ \odot }}$, найденным в результате нашего моделирования, лежит внутри области ветра, ограниченной радиусом Бонди. Можно заключить, что малый радиус аккреционного диска в нашей модели находит как математическое, так и физическое обоснование.

Необходимо отметить, что при аккреции из звездного ветра, в зависимости от величины захваченного релятивистским объектом углового момента аккрецирующего вещества, может реализоваться как дисковый, так и сферический режим аккреции [33, 34].

Мы в нашей модели ограничиваемся рассмотрением случая дисковой аккреции. Рассмотрение режима сферической аккреции при моделировании оптических кривых блеска Sco X-1 представляет собой отдельную интересную задачу, решение которой выходит за рамки нашей статьи.

На рис. 3 приведены зависимости невязок $\Delta $, минимальных по всем параметрам, кроме одного, от параметров $q$ и $i$. Видна заметная зависимость невязок $\Delta $ от этих параметров, что позволяет по минимуму невязки выбрать оптимальные значения $q = 3.5$, $i = 22^\circ $. Значение $q = 3.5$ близко к значению $q = 3.6$, найденному нами ранее для случая полного заполнения полости Роша оптической звездой [23]. Заметная чувствительность невязок к изменению параметра $q$ в данном случае связана с тем, что степень заполнения полости Роша звездой $\mu $ считается постоянной величиной. Изменение $q$ приводит к изменению размеров полости Роша и, соответственно, изменению радиуса оптической звезды, от которого зависит доля рентгеновского излучения, перехватываемого звездой. Значение наклонения орбиты $i = 22^\circ $ несколько отличается от величины $i$, найденной для случая полного заполнения полости Роша звездой ($i \approx 30^\circ $). Это связано с различием температурного распределения по поверхностям сферической и грушевидной звезды при рентгеновском прогреве. Кроме того, мы использовали более высокое значение температуры ${{T}_{1}} = 1.59 \times $ × 106 K.

На рис. 4 приведено распределение температуры по прогретой части оптической звезды. Температура в среднем максимальна для высокого состояния ($T = 48\,000\;{\text{K}}{\kern 1pt} - {\kern 1pt} 34\,000$ K) и минимальна для низкого состояния ($T = 33\,000{\kern 1pt} - {\kern 1pt} 24\,000$ K). Это коррелирует с температурой центральных частей аккреционного диска ${{T}_{{{\text{in}}}}}$, которая составляет $1.59 \times {{10}^{6}}$ K, $1.95 \times {{10}^{6}}$ K и $2.2 \times {{10}^{6}}$ K для низкого состояния, для средней кривой и высокого состояния. Поскольку радиус ${{R}_{1}} = 0.00045{{a}_{0}} = $ $ = 1.35 \times {{10}^{8}}$ см (см. табл. 1), болометрическая светимость центральных частей аккреционного диска составляет $8.3 \times {{10}^{{37}}}$, $1.9 \times {{10}^{{38}}}$ и $3.1 \times {{10}^{{38}}}$ эрг/с для низкого состояния, для средней кривой и высокого состояния, что близко к наблюдаемому диапазону изменения рентгеновской светимости Sco X-1. Светимость ${{L}_{{\text{x}}}}$ для средней кривой блеска и для высокого состояния несколько превышает эддингтоновский предел для нейтронной звезды с массой $1.4{{M}_{ \odot }}$. Поскольку наша работа носит в значительной степени методический характер, мы будем считать это различие малосущественным.

Рис. 4.

Распределение температуры по прогретой части оптической звезды для нижнего и верхнего состояний, а также для средней кривой блеска.

Температура невозмущенной оптической звезды составляет $ \approx {\kern 1pt} 2700$ K, ее болометрическая светимость $L_{{{\text{bol}}}}^{{\text{c}}} = 3 \times {{10}^{{31}}}$ эрг/с, что характерно для звезды главной последовательности массой $ \approx {\kern 1pt} 0.4{{M}_{ \odot }}$, и радиусом $0.4{{R}_{ \odot }}$.

На рис. 2 приведены восстановленные в результате решения обратной задачи кривые блеска оптической звезды и аккреционного диска для низкого состояния. Видно, что, как и в случае полного заполнения оптической звездой своей полости Роша, оптическая светимость диска в 5‒6 раз больше средней светимости прогретой звезды. При переходе от низкого состояния к высокому и светимость звезды, и светимость диска возрастают. Относительно высокая оптическая светимость аккреционного диска объясняет то, что линии поглощения оптической звезды не видны в суммарном спектре системы.

При значениях $i = 22^\circ $ и $q = 3.5$ из нижнего предела функции масс оптической звезды ${{f}_{{\text{v}}}}(M) = 0.034{{M}_{ \odot }}$, вычисленной с использованием полуамплитуды лучевых скоростей ${{K}_{{\text{v}}}} = 74.9$ км/с, определенной по эмиссионным линиям Боуэна, получаем нижний предел для массы релятивистского объекта ${{M}_{{\text{x}}}} = 1.13{{M}_{ \odot }}$. Чтобы получить массу релятивистского объекта, равную стандартной массе нейтронной звезды $1.4{{M}_{ \odot }}$, нужно увеличить полуамплитуду лучевых скоростей с 74.9 км/с до 80.4 км/с, т.е. в 1.074 раза. Следовательно, при ${{M}_{{\text{x}}}} = 1.4{{M}_{ \odot }}$ область формирования эмиссионных линий Боуэна NIII/CIII смещена от центра масс оптической звезды в сторону точки Лагранжа ${{L}_{1}}$ на величину $\Delta {{a}_{{\text{v}}}} = 0.074{{a}_{{\text{v}}}}$, где ${{a}_{{\text{v}}}}$ – радиус абсолютной орбиты оптической звезды. Величина ${{a}_{{\text{v}}}} = 3.42{{R}_{ \odot }}$ (при $a = {{a}_{{\text{v}}}} + {{a}_{{\text{x}}}} = 4.4{{R}_{ \odot }}$ и $q = \frac{{{{a}_{{\text{v}}}}}}{{{{a}_{{\text{x}}}}}} = 3.5$). Таким образом, смещение $\Delta {{a}_{{\text{v}}}} = 0.25{{R}_{ \odot }}$. При радиусе оптической звезды $0.4{{R}_{ \odot }}$ смещение $0.25{{R}_{ \odot }}$ соответствует областям поверхности оптической звезды, не сильно отклоняющимся от терминатора, вблизи которого температура составляет около 3000 K. Температура здесь ~104 K, что недостаточно для формирования эмиссионных линий Боуэна NIII/CIII. Если принять массу нейтронной звезды ${{M}_{{\text{x}}}} = 1.6{{M}_{ \odot }}$, то $\Delta {{a}_{{\text{v}}}} = 0.42{{R}_{ \odot }} \approx {{R}_{{\text{v}}}}$. В этом случае область формирования эмиссионных линий Боуэна лежит в точке поверхности прогретой части звезды, ближайшей к релятивистскому объекту, где температура составляет $33\,000{\kern 1pt} - {\kern 1pt} 48\,000$ K, что благоприятствует формированию эмиссионных линий Боуэна. Но размер этой области сравнительно мал. При массе ${{M}_{{\text{x}}}} = 1.5{{M}_{ \odot }}$ имеем $\Delta {{a}_{{\text{v}}}} = 0.34{{R}_{ \odot }} < {{R}_{{\text{v}}}}$. В этой области и температура поверхности прогретой части звезды, и размер области формирования эмиссионных линий Боуэна оптимальны.

Замечательно то, что ввиду малого радиуса оптической звезды в нашем моделировании удается оценить массу нейтронной звезды ${{M}_{{\text{x}}}} = 1.5{{M}_{ \odot }}$, причем с хорошей точностью. Например, значение ${{M}_{{\text{x}}}} = 1.7{{M}_{ \odot }}$ отвергается, поскольку в этом случае $\Delta {{a}_{{\text{v}}}} = 0.5{{R}_{ \odot }}$, что больше радиуса оптической звезды ${{R}_{{\text{v}}}} = 0.4{{R}_{ \odot }}$. В данном случае зона формирования эмиссионных линий Боуэна лежит далеко за пределами поверхности оптической звезды, что физически нереалистично.

Следует отметить, что эти рассуждения верны лишь в том случае, если эмиссионные линии Боуэна формируются вблизи фотосферы звезды, где температурная инверсия (типа той, которая имеет место в солнечной хромосфере) отсутствует. В пользу формирования линий Боуэна вблизи фотосферы звезды свидетельствует относительная узость этих линий.

Поскольку мы исследуем оптические кривые блеска (Рэлей-Джинсовская область спектра по сравнению с рентгеновским диапазоном), при переходе от низкого состояния к высокому изменение оптической светимости звезды и диска должно быть пропорционально изменению температуры ${{T}_{{{\text{in}}}}}$, которая меняется от $1.59 \times {{10}^{6}}$ K до $2.2 \times {{10}^{6}}$ K, т.е. примерно в 1.4 раза. Это согласуется с наблюдаемой величиной изменения среднего блеска системы Sco X-1, которая составляет около ${{0.4}^{m}}$.

Наблюдаемая амплитуда оптических кривых блеска Sco X-1 в низком и высоком состояниях (и для средней кривой блеска) остается примерно постоянной (около ${{0.15}^{m}}$) ввиду того, что она определяется двумя компонентами системы: вкладом переменного излучения прогретой звезды и почти постоянным вкладом яркого аккреционного диска.

Таким образом, удается непротиворечиво описать наблюдаемые оптические кривые блеска Sco X-1 в трех состояниях в рамках двух моделей: модели полного заполнения звездой своей полости Роша [23] и в модели частичного заполнения.

4. ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы выполнили интерпретацию уникальных оптических кривых блеска системы Sco X-1 – первого открытого рентгеновского источника, расположенного за пределами Солнечной системы. Интерпретация выполнена с учетом сильного рентгеновского прогрева оптической звезды и аккреционного диска в модели, когда оптическая звезда не полностью заполняет свою полость Роша ($\mu = 0.38$) и является звездой главной последовательности без избытка радиуса и светимости.

В модели частичного заполнения оптической звездой своей полости Роша мы получили следующие результаты:

1. Главный результат – показано, что оптические кривые блеска системы Sco X-1 могут быть непротиворечиво описаны в рамках такой, казалось бы, необычной модели. Это подкрепляет результаты работ [24, 26, 35], где показано, что даже в случае неполного заполнения оптической звездой своей полости Роша в рентгеновской двойной системе индуцированный сильным рентгеновским прогревом звездный ветер оптической звезды может питать эффективную аккрецию вещества на релятивистский объект.

2. Отношение масс компонентов $q = \frac{{{{M}_{{\text{x}}}}}}{{{{M}_{{\text{v}}}}}} \simeq 3.5$, наклонение орбиты системы $i \simeq 22^\circ $. Эти значения $q$, $i$ не сильно отличаются от значений параметров, найденных в модели полного заполнения полости Роша оптической звездой [23]: $q \simeq 3.6$, $i \simeq 30^\circ $.

3. При принятом радиусе оптической звезды ${{R}_{2}} \simeq 0.4{{R}_{ \odot }}$ полученная в результате решения обратной задачи масса звезды ${{M}_{{\text{v}}}} = 0.4{{M}_{ \odot }}$. Это свидетельствует о том, что звезда принадлежит главной последовательности.

4. Температура невозмущенной оптической звезды $T = 2700$ K, ее болометрическая светимость $ \approx {\kern 1pt} 3 \times {{10}^{{31}}}$ эрг/с (соответствует массе $0.4{{M}_{ \odot }}$ для звезды главной последовательности).

5. Масса нейтронной звезды ${{M}_{{\text{x}}}} = (1.5 \pm $ $ \pm \;0.1){{M}_{ \odot }}$. Значения ${{M}_{{\text{x}}}} > 1.7{{M}_{ \odot }}$ могут быть отвергнуты, поскольку в этом случае зона формирования узких эмиссионных линий Боуэна NIII/CIII лежит вне тела оптической звезды. Заметим, что поскольку эти линии узкие, то они, скорее всего, формируются вблизи прогретой фотосферы оптической звезды, а не в протяженной “короне” с инверсным распределением температуры.

6. В оптическом излучении системы доминирует вклад прогретого рентгеном аккреционного диска (его светимость в 5–6 раз больше средней светимости звезды). Это объясняет невидимость линий поглощения звезды в суммарном спектре системы.

7. Найденный нами радиус аккреционного диска ${{R}_{{\text{d}}}} = 0.35{{R}_{ \odot }}$ в три раза меньше радиуса диска в модели с полным заполнением оптической звездой своей полости Роша. Этот красивый результат согласуется с моделью аккреции из звездного ветра, в которой радиус аккреционного диска должен быть порядка радиуса Бонди. Этот радиус при ${{M}_{x}} = 1.4{{M}_{ \odot }}$ и скорости индуцированного рентгеновским прогревом звездного ветра $ \sim {\kern 1pt} 1000$ км/с должен быть значительно меньше радиуса полости Роша нейтронной звезды.

Список литературы

  1. R. Giacconi, H. Gursky, F. R. Paolini, and B. B. Rossi, Phys. Rev. Lett. 9, 439 (1962).

  2. A. M. Cherepashchuk, N. A. Katysheva, T. S. Khruzina, and S. Y. Shugarov, Highly evolved close binary star (Amsterdam: Gordon and Breach, 1996).

  3. G. Hasinger and M. van der Klis, Astron. and Astrophys. 225, 79 (1989).

  4. S. D. Vrtilek, W. Penninx, J. C. Raymond, F. Verbunt, P. Hertz, K. Wood, W. H. G. Lewin, and K. Mitsuda, Astrophys. J. 376, 278 (1991).

  5. H. V. Bradt, L. L. E. Braes, W. Forman, J. E. Hesser, et al., Astrophys. J. 197, 443 (1975).

  6. C. R. Canizares, G. W. Clark, F. K. Li, G. T. Murthy, et al., Astrophys. J. 197, 457 (1975).

  7. D. E. Mook, R. J. Messina, W. A. Hiltner, R. Belian, et al., Astrophys. J. 197, 425 (1975).

  8. T. Augusteijn, K. Karatasos, M. Papadakis, G. Paterakis, et al., Astron. and Astrophys. 265, 177 (1992).

  9. B. J. McNamara, T. E. Harrison, R. T. Zavala, E. Galvan, et al., Astron. J. 125, 1437 (2003).

  10. T. Muñoz-Darias, I. G. Martnez-Pais, J. Casares, V. S. Dhillon, T. R. Marsh, R. Cornelisse, D. Steeghs, and P. A. Charles, Monthly Not. Roy. Astron. Soc. 379, 1637 (2007).

  11. E. W. Gottlieb, E. L. Wright, and W. Liller, Astrophys. J. 195, L33 (1975).

  12. A. P. Cowley and D. Crampton, Astrophys. J. 201, L65 (1975).

  13. J. I. Katz, Astron. and Astrophys. 39, 241 (1975).

  14. R. I. Hynes, B. E. Schaefer, Z. A. Baum, Ching-Cheng Hsu, M. L. Cherry, and S. Scaringi, Monthly Not. Roy. Astron. Soc. 459, 3596 (2016).

  15. D. K. Galloway, S. Premachandra, D. Steeghs, T. Marsh, J. Casares, and R. Cornelisse, Astrophys. J. 781, 14 (2014).

  16. A. M. Cherepashchuk, Y. N. Efremov, N. E. Kurochkin, N. I. Shakura, and R. A. Sunyaev, Inform. Bull. Var. Stars № 720, 1 (1972).

  17. V. M. Lyutyi, R. A. Sunyaev, and A. M. Cherepashchuk, Soviet Astron. 17, 1 (1973).

  18. D. V. Bisikalo, Astrophys. Space Sci. 296, 391 (2005).

  19. V. V. Lukin, K. L. Malanchev, N. I. Shakura, K. A. Postnov, V. M. Chechetkin, and V. P. Utrobin, Monthly Not. Roy. Astron. Soc. 467, 2934 (2017).

  20. T. S. Khruzina, Astron. Rep. 55, 425 (2011).

  21. A. M. Cherepashchuk, N. A. Katysheva, T. S. Khruzina, S. Yu. Shugarov, A. M. Tatarnikov, M. A. Burlak, and N. I. Shatsky, Monthly Not. Roy. Astron. Soc. 483, 1067 (2019).

  22. M. Cherepashchuk, N. A. Katysheva, T. S. Khruzina, S. Yu. Shugarov, A. M. Tatarnikov, and A. I. Bogomazov, Monthly Not. Roy. Astron. Soc. 490, 3287 (2019).

  23. M. Cherepashchuk, T. S. Khruzina, and A. I. Bogomazov, Monthly Not. Roy. Astron. Soc. 508, 1389 (2021).

  24. M. M. Basko and R. A. Sunyaev, Astrophys. Space Sci. 23, 117 (1973).

  25. I. Iben, Jr., A. V. Tutukov, and A. V. Fedorova, Astrophys. J. 486, 955 (1997).

  26. A. V. Tutukov and A. V. Fedorova, Astron. Rep. 46, 765 (2002).

  27. N. I. Shakura and R. A. Sunyaev, Astron. and Astrophys. 500, 33 (1973).

  28. R. E. Wilson and E. J. Devinney, Astrophys. J. 166, 605 (1971).

  29. L. B. Lucy, Zeitschrift für Astrophysik 65, 89 (1967).

  30. D. M. Himmelblau, Applied Nonlinear Programming (New York: McGraw-Hill, 1972).

  31. P. I. Kolykhalov and R. A. Syunyaev, Soviet Astron. Letters 6, 357 (1980).

  32. C. de Jager, The brightest stars (Dordrecht: D. Reidel, 1980).

  33. A. F. Illarionov and R. A. Sunyaev, Soviet Astron. Letters 1, 73 (1975).

  34. N. Shakura, K. Postnov, A. Kochetkova, and L. Hjalmarsdotter, Monthly Not. Roy. Astron. Soc. 420, 216 (2012).

  35. I. Iben, Jr., A. V. Tutukov, and L. R. Yungelson, Astrophys. J. Suppl. 100, 233 (1995).

Дополнительные материалы отсутствуют.