Доклады Российской академии наук. Науки о Земле, 2022, T. 504, № 1, стр. 104-109

Российские горные ледники в “тающем” мире: первые оценки баланса парниковых газов на Кавказе и Алтае

Д. В. Карелин 1*, С. С. Кутузов 1, С. В. Горячкин 1, Э. П. Зазовская 1, академик РАН В. М. Котляков 1

1 Институт географии Российской академии наук
Москва, Россия

* E-mail: dkarelin7@gmail.com

Поступила в редакцию 31.12.2021
После доработки 19.01.2022
Принята к публикации 21.01.2022

Полный текст (PDF)

Аннотация

В современном понимании ледники представляют собой крупный наземный биом, уникальный тем, что он объединяет автотрофно-гетеротрофные экосистемы с наиболее существенным вкладом абиотических процессов, и служит важным донором биогенных элементов и климатически активных веществ, накопленных за ледниковые эпохи. Круговорот биогенных парниковых газов (ПГ) – одна из важнейших биосферных функций любой крупной экосистемы. В условиях продолжающегося потепления процессы абляции, особенно заметные на горных ледниках, могут оказывать на него существенное влияние. Исследования, проведенные на двух горно-долинных ледниках, расположенных в европейской (Северный Кавказ, 2020) и азиатской (Алтай, 2021) частях России, ставили целью определить современные величины потоков ПГ в зоне влияния ледников, теряющих массу в условиях потепления. За счет накопления на поверхности льда криоконитов (мелкозем, преимущественно эолового генезиса) области абляции ледников, в среднем, служат слабыми источниками СО2 для атмосферы (15.3 мг СО2 м–2 сут–1), тогда как области аккумуляции ледников являются его слабыми стоками (–21.5). Более существенными дополнительными источниками СО2 (от 45.2 до 446.3) и метана являются образовавшиеся за последние 20 лет молодые конечные морены. Пространственные вариации потоков метана очень велики, при этом его радиационный вклад (от –0.4 до +225.6 мг СО2-экв. м–2 сут–1) может быть сопоставим с СО2. По сравнению с этими ПГ, нетто-потоки закиси азота в исследованных гляциальных экосистемах пренебрежимо малы. Учет вклада почвоподобных тел молодых морен существенно увеличивает средневзвешенную оценку эмиссии СО2 на ледниках с 2 до 1015 кг С км–2 год–1. Полученные результаты подчеркивают роль ледников как консервирующих биосферных агентов обмена ПГ в атмосфере.

Ключевые слова: супра- и перигляциальные отложения, криокониты, почвоподобные тела, современное потепление климата, нетто-баланс, диоксид углерода, метан, закись азота

В 2000-х годах произошел концептуальный сдвиг в понимании ледников, как особого наземного биома, и от изучения структуры и физико-химических взаимодействий к оценке биосферных функций гляциальной биоты [3]. Важным аргументом в этом случае является огромная площадь, занимаемая ледниками (15.5 млн км2), что ставит их в ряд с крупнейшими биомами Земли. Круговорот биогенных парниковых газов (ПГ), к которым относятся диоксид углерода (СО2), метан (СН4) и закись азота (N2O), – одна из важнейших биосферных функций любой крупной экосистемы. Ледники в современном “тающем” мире уникальны тем, что являются автотрофно-гетеротрофными экосистемами с преобладанием абиотического обмена ПГ [4], а также донором биогенных элементов и климатически активных веществ, накопленных за ледниковые эпохи, для многих водных и наземных экосистем [9]. Масштабы дополнительных выбросов ПГ в атмосферу при отступании многолетних льдов могут быть значительны, при этом, как биогенная, так и абиогенная составляющие углеродного цикла существенно ускоряются современным потеплением [2, 9, 12]. Потери массы в результате потепления особенно заметны на горных ледниках, составляя 332 Гт в год [11], что позволяет рассматривать их не только как индикатор климатических изменений, но и модель того, что может произойти с балансом ПГ при потере мощных покровных ледников. Кроме того, на территории России детальные исследования ПГ на ледниках ранее не проводились.

Наблюдения потоков ПГ проходили на двух горно-долинных ледниках с отрицательным балансом массы: Гарабаши (43°18′ с.ш., 42°28′ в.д., Северный Кавказ, 6–15 августа 2020 г.; общая площадь ледника 3.8 км2; измерения проходили в диапазоне 2383–3831 м н.у.м) и Левый Актру (50°5′ с.ш., 87°45′ в.д., Республика Алтай, 15–27 июля 2021 г.; 5.4 км2; 2075–2918 м н.у.м). Масса льда на леднике Гарабаши за 1997–2020 гг. уменьшилась на 16 м водного эквивалента, общий объем сократился на 27% [7, 10]. Аналогичные по направлению и скорости процессы, несмотря на ослабляющее влияние континентальности, происходят на горном Алтае [8], что в обоих случаях объясняется повышением температуры воздуха. Потери массы льда сопровождаются существенным увеличением площадей моренных отложений.

Полевые измерения проводили в закрытых камерах с помощью мобильных высокоточных газоанализаторов; для лабораторных оценок применялась газовая хроматография. Общее число измерений составило 264.

Среднее значение валовых потоков11 СО2 по всем исследованным экосистемам ледника Актру составило +944.4 ± 269.5 мг СО2 м–2 сут–1 (от –199.7 до +8127.8, n = 86)22, что значимо не отличается от аналогичных данных, полученных на леднике Гарабаши (+915.2 ± 615 мг СО2 м–2 сут–1; от –7.9 до +13 200, n = 25). Валовые потоки СО2 в наиболее теплый период года широко варьировали в зоне влияния ледника, различаясь между экосистемами на 4–5 порядков (рис. 1). Валовый обмен на льду, в областях баланса и аккумуляции, в среднем, является слабым стоком из атмосферы (‒21.5 мг СО2 м–2 сут–1), что, вероятнее всего, обязано растворению в талой воде.

Рис. 1.

Валовые потоки СО2 в экосистемах горного ледника, ранжированные по возрастанию (Алтай, Левый Актру, 2021). Положительные значения обозначают источник СО2 для атмосферы (красный цвет), отрицательные – сток из атмосферы (зеленый). Положительные значения отложены по логарифмической шкале, отрицательные – по шкале –lg(abs(y)). Разные латинские буквы соответствуют значимым различиям средних (Манна–Уитни, р < 0.05), одинаковые говорят об отсутствии попарных различий.

Криоконитам (КК), как особым почвоподобным органо-минеральным формам, сейчас придается большое значение, что связано с их активным участием в обменных процессах на поверхности ледников [4]. Если в области абляции наблюдается состояние, близкое к С-балансу, то на участках с КК валовый обмен возрастает на порядок (+15.3 мг СО2 м–2 сут–1), что отражает растущий вклад микробного дыхания. По сравнению с КК, боковые морены “дышат” ненамного активнее (+45.2), поскольку содержат крупные валуны, галечный материал и песок на крутых склонах, откуда глинистые частицы быстро вымываются. По сравнению с боковыми участками, конечная морена демонстрирует на порядок более высокие уровни обмена (+445.3), что связано с выраженной аккумуляцией мелкозема в результате наноса водными потоками, и закреплением здесь растений. Но и в этом случае скорость валовых потоков на порядок уступает эмиссии из местных дерново-криометаморфических мерзлотных почв (Turbic Cryosols), образовавшихся около тысячи лет назад после сокращения ледника (см. рис. 1).

КК на поверхности ледника существенно снижают его альбедо. Сопоставление результатов по исследованным ледникам показывает, что наклоны зависимостей истинного альбедо от плотности КК для них не различаются (ANOVA, р = = 0.16), демонстрируя высокую положительную линейную связь (R2 = 0.82). Последнее важно, поскольку от присутствия КК зависит не только величина поглощения солнечной энергии и скорость таяния, но и валовые потоки СО2. Наклоны зависимостей для двух ледников в этом случае также совпадают (р = 0.11), демонстрируя положительную линейную связь, что позволяет использовать единое уравнение для предсказания пространственного распределения и изменчивости валовых потоков СО2 на поверхности льда (рис. 2).

Рис. 2.

Зависимость валовых потоков СО2 от проективного покрытия криоконитового и дисперсного материала на поверхности исследованных ледников. Приведены линейные регрессии и их коэффициенты детерминации.

Общее для двух ледников заключается и в том, что скорость нетто-обмена метана на молодых моренах может на 1–2 порядка превосходить его потоки на льду с КК (рис. 3), хотя отдельные участки перигляциальных экосистем могут быть как стоком (в присутствии растительности), так и источником метана для атмосферы, демонстрируя высокую вариабельность от –44.9 до +225.7 мг СО2-экв.33 м–2 сут–1. В последнем случае (морена возрастом >50 лет) эмиссия метана оказалась сопоставима по радиационному эффекту с максимальным потоком СО2 на молодых моренах.

Рис. 3.

Валовые потоки метана в экосистемах зоны влияния ледника Гарабаши (Северный Кавказ, 2020). “Низкая плотность криоконитов” на рисунке объединяет участки с долевым проективным покрытием криоконитового и дисперсного материала от 0 до 0.2; “высокая плотность” – от 0.5 до 1. Приведены средние и их стандартные ошибки по логарифмической шкале. Разные латинские буквы соответствуют значимым различиям средних (Манна–Уитни, р < 0.05), одинаковые говорят об отсутствии попарных различий.

Чистый лед с альбедо >0.4 представляет собой очень слабый сток закиси азота из атмосферы: ‒0.67 ± 0.58 мг СО2-экв м–2 сут–1 (физико-химический процесс поглощения), а конечная морена является ее слабым источником (+1.12 ± 0.80). КК и мелкодисперсный материал занимают промежуточное положение малозначимых источников, а боковые морены не показали значимо отличных от нуля потоков N2O. Значения нетто-обмена закиси азота, полученные в экосистеме горного ледника, не могут считаться сколько-нибудь существенными даже для местного бюджета ПГ. Если рассчитать удельные вклады трех ПГ в СО2-эквиваленте, то оказывается, что более 99% общего эффекта обеспечивается диоксидом углерода.

На поверхности льда несомненна лидирующая роль вещества КК в общем обмене ПГ. Если для современной поверхности ледника средневзвешенный по площади валовый поток всех ПГ составляет около –1.8 мг СО2-экв. м–2 сут–1, что соответствует 6% площадному присутствию КК, то при постепенном увеличении их проективного покрытия в процессе таяния поток может возрасти до 16 мг СО2-экв м–2 сут–1. Поскольку масса КК на леднике в ходе абляции активно увеличивается, что особенно заметно в нижней зоне ледника, это подчеркивает их потенциальный вклад в обменные процессы в ходе потепления.

Для валовых потоков СО2 наиболее значимые корреляции отмечаются с абсолютной высотой (r = –0.83, р < 0.01), площадным присутствием КК (r = +0.55, р < 0.01) и уклоном (r = –0.48, р < 0.01). Отрицательная связь с уклоном объясняется смывом мелкозема и органического вещества на более выраженных склонах. Нетто-поток метана наилучшим образом связан с теми же переменными. По закиси азота данных получено пока недостаточно; значимая корреляция для ее потоков установлена только с абсолютной высотой. Кроме того, отмечаются средние или высокие корреляции потоков трех ПГ между собой. Это показывает, что их обмен в значительной мере подчиняется общим факторам. Множественный линейный пошаговый регрессионный анализ для трех ПГ в зоне влияния ледника на основе того же набора количественных переменных показал, что для валовых потоков диоксида углерода наиболее значима модель, построенная по абсолютной высоте и величине уклона (R2 = 0.30). Аналогичная модель, полученная для нетто-потоков СН4, имеет бо́льшую объясняющую способность (R2 = 0.54). В этом случае значимы абсолютная высота и проективное покрытие растений. Для N2O значимой модели построить не удалось, что связано, главным образом, с недостатком полевых данных. Для оценки совместного влияния количественных и качественных переменных был проведен анализ с использованием методов DistLM и PERMANOVA [1]. Из всего набора переменных для СО2 наиболее важен тип экосистемы, который объясняет 73–76% дисперсии, а для метана – абсолютная высота местности (37–43%). Для закиси азота важнее всего гранулометрический состав поверхности (32.9%).

Несмотря на оптимальную температуру растворения (+1°С), содержание СО2 в воде, стекающей по поверхности льда, составляет лишь 2.27–3.00 г СО2 м–3. Расчет для водного рН = 7 при той же температуре, актуальном атмосферном давлении и наблюдаемой концентрации газа в приземном слое дает 5.07 г СО2 м–3. Таким образом, свежая талая вода вдвое беднее диоксидом углерода по сравнению с водой, находящейся в фазовом равновесии при данных условиях, что может объясняться его пониженным содержанием в тающем льду. Сейчас в процесс абляции включаются слои льда, образовавшиеся в период, когда концентрация СО2 в атмосфере была существенно ниже. В частности, анализ данных по леднику Гарабаши показывает, что в период наблюдений абляции подвергались слои льда, которые образовались 70–100 л.н., когда атмосферная концентрация диоксида углерода находилась в пределах 303–311 ppm, по сравнению с современной 415 ppm [13]. Поэтому, вероятнее всего, нельзя ожидать увеличения концентрации диоксида углерода над ледником за счет его прямого высвобождения из тающего льда. Это подтверждают и прямые измерения газообмена на участках, где мы визуально отмечали пузырьковый выход воздуха в ходе таяния, но при этом не было зафиксировано увеличения содержания СО2. Содержание метана во всех водных пробах было равно или ниже его расчетной концентрации в воде при межфазовом равновесии при данных условиях, т.е. каких-либо дополнительных источников метана в водных пробах не было зафиксировано.

По расчетам общего баланса, проведенным на основе полевых измерений, спутниковых и аэрофотоснимков высокого разрешения, выяснено, что ледник Актру, в среднем, выделяет со своей поверхности лишь 2 кг С (СО2) км–2 год–1, что можно рассматривать как околонулевой баланс. Для сравнения, по данным [5], годовой баланс мировых ледников находится в пределах 12–14 С км–2. Тем не менее пространственный диапазон валового обмена СО2 на исследованных ледниках меняется в очень широких пределах: от крайне вариабельного стока из атмосферы в области аккумуляции (от –17 до –556 кг С км–2 год–1) до заметного источника на нижнем окончании области абляции (от 200 до 334 кг С км–2 год–1). При добавлении к средневзвешенной по площади величине годового валового потока с поверхности ледника вклада примыкающих к нему почвоподобных участков молодых морен полученная величина существенно возрастает (1015 кг С км–2 год–1).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Полученные результаты характеризуют роль ледников, прежде всего, как консервирующих агентов баланса ПГ в современной биосфере. Сама по себе толща льда в ходе таяния не представляет собой сколько-нибудь заметного источника или стока ПГ, но в результате прогрессирующего отступания ледников из подледных резервуаров формируются все более существенные дополнительные источники биосферно-активных веществ, влияющие на скорость и структуру локального и общего биогеохимического круговорота, и обмена энергии. Масштабы таких изменений требуют дальнейших оценок.

Список литературы

  1. Anderson M.J., Gorley R.N., Clarke K.R. PERMANOVA+ for PRIMER: Guide to Software and Statistical Methods. Plymouth: PRIMER-E Ltd, 2008. 214 p.

  2. Andrew L.C. Greenland’s Subglacial Methane Released // Nature. 2019. V. 565. P. 31–32.

  3. Anesio A.M. and Laybourn-Parry J. Glaciers and Ice Sheets as a Biome // TREE. 2012. 27. 219–225.

  4. Cook J., Edwards A., Takeuchi N., Irvine-Fynn T. Cryoconite: The Dark Biological Secret of the Cryosphere // Progress in Physical Geography. 2016. 40(1). P. 66–111.

  5. Hodson A.J., Anesio A.M., Ng F., et al. A Glacier Respires: Quantifying the Distribution and Respiration CO2 Flux of Cryoconite across Arctic Supraglacial Ecosystem // J Geoph Res. 2007. 112(G4): G04S36.

  6. IPCC, 2021: Climate Change 2021: The Physical Science Basis. Contribution of Working Group I to the Sixth Assessment Report of the Intergovernmental Panel on Climate Change. (V. Masson-Delmotte, P. Zhai, A. Pirani, S.L. Connors, C. Péan, S. Berger, N. Caud, Y. Chen, L. Goldfarb, M.I. Gomis, M. Huang, K. Leitzell, E. Lonnoy, J.B.R. Matthews, T.K. Maycock, T. Waterfield, O. Yelekçi, R. Yu and B. Zhou (eds.)). Cambridge University Press. In Press.

  7. Kutuzov S., Lavrentiev I., Smirnov A., Nosenko G., and Petrakov D. Volume Changes of Elbrus Glaciers from 1997 to 2017 // Front. Earth Sci. 2019. 7:153.

  8. Toropov P.A., Aleshina M.A., Nosenko G.A., and Khromova T.E. Modern Deglaciation of the Altai Mountains: Effects and Possible Causes // Russ. Meteorol. Hydrol. 2020. 45. P. 368–376.

  9. Wadham J.L., Hawkings J.R., Tarasov L., et al. Ice Sheets Matter for the Global Carbon Cycle // Nat Commun. 2019. 10. 3567.

  10. WGMS (2020, updated, and earlier reports). Global Glacier Change Bulletin No. 3 (2016-2017). Zemp M., Gärtner-Roer I., Nussbaumer S.U., Bannwart J., Rastner P., Paul F., and Hoelzle M. (eds.), ISC(WDS)/IUGG(IACS)/UNEP/UNESCO/WMO, World Glacier Monitoring Service, Zurich, Switzerland, 274 pp., publication based on database version: https://doi.org/10.5904/wgms-fog-2019-12

  11. Zemp M., Huss M., Thibert E., et al. Global Glacier Mass Changes and their Contributions to Sea-level Rise from 1961 to 2016 // Nature. 2019. V. 568. P. 382–386.

  12. Zhang Y., Shichang Kang, Da Wei, Xi Luo, Zhuangzhuang Wang, Tanguang Gao. Sink or Source? Methane and Carbon Dioxide Emissions from Cryoconite Holes, Subglacial Sediments, and Proglacial River Runoff during Intensive Glacier Melting on the Tibetan Plateau // Fund Res. 2021. 1. P. 232–239.

  13. https://www.co2.earth/co2-ice-core-data

Дополнительные материалы отсутствуют.