Известия Русского географического общества, 2020, T. 152, № 5, стр. 48-58

Александр фон Гумбольдт (1769-1859) начал свою научную деятельность как геогност (геолог). Сам Гумбольдт называл себя естествоиспытателем¹¹, а в своих известных трудах “Asie centrale” и “Космос” отмечал, что занимается “физикой земли”. Историки географии считают его выдающимся географом, а время его деятельности − классическим периодом в истории географии.

Исследования А. Гумбольдта несомненно оказали большое влияние на развитие географической науки и благодаря методам, которые он использовал для изучения различных явлений на земной поверхности, и благодаря утверждению представлений о важности изучения отношений между этими явлениями. Гумбольдт ввел в географию идею изотерм, обратил внимание на различия морского и континентального климата, подчеркивал значение описания рельефа (измерения высоты не только вершин гор, но и перевалов), а также много внимания уделял географии растений.

Гумбольдт, вероятно, осознал значение своих исследований именно для географии, обрабатывая материалы наблюдений, собранных во время американского путешествия. Можно предположить, что на него оказывало также влияние знакомство с К. Риттером²². Во всяком случае, Гумбольдт читал в Берлине популярные лекции по географии. Размышлять о создании на их основе особого труда по физической географии он начал по инициативе немецкого геолога Б. Котты в 1827 г. [23]. По мнению Гумбольдта, такому труду должен был предшествовать “Атлас физического землеведения”, который он поручил подготовить картографу Г. Бергхаузу. Но итогом обработки лекций Гумбольдта стал труд не по географии, а “Космос”³³, содержание которого охватило все естественные науки его эпохи.

В Россию Гумбольдт отправился в 1829 г., по приглашению министра финансов Е.Ф. Канкрина, для решения геологической проблемы – изучения платиновых отложений Урала, чтобы определить возможности использования их для создания монет. Он писал Канкрину: “Я не собираюсь ехать в естественно-историческую экспедицию, как Гмелин или Паллас; я имею в виду, поскольку поставил себе вполне определенную цель, только летнее путешествие на Урал” [9, с. 60]. Между тем, Гумбольдт и его спутники пересекли Европейскую Россию, побывали на Урале, на Алтае и у Каспийского моря. Во время экспедиции путешественники не ограничивались геологическими наблюдениями, они астрономически определили географическое положение многих пунктов, измеряли высоты, вели метеорологические, магнитные и прочие наблюдения.

Результатом исследований стали труды Гумбольдта “Fragmets de géologie et de climatologie Asiatiques” (Paris, 1831) и “Asie centrale” (Paris, 1843). Особое внимание в этих трудах Гумбольдт уделял орографии (описанию рельефа) и климатическим особенностям Азии. Именно благодаря Гумбольдту распространилось само название “Центральная Азия” (в России – Средняя Азия, в Германии – “Mittel Asia”). Он обратил внимание на недостаточно четкие представления о содержании этого понятия: “Не будет излишним напомнить/…/, насколько неопределенно и неточно применяется обычно название Центральная Азия и Высокая Азия” [2, с. 14]. Гумбольдт определил границы Центральной Азии между 27° и 52° с.ш.⁴⁴, поэтому его труд включал также сведения об Уральских горах и Алтае.

В 1830 г. Гумбольдт послал Канкрину атлас, опубликованный еще в 1814 г., отметив, что сделал попытку изобразить профили целых стран. “Как должен выглядеть профиль от Семипалатинска до Гималаев в Непале, – размышлял Гумбольдт. – Наверное, это не сплошное плоскогорье, как принято считать, а страна, пересеченная четырьмя широтными горными системами” [9, с. 103].

Уже в следующем году в труде “Fragmets de géologie et de climatologie Asiatiques” Гумбольдт предложил орографическую схему Центральной Азии, включающую Алтай, Тянь-Шань, Куньлунь и Гималаи. Сведения об этих горных системах он извлек из трудов Г.Ю. Клапрота и китайских ученых о географии Азии.

Выводы Гумбольдта о рельефе Азиатской России были основаны как на его собственных наблюдениях и исследованиях участников экспедиций Петербургской Академии наук XVIII в., так и на наблюдениях путешественников, побывавших в Сибири после 1829 г. Об этом он писал в письмах к ученым и государственным деятелям России. Эти письма позволяют судить не только о широкой общительности Гумбольдта, но и о его научных интересах.

Геологическое изучение Уральских гор началось еще в начале XVIII в., однако ко времени путешествия Гумбольдта особенности рельефа этой обширной горной системы были практически неизвестны, и ученые даже не знали, где Урал заканчивается на севере и на юге. Гумбольдт и сопровождавшие его в 1829 г. от Миасса до Оренбурга российские горные инженеры Г.П. Гельмерсен и Э.К. Гофман вели измерение высот, но этого было недостаточно даже для описания рельефа только южной части “Уральского кряжа”.

После окончания экспедиции по инициативе Гумбольдта Гельмерсен и Гофман были отправлены в Европу для продолжения образования. Вернувшись из Европы, Гельмерсен вел геологические исследования как на Южном Урале, так и на Алтае, собирая сведения и о рельефе. Не удивительно, что Гумбольдта интересовали результаты наблюдений Гельмерсена, о чем свидетельствует их переписка⁵⁵. На основе полученных от Гельмерсена сведений Гумбольдт узнал о высотах некоторых вершин Уральских гор и о наличии меридиональных хребтов в южной части этой системы.

В начале XIX в. сохранялись представления предшествующего века о том, что Уральские горы на юге соединяются с Алтаем. Такого же мнения придерживался и Гумбольдт. Гельмерсен нашел нужным обратить его внимание на ошибочность такого взгляда. И в орографической схеме, в которой Алтайские горы рассматривались как одна из важнейших широтных цепей Центральной Азии, Гумбольдт отметил, что Алтай не соединяется с Уральскими горами. Но южной оконечностью Урала Гумбольдт считал не Мугоджарские горы, а плато (высокую равнину) “Усть-Урт” (Устюрт)⁶⁶. И Гельмерсен на основе своих исследований убеждал его в ошибочности такого мнения.

В 1832 г. для астрономических наблюдений в Западной Сибири (по инициативе директора Военно-топографического депо Генерального штаба Ф.Ф. Шуберта) был командирован астроном В.Ф. Федоров. Он вел не только астрономические наблюдения, но и измерял высоты как в Западной Сибири, так и на Урале. Гумбольдт узнал о наблюдениях Федорова из отчета о его экспедиции, опубликованного В.Я. Струве, и пытался получить данные о высотах от самого Федорова. Однако Федоров после возвращения из экспедиции статей о своих наблюдениях не публиковал, а на письма Гумбольдта не отвечал⁷⁷.

Поэтому в письмах в Россию самым разным ученым Гумбольдт постоянно спрашивал о результатах наблюдений Федорова. В “Asie centrale” он поместил особый очерк под названием “Гипсометрическая заметка обработанных измерений господина Федорова”⁸⁸, в которой содержались сведения о высоте Уральских гор вблизи Богословска (Конжаковский Камень, Косьвинский Камень, Денежкин Камень)⁹⁹. Благодаря Гумбольдту, названия этих вершин Среднего Урала вошли в географическую литературу.

Почти одновременно с Федоровым, на обратном пути из Китая в Россию, на юге Восточной Сибири побывал астроном Е.Н. Фус. Наблюдения Фуса ограничились областью между Кяхтой и истоками р. Амур. Он вел астрономические, гипсометрические и магнитные наблюдения, а также составил карту. В 1835 г. Фус представил результаты своих наблюдений в Академию наук, и там высоко оценили и отчет, и карту¹⁰¹⁰. Непременный секретарь Академии П.Н. Фус, узнав о желании Гумбольдта получить карту, составленную его братом, в 1837 г. отправил ее вместе с отчетом Гумбольдту [9, с. 126].

До путешествия Гумбольдта о рельефе Алтая имелись еще более скудные сведения, чем о рельефе Уральских гор. По мнению Гумбольдта, Алтайские горы продолжались до озера Байкал. Он различал собственно Алтай, Малый Алтай, Алтайские Белки, считал Саяны составной частью Алтайских гор, но отделял от Алтая Кузнецкий Алатау и Салаирский кряж.

Из письма Гумбольдта Е.Ф. Канкрину, написанному в ноябре 1842 г., можно узнать, что для исследований Алтая он рекомендовал П.А. Чихачева. Гумбольдт благодарил Канкрина за отчет Чихачева “относительно столь мало известного в географическом отношении района к западу от Телецкого озера” [9, с. 158]. Считая этот отчет “исключительно приятным подарком” и даже получив письмо от самого Чихачева из Красноярска, Гумбольдт однако не смог воспользоваться его данными об Алтае, так как последний лист труда “Asie centrale” уже печатался.

Во время своего путешествия в 1829 г. Гумбольдт измерил уровень Каспийского моря. Он знал, что сведения об уровне этого моря относительно мирового океана в работах ученых России различаются. Поэтому во время своего выступления на чрезвычайном заседании в Академии наук осенью 1829 г., Гумбольдт отметил, что измерение уровня Каспийского моря и характера изменений этого уровня должно стать одной из важнейших задач Академии наук в области географии.

В 1834 г. Гумбольдт познакомился с трудом профессора Дерптского университета И.Ф. Паррота “Reise zum Ararat"¹¹¹¹. В письме к Парроту он отметил: “Если Вы сами говорите на странице 349 рукописи и странице 33 печатного экземпляра, что новое издание заслуживает не меньшего доверия, чем измерения 1811 г., то отсюда еще не следует, что надлежит верить только одному новому измерению” [9, с. 120]. Различия результатов наблюдений Гумбольдт связывал с неточностью инструментов (по его мнению, на показания барометра влияют метеорологические условия). Замечания Гумбольдта Паррот поместил в дополнение к своему труду.

В 1836 г. по инициативе академиков В.Я. Струве и Г.Ф. Паррота Петербургская Академия наук организовала экспедицию для триангуляционной съемки между Черным и Каспийским морями, в состав которой вошли ученики В.Я. Струве: А.Н. Савич, Е.Е. Саблер и Е.Н. Фус. Проект Каспийской нивелировки был следствием предложения, сделанного Гумбольдтом Академии наук еще в 1829 г. Поводом стали его замечания к труду И.Ф. Паррота [20 с. 187].

Гумбольдт знал об академической экспедиции и ждал ее результатов. В 1839 г. в письме к А.Я. Купферу (с пометкой “спешно”) Гумбольд писал, что ему необходимы сведения об уровне Каспийского моря для нового издания “Fragmets…”. Так как в известных ему работах данные различались. Гумбольдт спрашивал: “На каком значении следует остановиться окончательно?” [9, с. 140].

После обработки результатов Каспийской триангуляции оказалось, что разница между уровнями Черного и Каспийского морей составляла по вычислениям В.Я. Струве 26.04 м, а по вычислениям Е.Е. Саблера 25.5 м [8, с. 54]. Интересно, что в предисловии к труду “Asie centrale” Гумбольдт поместил результат собственных наблюдений, согласно которым уровень Каспийского моря на 12.7 туазов (24.75 м) ниже уровня Мирового океана [2, с. 17].

После выхода в свет “Asie сentrale” Гумбольдт не прекратил интересоваться исследованиями российских путешественников. В последние годы жизни, несмотря на активную работу над созданием “Космоса”, он надеялся подготовить также новое издание труда “Asie сentrale” с уточнениями и дополнениями¹²¹². Можно предположить, что Гумбольдт просил П.А. Чихачева сделать дополнения к этому изданию. Во всяком случае, в 1869 г. на собрании Британской ассоциации содействия науке (British Association for the Advancement of Science) Чихачев рассказал о подготовке в Париже нового издания “Asie centrale"¹³¹³. В следующем году Чихачев сообщил Московскому обществу испытателей природы, что у парижского издателя сохранились дополнения и заметки самого Гумбольдта [4]. Однако второе издание не осуществилось.

О том, что до конца своих дней Гумбольдт внимательно следил за исследованиями российских путешественников, выразительно свидетельствуют его письма в Россию. В России исследования Гумбольдта тоже были известны. В 30-х гг. XIX столетия сведения о публикации “Fragmets…” и переводы отрывков из этого сочинения появились в популярных журналах. Перевод части “Asie centrale” под названием “Средняя Азия” уже в 1843 г. был напечатан в нескольких номерах “Отечественных записок”.

Затем имя Гумбольдта в периодических изданиях упоминалось неоднократно. Регулярно публиковались биографические очерки со сведениями о научных заслугах Гумбольдта, статьи с описанием подробностей его путешествия по России, сообщения о выходе в свет томов “Космоса” и рецензии на русские переводы этих томов. Но в этих изданиях трудно отыскать рецензии или ссылки на труд “Asie centrale” [17].

Несмотря на обилие в русской литературе статей, в которых встречалось имя Гумбольдта с восторженными отзывами о нем, как ученом, и при этом отмечалось особое значение его трудов для познания как Азии, так и Сибири¹⁴¹⁴, редко упоминались конкретные идеи из этих трудов.

Однако путешественники, отправляясь в экспедиции, в той или иной мере знакомились с содержанием “Asie centrale” и другими работами Гумбольдта. Об этом свидетельствуют не столько ссылки, сколько самые разные косвенные признаки. Например, рассуждения о важности измерения высот, описания форм рельефа, влиянии рельефа на климатические явления и характер растительности, о значении использования сравнительного метода при описании отдельных местностей.

Профессор геологии Московского университета Г.Е. Щуровский в конце 1840-х гг. был командирован на Алтай для геологических исследований. Результаты своих исследований он изложил в работе “Геологическое путешествие по Алтаю, с историческими и статистическими сведениями о Колывано-Воскресенских заводах”, в которой рельеф описан на основе данных Гумбольдта из труда “Asie centrale”.

П.П. Семенов в 1850-х гг. начал заниматься переводом труда “Землеведение Азии” К. Риттера. В статье “Обозрение Амура в физико-географическом отношении” [16] он широко использовал данные о рельефе не только Риттера, но и Гумбольдта. Именно в этой статье Семенов впервые поместил на русском языке многие термины, относящиеся к рельефу, из трудов этих географов: нагорье, низменность, плоскогорье, альпийская страна.

Гумбольдт был одним из тех, кто рекомендовал геолога Г.В. Абиха для работы в России, считая его “первым немецким геологом после Леопольда Буха” [9, с. 166]. В 1842 г. Абих стал профессором Дерптского университета и вскоре отправился на Кав-каз для геологических исследований. На Кавказе Абих занимался не только геологией, но также много внимания уделял изучению рельефа. Уже в 1847 г. он предложил Академии наук свои соображения о рельефе Дагестана (как части “Центрального Кавказского хребта”) [22]. Абих считал, что для геологических (точнее орографических) исследований важны метеорологические данные. Именно поэтому он раздавал жел-ающим проводить такие наблюдения приборы. Благодаря этому на Кавказе появилось несколько метеорологических станций. О результатах деятельности станций, созданных по его инициативе в 1846–1847 гг., Абих опубликовал статью, к которой было приложено и его письмо, адресованное Гумбольдту [24]. На основе этих метеорологических наблюдений Абих составил климатическую карту Закавказья, на которую нанес изотермы. В первом томе “Записок Кавказского отдела РГО” сообщалось о рельефной карте Кавказа, составленной Абихом [3].

В 1842–1845 гг. зоолог А.Ф. Миддендорф путешествовал по Восточной Сибири. Труд, включавший результаты его исследований, увидел свет гораздо позже. Отдел “Орография” этого труда (1860 г.) начинался словами: “Всякому образованному ныне понятно, что строгое измерение неровностей материка и его высоты над морем должно лежать в основании всех климатических и биологических рассуждений об известной стране” [6, с. 189]. “Всякий образованный” знал об этом из трудов Гумбольдта. В отделе “Климат” Миддендорф отметил, что “Гумбольдт в своей “Центральной Азии” уже положил главные основания для метеорологического познания Сибири” [6, с. 317]. Рассуждая о борьбе между материковым климатом Внутренней Азии и морским климатом Атлантического океана, Миддендорф повторил мысль Гумбольдта о Европе как полуострове Азии [6, с. 321]. После путешествия по “Барабинской березовой степи” Миддендорф пришел к выводу, что некогда это пространство было дном моря, соединявшего Арало-Каспийский бассейн с Ледовитым океаном. Тем самым Миддендорф подтверждал предположение Гумбольдта.

Оренбургская губерния, согласно Гумбольдту, относилась к Центральной Азии. С 1836 г. чиновником особых поручений при военном губернаторе Оренбургского края В.А. Перовском служил Я.В. Ханыков. По поручению губернатора он собирал сведения об истории, статистике и географии края и соседних с ним Хивинского и Бухарского ханств. Я.В. Ханыков был автором нескольких работ о географии Оренбургской губернии.

В 1842 г., оказавшись в Париже, Ханыков “разными кознями” (как он писал В.И. Далю) смог получить корректурные листы труда Гумбольдта “Asie centrale” и литографированную карту к этому труду. Назвав труд “гигантским сводом всего, что было известно об этой части земного шара”, Ханыков обратил внимание на ошибочность некоторых сведений Гумбольдта об Урале и “Киргизских степях”. Тогда свои замечания он не смог сообщить Гумбольдту, но опубликовал в статьях журналов Парижского и Лондонского географических обществ [5, с. 98−99].

В 1845 г. Ханыков изложил свои замечания в письме Гумбольдту. На основе этого письма он составил пояснения к своей “Карте земель киргизов внутренней и малой орд”, которую он послал Гумбольдту [18]. В этой статье Ханыков писал о мнимости укоренившегося понятия о соединении Алтая с Уралом, о том, что “между Муходжарами и Устьюртом вовсе нет соединения”, и выразил сомнение в правомерности предположения Гумбольдта о древнем проливе, некогда соединявшим Арало-Каспийское море и Северный океан.

В 1851 г. Ханыков стал секретарем РГО и в том же году отправил Гумбольдту отчет о деятельности Общества за 1850 г., карту Аральского моря и “Пояснительную записку” к ней (опубликованные в 1851 г.), а также список астрономических пунктов Азии, определенных к этому времени [19].

Письмо Гумбольдта с благодарностью “за подарки” пришло в Петербург, когда Ханыков уже не был секретарем Общества. Гумбольдт подчеркивал значение описания карты Аральского моря и списка астрономических пунктов для географии Центральной Азии, а также отметил: “При новом издании моей “Asie centrale” я воспользуюсь Вашим любопытным замечанием об отсутствии соединения между Мугоджарскими горами и северо-восточною оконечностью Усть-Урта”¹⁵¹⁵.

В 1856–1857 гг. на Тянь-Шане побывал П.П. Семенов. Он присоединился к экспедиции, организованной Военно-топографическим депо для съемок на Алтае. Однако гораздо больше его интересовал Тянь-Шань. Из экспедиции Семенов писал в РГО: “Даже почтенный патриарх науки А. фон Гумбольдт в разговоре со мною в 1853 г. указал мне эту страну, как более всего заслуживающую самого тщательного исследования” [10]¹⁶¹⁶. Семенов впервые собрал некоторые сведения об этой горной системе, а вернувшись из экспедиции, сообщил РГО, что подготовит два тома, в которых обобщит результаты своих наблюдений на Тянь-Шане, а также атлас. Это намерение Семенов никогда не осуществил, но опубликовал несколько статей и часть путевых заметок.

В 1857 г. зоолог Н.А. Северцов отправился в экспедицию к Аральскому морю, организованную Петербургской Академией наук. В проекте этой экспедиции он отметил важность изучения влияния на органическую жизнь континентального климата (названного так Гумбольдтом). Среди книг, которые Северцов взял в экспедицию, был и труд “Asie centrale”.

В 1867 г. в первом томе “Записок РГО по общей географии” была опубликована статья Северцова “Поездка в западную часть Небесного хребта (Тянь-Шаня) или Цунь-Лин древних китайцев от западных пределов Заилийского края до Ташкента” – о наблюдениях во время его первой экспедиций на Тянь-Шань в 1864 г. Северцов отметил, что его выводы предварительны. При этом он отзывался с большим уважением о Гумбольдте, называя его “основателем современной орографии, да и вообще физической географии”. Считая “Asie centrale” трудом более плодотворным, чем “Землеведение Азии” К. Риттера, Северцов отметил “…хотя и не всегда верные, географические построения Гумбольдта, которые прямо указывают, на что преимущественно обращать внимание для получения основных научных данных о неизвестной стране” [12, с. 153–154].

Однако к “конструкции” (орографической схеме) Гумбольдта Северцов отнесся критически, считая ошибочным его мнение о меридиональном хребте Болор. По словам Северцова, “Болора в смысле отдельного хребта вовсе не существует, и горы доселе так называвшиеся, должны быть причислены к Гималайской системе”” [12, с. 136]. Это не меридиональный хребет, как полагали прежде, а северо-западное продолжение Гималаев в виде “огромной выпуклости”. Поэтому Северцов предлагал сократить орографическую схему Гумбольдта, оставив лишь три горных системы: Алтай, Тянь-Шань и Гималаи. По его мнению, Тянь-Шань и Гималаи − “широкие сплошные выпуклости”, а Алтай – “выпуклость усеянная хребтами” [12, с. 152].

В 1865–1867 гг. во время Туркестанской экспедиции, организованной РГО, Северцов вновь побывал на Тянь-Шане. На основе своих наблюдений, а также съемок других путешественников, он составил орографическую схему и карту Тянь-Шаня, приложенную к обширному труду “Путешествие по Туркестанскому краю и исследования горной страны Тянь-Шань” [13]. Работая над этой схемой, Северцов уточнял свои выводы о рельефе Тянь-Шаня и продолжал подчеркивать заслуги Гумбольдта. Так, в 1872 г., во время соединенного заседания отделений математической и физической географии РГО, Северцов отметил “ясность и изящество” орографической схемы Гумбольдта, а также “образцовую по полноте и логичности программу исследований, которая в окончательном результате все-таки привела к разъяснению крайне замечательного рельефа Внутренней Азии”. По словам Северцова, “понятия Гумбольдта послужили исходной точкой для всех до настоящего времени изысканий азиатских путешественников”¹⁷¹⁷.

Впоследствии Северцов составил первую орографическую схему Памира, опубликованную уже после его смерти [15]. Cравнивая рельеф Памира и Тянь-Шаня, он вновь вспомнил о “Гумбольдтовом Болоре”. По мнению Северцова, построение Болора, также как Тянь-Шаня и Куньлуня, “было неверным собственно в том, что оно лишь чрезмерно упрощено, но не в основаниях, на которых оно производилось”. Из-за недостатка сведений о рельефе Азии появились представления о длинных непрерывных хребтах. Впрочем, Северцов полагал, что непрерывность этих хребтов “скорее ошибка последователей Гумбольдта” − их представлений об идеальном их меридиональном или параллельном направлении [14].

Итак, путешествие Гумбольдта по России было недолгим, но оказалось достаточно плодотворным для географии. Труды Гумбольдта оказывали влияние не столько новыми фактическими данными, сколько сведениями об истории познания Азиатского материка, а также систематизацией уже накопленных материалов о рельефе, что определяло пути дальнейших исследований.

На это обращали не раз внимание ученые во второй половине XIX в. Так, в 1867 г. Н.А. Северцов писал: “Таково свойство гумбольтова гения: даже ошибаясь, он полезен науке, облегчая разрешение поставленного им вопроса, и второстепенному исследователю, который будет поставлен для этого в более благоприятныя условия” [12, с. 154].

Г.Е. Щуровский в 1859 г. писал: “Означенные части России (Урал, Алтай, Прикаспийские страны) находятся в теснейшей связи с горными системами Средней Азии, но об этих системах до последнего творения Гумбольдта мы имели весьма сбивчивое понятие; тут только на основании многих дотоле малоизвестных источников и глубоких соображений самого автора орография Средней Азии приведена в надлежащую ясность. С этим вместе объяснилась и прилежащая к ним орография Азиатской России” [21, с. 27].

Геолог И.В. Мушкетов, который в 1870-х гг. путешествовал по Тянь-Шаню и Памиру, считал, что труд “Asie centrale” “…составляет действительно эпоху в изучении как Средней Азии вообще, так и Туркестана в особенности. Таким образом, Гумбольдт для нас важен не столько как непосредственный исследователь природы Туркестана, сколько как критик и систематизатор” [7, с. 89]. По мнению Мушкетова, работы всех тех, кто занимался географией Средней (Центральной) Азии, “…составляли только материал, который остался бы, так сказать, в виде бесформенной массы, если бы к нему не прикоснулась рука великих систематиков нашего века”. Мушкетов имел в виду Гумбольдта и Риттера, которые, по его словам, “почти одновременно занялись приведением в порядок всех сведений накопившихся в продолжении многих веков, /…/ разобрали их критически и построили из них цельное здание, насколько позволяли наличные средства” [7, с. 118].

Д.Н. Анучин (наиболее глубокий русский исследователь географического творчества Гумбольдта) подвел итог подобным суждениям: “Главную его заслугу видели в том, что он свел воедино все имевшиеся тогда более достоверные сведения по орографии, геологии и климатологии внутренней Азии и набросал орографическую схему, из которой были исключены некоторые державшиеся веками ложные представления” [1].

50−60-е гг. XIX столетия в известной мере можно считать переломными в истории географического познания России, особенно ее Азиатской части. Именно в эти годы исследователи стали активно использовать новые методы наблюдений и пытаться обобщать самые разнообразные сведения о явлениях на земной поверхности. Изменился и характер изложения результатов экспедиций. Идеи и труды А. Гумбольдта содействовали утверждению нового стиля описания путешествий – систематизации данных. И, несмотря на то, что русские ученые в основном исправляли неточности выводов Гумбольдта, некоторые его суждения пользовались авторитетом почти до конца XIX столетия. Труды А. Гумбольдта и К. Риттера не столько завершили “классический период” географии, сколько создали предпосылки для нового этапа в истории географической науки.