Кристаллография, 2020, T. 65, № 6, стр. 921-932

Антимикробная активность композиционных гидрогелей в системе поли-N-винилпирролидон–RE(NO3)3 · xH2O (RE – ионы редкоземельных металлов)

Г. М. Кузьмичева 1*, О. И. Тимаева 2, Н. Н. Новикова 2, С. Н. Якунин 2, А. В. Рогачев 2, Р. Д. Светогоров 2, И. И. Пашкин 1, Р. П. Терехова 3

1 МИРЭА – Российский технологический университет
Москва, Россия

2 Национальный исследовательский центр “Курчатовский институт”
Москва, Россия

3 Институт хирургии им. А.В. Вишневского Минздрава России
Москва, Россия

* E-mail: galina_kuzmicheva@list.ru

Поступила в редакцию 09.06.2020
После доработки 09.06.2020
Принята к публикации 11.06.2020

Полный текст (PDF)

Аннотация

Представлены результаты изучения и анализа бактерицидных и бактериостатических свойств (в темноте) солей RE(NO3)3 · xH2O (RE = La, Ce, Gd, Yb, Y) и композиционных гидрогелей с поли-N-винилпирролидоном по отношению к бактериям Escherichia coli, Staphylococcus aureus, Staphylococcus epidermidis, Pseudomonas aeruginosa, Proteus mirabilis, Klebsiella pneumonia и грибам Candida albicans. Предложены корреляционные связи зоны задержки роста микроорганизмов с характеристиками объектов. Продемонстрированы на упорядоченных фосфолипидных монослоях (модель биологических мембран) механизмы взаимодействия с клеточной оболочкой бактерий ионов Yb3+ соли Yb(NO3)3 · xH2O, обладающей высокой антимикробной активностью по отношению к Escherichia coli, Staphylococcus aureus, Candida albicans.

ВВЕДЕНИЕ

В отечественной и зарубежной литературе имеется большое количество публикаций, посвященных разработке перспективных подходов к преодолению резистентности микроорганизмов за счет вновь разработанных и синтезированных альтернативных средств с высокой антимикробной активностью. К таким объектам относятся соединения с редкоземельными ионами (RE), которые входят в виде добавок в составы противовоспалительных, регенерирующих, обезболивающих, ранозаживляющих, антимикробных мазей и препаратов, таких как Эплан (регистрационное удостоверение RU.77.99.21.001.Е.002989.02.12), “Кожная броня”, Вилпран, Лантанол [15].

Кроме того, соединения с RE используются в профилактической медицине (гидроксиапатит, допированный ионами RE = Gd3+, Yb3+/Tm3+, Eu3+, для диагностики на основе мультимодальной визуализации) [6], в качестве 3D-скаффолдов на дефектах ткани (хитозан-силоксановые сферы с инкорпорированным CeCl3) [7], а также они перспективны как биологически активные вещества, которые влияют на свободно радикальные процессы окисления в тканях и антиоксидантную активность [8].

Настоящие и будущие области применения соединений с RE требуют изучения этих соединений в формах, имеющих отношение к области использования, нахождения корреляционных связей и установления или предложения роли ионов RE в проявлении их функциональных свойств. Научный и практический интерес представляет исследование молекулярных механизмов действия лекарственных препаратов c ионами RE, фармакологическая активность которых определяется не только их составом и строением, но и состоянием функциональных групп в препарате [9].

Цель настоящего исследования – изучить антимикробную активность солей RE(NO3)3 · xH2O (RE = La, Ce, Gd, Yb, Y) как в индивидуальном виде, так и в составе композиционных гидрогелей с поли-N-винилпирролидоном, в отношении широкого круга микроорганизмов и предложить возможные причины реализации свойств.

Данная работа является продолжением цикла работ по исследованию бактерицидных и бактериостатических свойств композитов разной природы (цеолиты, полимеры, гидрогели) с наноразмерными оксидами цинка и оксидами титана (IV) [1015], а также композиционных гидрогелей на основе поли-N-винилпирролидона (ПВП, (C6H9NO)n) с поликристаллическими солями RE(NO3)3 · xH2O: с RE = La, Gd, Yb [16] и Ce, Y [17]. Причем антимикробная активность солей и композитов с ПВП изучена и представлена только в отношении ограниченного круга микроорганизмов (Staphylococcus aureus, Escherichia coli, Candida albicans), а образцы исследованы методами рентгенографии, малоуглового рентгеновского рассеяния и электронной микроскопии.

МЕТОДИКА ЭКСПЕРИМЕНТА

Объекты исследования. Гидрогели на основе ПВП получены золь-гель технологией из ПВП, сшивающего агента тетраэтоксисилана (ТЭОС, SiC8H20O4) и порошков RE(NO3)3 · xH2O с RE = La, Се, Gd, Yb и Y. Для этого к 11% водному раствору ПВП добавляли молочную кислоту (катализатор) и ТЭОС с концентрациями 0.01 и 5.04 мас. % соответственно. Смесь перемешивали при комнатной температуре в течение 30 мин и выливали в форму с крышкой. Толщина вылитых смесей составляла 4–6 мм. При получении композиционных гидрогелей ПВП/RE(NO3)3 · xH2O (в дальнейшем будем обозначать их как ПВП/RE) порошки солей RE(NO3)3 · xH2O (далее обозначены как RE) добавляли в количестве 5.59 мас. % до введения ТЭОС. Условия получения гидрогелей ПВП и ПВП/RE одинаковы.

Рентгенографическое изучение солей. Исследования солей RE методом порошковой рентгеновской дифракции проводились на экспериментальной станции Рентгеноструктурного анализа (РСА) Курчатовского источника синхротронного излучения [18] с использованием монохроматического излучения с длиной волны λ = 0.8 Å (энергия фотонов Е = 15 498 эВ), фокусированного на образце размером до 400 мкм. Измерения проводились в геометрии Дебая–Шеррера (на просвет), образец помещался в криопетлю размером 300 мкм и в процессе измерения вращался вокруг горизонтальной оси для усреднения дифрактограмм по ориентациям образца. Регистрация дифракционных картин осуществлялась двумерным позиционно-чувствительным детектором Rayonix SX165, располагавшимся на расстоянии 150 мм от образца под углом 2θ = 29.5° к оси прямого пучка. Время экспозиции составляло 5 мин. Полученные двумерные дифрактограммы интегрировались к одномерному виду (к зависимости I(2θ)) с использованием программы Dionis [19]. Калибровка угловой шкалы детектора и определение аппаратного уширения дифракционных рефлексов осуществлялись за счет измерения поликристаллического стандарта LaB6 (NIST SRM 660a). Определение параметров микроструктуры и размеров элементарной ячейки RE проводилось в программе Jana2006 [20].

Дифференциально-сканирующая калориметрия образцов. Дифференциально-сканирующая калориметрия (ДСК) порошков RE и нативных гидрогелей ПВП/RE проведена на приборе Netzsch DSC 204 (Phoenix, Германия). Навески порошков или гидрогелей помещали в стандартный алюминиевый тигель с проколотой крышкой. Сканирование осуществляли со скоростью 10 град/мин в атмосфере аргона (99.99%) при скорости потока 100 мл/мин в интервале температур от 25 до 600°С. Результаты обрабатывали с помощью программы Netzsch Proteus. Точность определения температуры 0.1°С.

Рентгеновские исследования на поверхности растворов солей. Для проведения экспериментов на поверхности растворов соли Yb(NO3)3 · хH2O формировали фосфолипидные монослои. Для этого использовали 1,2-дипальмитоил-sn-глицеро-3-фосфоглицерин (ДПФГ) и 1,2-дипальмитоил-sn-глицеро-3-фосфоэтаноламин (ДПФЭ) (Sigma). Растворы фосфолипидов (смесь хлороформ/метанол в соотношении 9:1 с концентрацией 0.45 мг/мл) наносили на поверхность раствора соли Yb(NO3)3 · хH2O с концентрацией 10–4 М, pH 6.5. Монослой поджимали до давления π = 25 мН/м, которое во время рентгеновских измерений поддерживалось постоянным. Контрольные измерения проводили на монослоях ДПФГ и ДПФЭ, сформированных на чистой воде. Все растворы были приготовлены с использованием воды высокой степени очистки (сопротивление >18 MОм · см), полученной на установке Millipore Corp. Измерения проводили при комнатной температуре.

В эксперименте использован метод стоячих рентгеновских волн (СРВ) в геометрии полного внешнего отражения (ПВО) [21]. В рамках этого метода наряду с рентгеновским отражением регистрировался выход вторичных излучений, возникающих при неупругом рассеянии рентгеновских лучей в условиях ПВО. Такие измерения позволяют получать информацию о положении атомов определенного сорта вдоль нормали к поверхности из анализа угловых зависимостей интенсивности выхода вторичного излучения. Изменения кристаллической структуры фосфолипидных монослоев фиксировали с помощью метода дифракции рентгеновских лучей в геометрии скользящих углов падения.

Измерения проводили на Курчатовском источнике синхротронного излучения на экспериментальной станции “Ленгмюр”. Во всех экспериментах использовали излучение с энергией 13 кэВ. Спектры флуоресцентного излучения регистрировали кремниевым дрейфовым детектором Vortex EX-90 (SII-Hitachi), расположенным перпендикулярно к поверхности водной субфазы на расстоянии ∼10 мм. Двумерные карты дифракционного рассеяния на фосфолипидных монослоях записывали при использовании линейного позиционно-чувствительного детектора Mythen-1k (Dectris), установленного в вертикальном положении и обеспечивающего параллельное измерение qz-сечений в диапазоне от 0 до 0.8 Å–1. Измерение интенсивности в горизонтальной плоскости рассеяния (qxy-направление) осуществляли угловым сканированием детектором с коллиматором Соллера с угловой апертурой 2 мрад. Для уменьшения рассеяния излучения на воздухе и снижения испарения жидкости измерения (общее время составляло 24 ч) проводили в атмосфере увлажненного гелия.

Антимикробная активность (в темноте). Микробиологические исследования по изучению антимикробной активности (АМА) поликристаллических солей RE, гидрогелей ПВП и ПВП/RE проведены методом “колодцев” в отношении микроорганизмов Staphylococcus aureus, Escherichia coli, Candida albicans, Staphylococcus epidermidis, Pseudomonas aeruginosa, Proteus mirabilis, Klebsiella pneumoniae [22]. Взвесь определенного вида микроорганизмов, содержащую 107–108 КОЕ в 1 мл, засевали “газоном” в чашки Петри на агар Мюллера–Хинтона в количестве 0.2 мл. На поверхности агара, засеянного культурами микроорганизмов, делали лунки с помощью тонкостенного цилиндра диаметром 6–8 мм, в которые помещали образцы. Для исследования солей RE их насыпали ровным слоем, а для изучения гидрогелей были вырезаны нативные образцы в виде круга диаметром 13 мм и толщиной 4–6 мм. Далее чашки с испытуемыми образцами помещали в термостат при 37°С на 24 ч. Результаты оценивали по размеру (диаметру) зоны задержки роста микроорганизмов вокруг лунки (величина Д, мм) с помощью линейки, включая диаметр самой лунки.

Степень чувствительности микроорганизмов к исследуемым образцам зависит от величины Д: чем она больше, тем выше чувствительность. По величине зоны задержки роста образцы делятся на четыре группы: Д < 10 мм – отсутствие чувствительности, Д = 11–15 мм – малая чувствительность, Д = 15–25 мм – средняя чувствительность, Д > 25 мм – высокая чувствительность к микроорганизмам [23]. Микробиологические исследования проведены в боксе микробиологической защиты второго класса, оснащенном УФ-лампой и ламинарным потоком воздуха.

РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ

RE(NO3)3 · хH2O (соли). Образцы RE демонстрируют высокую АМА в отношении Staphylococcus aureus, Escherichia coli, Candida albicans (самая высокая), наибольшая из них у RE(NO3)3 · · хH2O c RE = Y и Ce (рис. 1).

Рис. 1.

Диаметр зоны задержки роста микроорганизмов (в темноте) в присутствии солей RE(NO3)3 · хH2O (RE = La, Ce, Gd, Yb и Y): Staphylococcus aureus (1), Escherichia coli (2), Candida albicans (3).

Наблюдается несколько бóльшая активность RE к грамположительной бактерии Staphylococcus aureus, за исключением соли La(NO3)3 · хH2O (La), у которой высокая АМА только в отношении грамотрицательной бактерии Escherichia coli, а к остальным микроорганизмам эта соль в твердом виде проявляет среднюю чувствительность (рис. 1). Величина Д для Escherichia coli и Candida albicans убывает в ряду образцов RE(NO3)3 · xH2O с Y > Ce > Gd ≈ Yb > La, а для Staphylococcus aureus в другом ряду Ce > Y > Gd > Yb > La (рис. 1). Согласно [24] антимикробная активность по отношению к грибам Rhizopus nigricans, Saccharomyces cerevisiae, Aspergillus niger, Neurospora sitophila, Coprinus sp. снижается в ряду Lu > Y > Er > Ho > Dy > > Eu > Nd > Ce, что согласуется с нашими данными для другого вида грибов Candida albicans.

Причину разного поведения АМА солей RE нужно искать как в характеристиках самих образцов, так и в природе и строении микроорганизмов.

Анализ дифракционных картин RE (рис. 2) и результаты расчета структурных параметров (табл. 1) свидетельствуют о том, что поликристаллические соли по типу структуры разделяются на три группы: с RE = La и Ce (первая группа), RE = = Gd и Y (вторая), RE = Yb (третья), причем образец Yb(NO3)3 · xH2O неоднофазный.

Рис. 2.

Дифрактограммы солей RE(NO3)3 · xH2O, где RE = La (1), Ce (2), Gd (3), Y (4) и Yb (5).

Таблица 1.

Результаты рентгенографического изучения образцов RE(NO3) · xH2O

Характеристики RE(NO3)3 · xH2O RE
La Ce Gd Y Yb
Пр. гр. P$\bar {1}$
a, Å 8.92730(15) 8.9061(2) 6.7410(2) 6.72302(17) 6.6100(6)
b, Å 10.71215(17) 10.6905(3) 9.1338(2) 9.0697(2) 9.6483(11)
c, Å 6.65303(13) 6.6259(2) 11.6453(3) 11.5779(3) 10.5472(10)
α, град 78.8714(13) 78.811(2) 70.0476(18) 70.4703(15) 63.401(7)
β, град 77.9173(13) 77.808(2) 88.8375(19) 88.8505(17) 84.735(6)
γ, град 87.8848(13) 87.891(2) 69.2312(17) 69.0980(13) 75.947(7)
V, Å3 610.436(19) 604.90(3) 626.03(3) 617.61(3) 583.35(11)
Средний размер кристаллитов по Шерреру, D, нм 164.4 117.7 205.3 202.2 77.5
Величина микронапряжений, ε, % 0.164 0.227 0.146 0.245 1.166

Объемы элементарной ячейки образцов уменьшаются в ряду RE: Gd > Y > La > Ce > Yb, что не коррелирует с размерами ионов (rLa > rCe > > rGd > rY > rYb; r – радиус иона) и не имеет связи с АМА. Предполагаемая в литературных источниках связь АМА с порядковым номером (атомным весом) RE [25] отсутствует. Не наблюдается и связь АМА с химической активностью RE, которая по данным [26] снижается от La до Lu, что обусловлено уменьшением радиусов RE.

Образцы RE отличаются средними размерами кристаллитов (D, нм), которые убывают в ряду Gd > Y > La > Ce > Yb, и величинами микронапряжений (ε, %): Yb > Y > Ce > La > Gd (табл. 1). Можно сделать вывод (в первом приближении), что АМА поликристаллических солей RE связана с микронапряжениями, если исключить неоднофазный образец Yb, для которого большая величина ε вызывается напряжениями на границе фаз.

Судя по общему виду составов кристаллогидратов RE(NO3)3 · xH2O, они могут содержать и одинаковое, и разное количество молекул воды (величина x). На дифрактограммах образцов наблюдается перераспределение интенсивностей отдельных пиков, причем в меньшей степени для образцов первой группы структур (La, Ce) и в большей степени для образцов второй группы (Gd, Y) (рис. 2). Такой характер отличий интенсивностей отражений в рамках изоструктурных (предположительно) исследуемых фаз в рамках одной группы может быть обусловлен не только видом RE, но и разным содержанием молекул кристаллизационной воды. Это вывод подтверждается результатами ДСК (рис. 3, табл. 2): количество кристаллизационной воды убывает в ряду RE Y > Ce > Gd > Yb > La (овалами на рис. 3 отмечены полосы, связанные со стадиями удаления воды из кристаллогидратов).

Рис. 3.

ДСК-термограммы для поликристаллических солей RE(NO3)3 · xH2O с RE = La (a), Ce (б), Gd (в), Yb (г), Y (д).

Таблица 2.  

Соотнесение максимумов (T, °C) на ДСК-термограммах с возможными термическими процессами солей RE(NO3)3 · xH2O с RE = La, Ce, Gd, Yb и Y

La Сe Gd Yb Y Термический процесс
77.6 68.8 74.6 59.4 53.2 Начало дегидратации RE(NO3)3 · xH2O
  78.2       Стадии дегидратации RE(NO3)3 · xH2O
90.7   99.1 86.5 84.7
96.9       154.7
130.4 125.3 115.9 147.2  
      162.9  
  194.4 185.4   178.4
202.2 204.9   191.3 217.0
      242.3 249.5
  274.4 298.9 260.8 260.8 Стадии денитрификации RE(NO3)3
      305.9  
      328.8  
    351.2    
    368.0   362.6
    388.2   377.6
412.2        
426.7         Разложение REONO3
437.2   489.2 473.5 507.2 Образование RE2O3

Процесс термического разложения RE(NO3)3 · · xH2O довольно сложный, многостадийный, с разными этапами и температурами в зависимости от RE [2735]. В табл. 2 этот процесс представлен в виде обобщения.

Можно отметить лишь общие черты пиролиза RE(NO3)3 · xH2O: при низких температурах удаление воды и кислородно-азотных соединений из исходных солей и промежуточных оксонитратов разного состава, а при повышении температуры дальнейшая дегидратация с потерей оксидов азота, воды и кислорода с образованием оксидов RE. Так, при разложения La(NO3)3 · 6H2O при 130 и 150°C образуются соответственно La(NO3)3 · · 4H2O и La(NO3)3 · xH2O [34], выше 250°C найден La(NO3)3 [36], разложение которого начинается при ∼375–400°C [35, 36]. Пик с максимумом при 412°C относят к разложению La(NO3)3, а плечо при ∼426°C – к разложению оксинитрата LaONO3 (табл. 2).

Таблица 3.  

Соотнесение максимумов (T, °C) на ДСК термограммах с возможными термическими процессами гидрогелей ПВП/RE(NO3)3 · xH2O с RE = La, Ce, Gd, Yb и Y

ПВП ПВП/La ПВП/Сe ПВП/Gd ПВП/Yb ПВП/Y Отнесение пиков
9.5 4.8 –2.4 3.6 Промежуточная, или кластерная вода
109.0 93.2 99.1 84.9 100.2 101.2 Свободная вода в сетке гидрогелей и связанная вода
167.9 157.2 Стадии разложения RE(NO3)3 · xH2O
274.8 261.6 246.7
355.8 327.2 347.6 341.5 355.0 Возможно, процессы гидратации или взаимодействия

С уменьшением содержания воды в солях RE уменьшается их АМА, причем такая связь количества молекул воды в образцах с АМА установлена в [37, 38].

Таким образом, содержание кристаллизационной воды в солях RE(NO3)3 · xH2O и величина микронапряжений образцов симбатно коррелируют с АМА в отношении грамотрицательной бактерии Escherichia coli, грамположительной бактерии Staphylococcus aureus и грибов Candida albicans.

Величина АМА разная в зависимости от RE и вида микроорганизмов, что логично предполагает обращение к строению и составу бактерий, прежде всего их оболочек (мембран), в состав которых входят фосфолипиды, являющиеся защитным слоем клеток. Важнейшая функция мембран – регуляция обмена веществ между клеткой и средой, а также между различными отсеками (компартментами) внутри самой клетки. Около 20% всей массы мембраны составляет прочно связанная вода, а также катионы, преимущественно Са2+ и Mg2+, входящие в хелатные комплексы.

Антимикробную активность соединений на основе RE определяет образование различных координационных соединений, в том числе с полимерами – белками, и проникновение их в клетки микроорганизмов [1, 2]. Не исключено, что при воздействии солей на микроорганизмы происходит замещение ионов RE3+ на ионы Ca2+ из-за близости их размеров, что вызывает гибель бактерий [39, 40]. Но это не объясняет найденный ряд АМА для RE. С другой стороны, может произойти нарушение водного баланса клетки при взаимодействии с кристаллогидратами RE(NO3)3 · xH2O, что также нарушит функционирование клетки. Это косвенно подтверждает связь АМА с содержанием воды в солях.

Из-за своей более мощной и непроницаемой клеточной стенки грамотрицательные бактерии (в частности, Escherichia coli) более устойчивы к антителам, чем грамположительные, и их патогенность связывают с определенными компонентами их клеточных стенок, а именно с липополисахаридным слоем.

RE(NO3)3 · хH2O (растворы солей). Антимикробная активность солей с ионами RE в значительной степени зависит от их способности диссоциировать в жидких средах. Характер взаимодействия ионов RE с внешней мембраной бактериальной клетки играет определяющую роль в развитии целого каскада сложнейших биохимических процессов, таких как блокировка ионных каналов или активных транспортных систем клеточной оболочки бактерии, образование комплексов с белками внешней мембраны с последующим изменением структурно-функционального состояния белковых молекул. Не исключено также прооксидантное действие ионов RE на мембранные липиды.

Изучать молекулярные механизмы взаимодействия ионов RE с клеточной оболочкой бактерий можно с помощью экспериментов на модельных системах, в первую очередь на упорядоченных липидных монослоях, которые по своему составу и морфологии представляют собой адекватную модель биологических мембран. В проведенных исследованиях использованы фосфолипиды фосфатидилэтаноламин и фосфатидилглицирин, которые относятся к основным липидам наружной бактериальной мембраны. Фосфатидилэтаноламин составляет 60–80% фосфолипидов в грамотрицательных бактериях (например, Escherichia coli), фосфатидилглицирин наиболее часто встречается в грамположительных бактериях (например, Staphylococcus aureus) [41, 42]. Исследования были посвящены выявлению механизмов взаимодействия соли Yb(NO3)3 · xH2O, обладающей высокой АМА (рис. 1), с фосфолипидным монослоем.

Для изучения влияния раствора Yb(NO3)3 · · xH2O на молекулярную упаковку монослоев ДПФГ и ДПФЭ были выполнены измерения с помощью метода дифракции в геометрии скользящих углов падения (данные не представлены). На протяжении всего времени измерений (24 ч) изменений на картах дифракционного рассеяния не наблюдалось. Кроме того, в обоих случаях не было выявлено каких-либо отличий от контрольных данных, полученных при измерениях для монослоев на чистой воде. Эти результаты позволяют сделать заключение, что присутствие соли Yb(NO3)3 · xH2O в водной субфазе (в концентрации, использованной в проведенных экспериментах) не вызывает каких-либо повреждений кристаллической структуры монослоев ДПФГ и ДПФЭ.

Результаты исследований с помощью метода СРВ на монослоях ДПФГ и ДПФЭ, а также на растворе соли Yb(NO3)3 · 5H2O приведены на рис. 4 и 5. Кривая выхода Yb-флуоресценции, записанная при измерениях на растворе соли (без нанесения фосфолипидного монослоя), имеет характерный вид: при углах, меньших критического угла ПВО, интенсивность флуоресценции близка к нулю, вне области ПВО при θ > θС интенсивность резко увеличивается. Такой ход угловой зависимости обусловлен изменением глубины проникновения волнового поля: в пределах области ПВО рентгеновское излучение практически не проходит в водную субфазу. Для θ > θС глубина проникновения поля увеличивается от нескольких нанометров до нескольких сотен микрон. В результате значительно увеличивается число атомов, испускающих флуоресцентные кванты, и интенсивность выхода флуоресценции возрастает на несколько порядков.

Рис. 4.

Экспериментальная угловая зависимость выхода Yb-флуоресценции от монослоя ДПФГ, сформированного на поверхности раствора соли Yb(NO3)3 · · 5H2O. Сплошная линия – расчет, наилучшее совпадение. Пунктирная линия – расчет для ситуации, когда атомы-источники флуоресценции присутствуют в слое толщиной 10 Å, расположенном на расстоянии 25 Å от границы раздела воздух/пленка.

Рис. 5.

Экспериментальная угловая зависимость выхода Yb-флуоресценции от монослоя ДПФЭ, сформированного на поверхности раствора соли Yb(NO3)3 · · 5H2O (кривая 1). Для сравнения приведена экспериментальная угловая зависимость выхода Yb-флуоресценции от раствора соли Yb(NO3)3 · 5H2O (кривая 2). Сплошная линия – расчет, наилучшее совпадение.

Принципиально иной ход угловой зависимости Yb-флуоресценции зарегистрирован в исследованиях на монослое ДПФГ (рис. 4). В этих измерениях интенсивность выхода флуоресценции монотонно растет с увеличением угла – от нуля при θ = 0 мрад до максимального значения в окрестности критического угла ПВО. Физический смысл таких модуляций на угловой зависимости становится ясен из рассмотрения особенностей стоячей рентгеновской волны, формирующейся в условиях ПВО: при малых углах у поверхности отражающего зеркала (водной субфазы) находится минимум интенсивности волнового поля, а вблизи критического угла ПВО – максимум интенсивности. Экспериментальные данные, полученные в измерениях на монослое ДПФГ, однозначно указывают на концентрирование ионов иттербия из объема водной субфазы к поверхности. Угловая зависимость выхода Yb-флуоресценции, записанная в исследованиях на монослое ДПФЭ, по форме ближе к кривой выхода Yb-флуоресценции от раствора соли (рис. 5). Лишь незначительное увеличение интенсивности Yb-флуоресценции вблизи критического угла свидетельствует о концентрировании небольшого количества ионов иттербия у поверхности.

Оценки параметров распределения ионов иттербия под монослоями ДПФГ и ДПФЭ получены на основе математического моделирования экспериментальных угловых зависимостей выхода Yb-флуоресценции. Оказалось, что в обоих случаях угловые зависимости выхода Yb-флуоресценции представляют собой сумму вкладов от ионов иттербия, адсорбированных в тонком слое у нижней границы фосфолипидного монослоя, и ионов иттербия, присутствующих в растворе соли Yb(NO3)3 · xH2O в объеме водной субфазы. Толщина тонкого слоя составляет DL = 10 ± 5 Å, слой находится на расстоянии 25 ± 5 Å от границы воздух/пленка. Суммируя кривые выхода флуоресценции от этого слоя и от водной субфазы с соответствующими весовыми множителями KL и KS, можно добиться совпадения расчетных кривых и экспериментальных данных. При этом отношение весовых множителей KL/KS дает представление о соотношении концентрации иттербия в тонком слое и в объеме водной субфазы. Наилучшее совпадение между расчетом и экспериментальными данными было получено для следующих значений отношения KL/KS: 2.5 для монослоя ДПФГ и 0.1 для монослоя ДПФЭ. Иными словами, концентрация ионов иттербия, адсорбированного в тонком слое под монослоем ДПФГ, оказалась в 25 раз выше, чем под монослоем ДПФЭ. Такое различие легко объяснить, если учесть, что в монослое ДПФГ головки фосфолипидных молекул имеют отрицательный заряд, тогда как у молекул ДПФЭ головка в целом электронейтральна.

Таким образом, можно утверждать, что при использованной в проведенных экспериментах концентрации соли Yb(NO3)3 · 5H2O нарушений кристаллической структуры фосфолипидных монослоев не наблюдается; об этом свидетельствует отсутствие изменений на двумерных картах дифракционного рассеяния. Однако благодаря электростатическому взаимодействию часть ионов иттербия концентрируется под фосфолипидным монослоем. Причем наиболее интенсивно такие процессы происходят в случае фосфолипида ДПФГ с отрицательно заряженной головной группой.

Композиты в системе ПВП–RE(NO3)3 · хH2O. Для разработки антимикробных препаратов с участием RE(NO3)3 · xH2O необходимо создание формообразующей основы. Такой основой представляется гидрогель на основе водорастворимого, биосовместимого и нетоксичного полимера поли-N-вилилпирролидонона – ПВП ((C6H9NO)n). При этом ПВП не обладает антимикробными свойствами.

Композиционные гидрогели ПВП/RE с RE = = Gd, Yb проявляют бактерицидные свойства c высокой чувствительностью к Escherichia coli, Staphylococcus aureus, Candida albicans, с RE = La, Ce, Y – cо средней чувствительностью к Staphylococcus aureus и Escherichia coli, с RE = La – c малой чувствительностью к Escherichia coli (рис. 6а).

Рис. 6.

Диаметр зоны задержки роста микроорганизмов (в темноте) в присутствии композиционных гидрогелей ПВП/RE(NO3)3 · хH2O с RE = La, Ce, Gd, Yb и Y: Staphylococcus aureus (1), Escherichia coli (2), Candida albicans (3) (а) и Staphylococcus epidermidis (4), Pseudomonas aeruginosa (5), Proteus mirabilis (6), Klebsiella pneumonia (7) (б).

АМА уменьшается в рядах ПВП/Gd > ПВП/Yb > > ПВП/La ≈ ПВП/Y > ПВП/Ce для Candida albicans, ПВП/Gd > ПВП/Yb > ПВП/Y > ПВП/La ≈ ≈ ПВП/Ce для Staphylococcus aureus, ПВП/Yb > > ПВП/Gd > ПВП/Y > ПВП/La ≈ ПВП/Ce для Escherichia coli (рис. 6а).

Присутствие частиц с лантаном в гидрогеле ПВП/La увеличивает активность только по отношению к Staphylococcus aureus по сравнению с исходным порошком La(NO3)3 · хH2O (рис. 1). Во всех остальных случаях антимикробные свойства ПВП/RE меньше, чем у RE(NO3)3 · хH2O. Причем АМА остается наименьшей у образцов c La, а на первый план выходят ПВП/RE с Gd и Yb (рис. 6а) по сравнению с исходными солями с RE = Y и Ce с наибольшей АМА (рис. 1). Самая высокая АМА исходных порошков RE(NO3)3 · хH2O (RE = La, Gd, Yb) и гидрогелей с их участием проявляется по отношению к грибам Candida albicans (диаметр зоны задержки роста >30 мм). Необходимо учитывать тот факт, что при синтезе гидрогелей присутствующие в них ионы RE могут образовывать комплексы с молекулами воды, полимера, ТЭОС, которые составят конкуренцию за координацию RE с патогенными микроорганизмами. Все это приводит к снижению АМА композиционных гидрогелей ПВП/RE по сравнению с солями RE.

Общий вид дифракционных картин нативных гидрогелей ПВП и ПВП/RE с двумя диффузными пиками практически одинаковый (рис. 7).

Рис. 7.

Дифрактограмма нативных гидрогелей ПВП (а), ПВП/Gd (б) и ПВП/Се (в).

Первый, наиболее интенсивный, пик (межплоскостное расстояние d1 ∼ 4 Å) на дифрактограммах ПВП и ПВП/RE (рис. 7) отвечает за меж- и внутримолекулярные расстояния между центрами масс кольца с гидрофильными группами –N–C=O и сильным внутрицепочечным вкладом. К этой боковой группе водородными связями присоединяется связанная вода: –N–C=O…H–O…H: чем меньше межплоскостное расстояние d1 и больше интенсивность пика, тем больше молекул связанной воды. Из двух образцов ПВП/RE, представленных на рис. 7, наибольшее содержание связанной воды в ПВП/Gd (рис. 7в).

Второй малоинтенсивный диффузный пик (d ∼ 2 Å) обусловлен промежуточной или кластерной водой, физически захваченной между гидратированными полимерными цепями и связанной с цепями полимера гидрофобными взаимодействиями [16]. Этой воды больше в ПВП/Сe (рис. 7б).

Третий маловыраженный диффузный пик (d ∼ ∼ 9 Å), отсутствующий на дифрактограмме ПВП (рис. 7а), относится к межмолекулярным расстояниям между основными полимерными цепочками –CH2–CH2– и отвечает за свободную воду, которая находится в сетке гидрогелей. Содержание этой воды явно больше в ПВП, так как пик, отвечающий за этот вид воды, выходит за пределы дифрактограммы.

На дифрактограммах отсутствуют дифракционные пики, относящиеся к RE(NO3)3 · хH2O, что свидетельствует о наличии в гидрогелях ионов RE и/или кластеров разного состава c ионами RE.

По данным ДСК (рис. 8, табл. 2) содержание всех видов воды уменьшается в ряду ПВП/Y > > ПВП/Ce(La) > ПВП/Yb > ПВП/Gd (что согласуется с рентгенографическими данными [16]), т.е. содержание воды в композиционных гидрогелях антибатно коррелирует с АМА.

Рис. 8.

ДСК-термограммы нативных гидрогелей ПВП/RE(NO3)3 · хH2O с RE = La (a), Ce (б), Gd (в), Yb (г) и Y (д).

Не исключено, что присутствие воды в композиционных гидрогелях “разбавляет” концентрацию функциональных ионов RE3+ в составе ПВП/RE, так как известно, что увеличение концентрации функциональных групп увеличивает антимикробную активность [10, 37, 43]. Однако не следует забывать о присутствии в растворе солей кислоты HNO3 [32], которая также может влиять на бактерицидные свойства.

Композиционные гидрогели ПВП/RE проявляют не бактерицидные, а бактериостатические свойства к грамположительным бактериям Staphylococcus epidermidis и грамотрицательным Pseudomonas aeruginosa, Proteus mirabilis, Klebsiella pneumonia (рис. 4б), что приводит не к гибели микроорганизмов, а лишь к прекращению их роста и размножения. Проявление действия гидрогелей разное в зависимости от природы бактерий и вида RE: Proteus mirabilis – ПВП/Сe ≈ ПВП/Gd > > ПВП/La ≈ ПВП/Yb ≈ ПВП/Y, Klebsiella pneumonia – ПВП/Gd > ПВП/Y, ПВП/Сe > ПВП/La ≈ ≈ ПВП/Yb, Staphylococcus epidermidis – ПВП/Yb ≈ ≈ ПВП/Y > ПВП/La ≈ ПВП/Ce ≈ ПВП/Gd.

Анализ результатов, представленных на рис. 6, показывает явную связь бактерицидных (бактериостатических) свойств композитов ПВП/RE с составом и строением бактерий (но не с группой бактерий: грамположительные или грамотрицательные), которые по-разному взаимодействуют с ионами редкоземельных металлов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Полученные результаты по изучению антимикробной активности в темноте солей RE(NO3)3 · · хH2O (RE) и тех же солей в составе композиционных гидрогелей с ПВП (ПВП/RE) в отношении широкого круга микроорганизмов свидетельствуют о многофакторной связи бактерицидных и бактериостатических свойств как с характеристиками солей и гидрогелей, так и с природой микроорганизмов. Тем не менее проведенные исследования позволяют выделить соли RE(NO3)3 · · хH2O с RE = Ce, Gd, Yb, Y, которые обладают ярко выраженными бактерицидными свойствами с высокой чувствительностью (зона задержки роста >40 мм) к микроорганизмам Staphylococcus aureus, Escherichia coli, Candida albicans. Они могут быть использованы при создании раневых повязок местного применения с антимикробным пролонгированным действием.

Композиционные гидрогели в системе ПВП–RE(NO3)3 · хH2O проявляют бактерицидные свойства c высокой (RE = Gd, Yb) или средней (зона задержки роста >15 мм) чувствительностью к Escherichia coli, Staphylococcus aureus, Candida albicans, или бактериостатические свойства по отношению к Staphylococcus epidermidis, Pseudomonas aeruginosa, Proteus mirabilis, Klebsiella pneumonia. С другой стороны, высушенные на воздухе гидрогели ПВП и ПВП/RE имеют высокую степень набухания в воде: ПВП > ПВП/Ce > ПВП/La > > ПВП/Y > ПВП/Yb > ПВП/Gd (часть из них представлена в [16]). Именно cовокупность этих двух важных функциональных свойств ПВП/RE отвечает требованиям, предъявляемым к раневым покрытиям медицинского назначения для лечения различных видов ран, трофических язв, а также ожогов.

Выявленные корреляционные связи характеристик RE(NO3)3 · хH2O (RE), ПВП и ПВП/RE с антимикробными свойствами, представленные как в данной работе, так и в [16, 17], важны для создания новых антимикробных препаратов как в отдельности, так и в сочетании с антибиотиками (для исключения антибиотикорезистентности).

Работа поддержана грантом Российского фонда фундаментальных исследований (проект № 18-03-00330) и Министерством науки и высшего образования в части электронно-микроскопических исследований.

Список литературы

  1. Rogers H.J., Woods V.E., Synge C. // J. Gen. Microbiol. 1982. V. 128. P. 2389.

  2. Qizhuang H., Jing Y., Hui M., Hexing L. // Mater. Lett. 2006. V. 60. P. 317.

  3. Федоров А.И., Искандаров М.И., Искандарова С.С. и др. // Ветеринария и кормление. 2014. № 5. С. 8081.

  4. Kурочкин В.К., Имашева М.А., Шульга В.Я. и др. // Государственный НИИ органической химии и технологии. 1-й съезд токсикологов России. М., 1998.

  5. Бондаренко В.З., Искандарова С.С., Федоров А.И. и др. // Труды ВИЭВ. 2013. Т. 77. С. 304.

  6. Ignjatovic N.L., Mancic L., Vukovic M. et al. // Sci. Rep. 2019. V. 9. № 1. P. 1.

  7. Shirosaki Y., Nakatsukasa M., Yasutomi S. et al. // Polymers (Basel). 2019. V. 11. № 10. P. 1.

  8. Antonenko T.A., Shpakovsky D.B., Gracheva Yu A. et al. // Inorg. Chim. Acta. 2017. V. 455. № 1. P. 276.

  9. Грошева В.И. Автореф. дисс. “Особенности комплексообразования тетрациклина с ионами редкоземельных металлов” канд. физ.-мат. наук. Москва, 2006. 20 с.

  10. Серхачева Н.С., Яшина Н.В., Прокопов Н.И. и др. // Российские нанотехнологии. 2016. № 1–2. С. 91.

  11. Serkhacheva N.S., Gainanova A.A., Kuzmicheva G.M. et al. // Int. J. Polym. Anal. Charact. 2015. V. 20. № 8. P. 743.

  12. Domoroschina E., Kravchenko G., Kuz’micheva G. // J. Cryst. Growth. 2017. V. 468. P. 199.

  13. Gainanova A., Kuz’micheva G., Khramov E. et al. // New J. Chem. 2018. V. 42. P. 13025.

  14. Timaeva O.I., Chihacheva I.P., Kuzmicheva G.M. et al. // Appl. Nanosci. 2018. V. 8. P. 1729.

  15. Тимаева О.И., Кузьмичева Г.М., Чихачева И.П. и др. // Кристаллография. 2019. Т. 64. № 4. С. 974.

  16. Timaeva O.I., Arkharova N.A., Orekhov A.S. et al. // Polymer. 2020. V. 186. P. 122079.

  17. Мулаков С.П., Кузьмичёва Г.М, Тимаева О.И. и др. // Сборник докладов конференции “Информатика и технологии. Инновационные технологии в промышленности и информатике”, Москва, Россия, 2019. Т. 2. С. 565.

  18. Svetogorov R.D., Dorovatovskii P.V., Lazarenko V.A. // Cryst. Res. Technol. 2020. https://doi.org/10.1002/crat.201900184

  19. Светогоров Р.Д. “Dionis – Diffraction Open Integration Software”. Свидетельство о государственной регистрации программы для ЭВМ № 2018660965.

  20. Petricek V., Dusek M., Palatinus L. // Z. Kristallogr. 2014. V. 229. № 5. P. 345.

  21. Zheludeva S.I., Novikova N.N., Konovalov O.V. et al. // X-Ray Standing Wave Technique: Principles and Applications. N. Y.: World Scientific Publishing, 2013. V. 1. P. 355.

  22. Доценко Б.М., Бирюкова С.В., Тамм Т.И. и др. // Методические рекомендации по экспериментальному (доклиническому) изучению лекарственных препаратов для местного лечения гнойных ран. М.: МЗ СССР, 1989.

  23. Блатун Л.А. // Раны и раневые инфекции. Журнал им. проф. Б.М. Костючёнка. 2015. Т. 2. № 3. С. 36.

  24. Talburt D.E., Johnson G.T. // Mycologia. 1967. V. 59. № 3. P. 492.

  25. Wakabayashi T., Ymamoto A., Kazaana A. et al. // Biol. Trace Elem. Res. 2016. V. 174. № 2. P. 464.

  26. Киселев Ю.М., Добрынина Н.А. Химия координационных соединений. М.: Academia, 2007. 352 с.

  27. Melnikov P., Arkhangelsky I.V., Nascimento V.A. et al. // J. Therm. Anal. Calorim. 2020. V. 139. № 6. P. 3493.

  28. Haschke J.M. // Inorg. Chem. 1974. V. 13. P. 1812.

  29. Melnikov P., Nascimento V.A., Consolo L.Z.Z., Silva A.F. // J. Therm. Anal. Calorim. 2013. V. 111. P. 115.

  30. Мельников П.П., Насименто В.А., Занони Л.С. // Журнал физической химии. 2012. Т. 86. № 11. С. 1781.

  31. Strydom C.A., Van Vuuren C.P.J. // J. Therm. Anal. 1987. V. 32. P. 157.

  32. Melnikov P., Arkhangelsky I.V., Nascimento V.A. et al. // J. Therm. Anal. Calorim. 2014. V. 118. № 3. P. 1537.

  33. Patil K.C., Rao C.N.R. // Inorg. Nucl. Chem. Lett. 1966. V. 2. № 11. P. 329.

  34. Feng P.F., Yang Q.L., Dang X.M. et al. // Rare Met. 2015. V. 34. № 11. P. 814.

  35. Strydom C.A., Van Vuuren C.P.J. // Thermochim. Acta. 1988. V. 124. P. 277.

  36. Karppinen M., Kylakoski P., Niinisto L., Rodellas C. // J. Therm. Anal. 1989. V. 35. P. 347.

  37. Шульгина Т.А. Дисс. “Изучение антимикробных свойств дисперсных систем на основе наночастиц серебра и меди и обоснование перспектив их использования” канд. биологических наук. Саратов, 2015. 117 с.

  38. Голубева О.Ю. Дисс. “Пористые алюмосиликаты со слоистой и каркасной структурой: синтез, свойства и разработка композиционных материалов на их основе для решения задач медицины, экологии и катализа” докт. химических наук. Санкт-Петербург, 2016. 438 с.

  39. Hirano S., Suzuki K.T. // Environ. Health Perspect. 1996. V. 104. P. 85.

  40. Elna P., Moore G.R. // J. Biol. Inorg. Chem. 2001. V. 6. P. 479.

  41. Pozo Navas B., Lohner K., Deutsch G. et al. // Biochim. Biophys. Acta. 2005. V. 1716. P. 40.

  42. Epand R.M., Epand R.F. // Biochim. Biophys. Acta. 2009. V. 1788. P. 289.

  43. Liu G., Ran Z., Wang H. et al. // Front. Chem. China. 2008. V. 3. № 1. P. 70.

Дополнительные материалы отсутствуют.