Кристаллография, 2022, T. 67, № 5, стр. 677-725

Европейский рентгеновский лазер на свободных электронах

М. В. Ковальчук 1, А. Е. Благов 1*

1 Национальный исследовательский центр “Курчатовский институт”
Москва, Россия

* E-mail: blagov@crys.ras.ru

Поступила в редакцию 17.02.2022
После доработки 17.02.2022
Принята к публикации 11.03.2022

Полный текст (PDF)

Аннотация

Обзор посвящен открытию Европейского рентгеновского лазера на свободных электронах – European X-ray Free Electron Laser (XFEL). Кратко описаны история создания и принципы работы классических лазеров и лазеров на свободных электронах длинноволнового и коротковолнового диапазона. Особое внимание уделено участию России в создании проекта XFEL, описанию исследовательских станций и научных инструментов, обсуждаются их экспериментальные возможности и результаты первых экспериментов, полученные на новой мегаустановке. Рассмотрены перспективы актуальных научных направлений, открывающиеся в связи с созданием одного из самых амбициозных научных проектов – самого яркого в мире источника света – Европейского рентгеновского лазера на свободных электронах.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение

1. Лазер и принципы генерации лазерного излучения

2. Лазеры на свободных электронах

3. Лазеры на свободных электронах коротковолнового диапазона

4. Европейский рентгеновский лазер на свободных электронах

5. Исследовательские станции и инструменты

5.1. Станция “Фемтосекундные рентгеновские эксперименты” (Femtosecond X-ray Experiments, FXE)

5.2. Станция “Биомолекулы, одиночные частицы, кластеры и последовательная фемтосекундная кристаллография” (Single Particles, clusters, and Biomolecules and Serial Femtosecond X-ray crystallography, SPB/SFX)

5.3. Станция “Визуализация и динамика материалов” (Materials imaging and dynamics, MID)

5.4. Станция “Материя с высокой плотностью энергии” (High-Energy Density matter, HED)

5.5. Станция “Спектроскопия и когерентное рассеяние” (Spectroscopy and Coherent Scattering, SCS)

5.6. Станция “Малые квантовые системы” (Small Quantum Systems, SQS)

Заключение

ВВЕДЕНИЕ

Значительный прогресс в научно-технической сфере в середине XX века стал возможным благодаря изобретению оптического лазера, генерирующего яркое когерентное излучение. Создать подобное для рентгеновских лучей являлось давней мечтой многих ученых. В настоящее время эта мечта претворяется в жизнь в связи с успешным строительством и развитием по всему миру рентгеновских лазеров на свободных электронах (РЛСЭ) [1].

Излучение лазеров на свободных электронах по яркости, пространственной когерентности и временному разрешению на несколько порядков превосходит эти характеристики для самых мощных на сегодня синхротронов, что позволяет расценивать рентгеновский лазер как принципиально новый инструмент для исследований (рис. 1). Сверхъяркие и когерентные пучки фотонов РЛСЭ позволяют заглянуть в совершенно новую область пространства и времени, открывают невиданные возможности для изучения структурной динамики твердого тела, жидкостей и газов на атомном уровне со сверхвысоким (фемтосекундным) разрешением по времени.

Рис. 1.

Развитие источников рентгеновского и синхротронного излучения.

1. ЛАЗЕР И ПРИНЦИПЫ ГЕНЕРАЦИИ ЛАЗЕРНОГО ИЗЛУЧЕНИЯ

Первого сентября 2017 г. в пригороде немецкого города Гамбург Шенефельде был торжественно открыт Европейский рентгеновский лазер на свободных электронах (European X-ray Free Electron Laser, XFEL). На сегодня это самый большой рентгеновский лазер в мире – длина только ускорительной части составляет около 2 км, а суммарная длина этой мегаустановки – 3.5 км.

Что же такое лазер на свободных электронах и почему он имеет такие размеры, какими характеристиками он обладает и чем отличается от обычного лазера? Лазер (LASER) – это английская аббревиатура от Light Amplification by Stimulated Emission of Radiation – усиление света за счет вынужденного излучения. Классический лазер, или квантовый генератор, представляет собой прибор, создающий узконаправленный поток когерентного монохроматического электромагнитного излучения. Принцип работы классического лазера основан на квантовом эффекте – явлении вынужденного или индуцированного излучения, впервые предсказанного А. Эйнштейном в 1916 г. [2].

Гипотеза, выдвинутая Эйнштейном, в частности, предполагает, что под действием электромагнитного излучения атом или молекула, находящаяся в возбужденном состоянии, может перейти в более низкое энергетическое состояние с испусканием электромагнитного излучения той же частоты. Это и есть вынужденное (индуцированное) излучение. Другими словами, налетающий фотон запускает переход среды из возбужденного состояния в более выгодное низкоэнергетическое состояние, который сопровождается рождением еще одного точно такого же фотона с той же энергией и направлением распространения, при этом сам фотон не поглощается (рис. 2).

Рис. 2.

Вынужденное излучение, индуцированное налетающим фотоном.

Советский физик В. Фабрикант в 1938 г. впервые обратил внимание на принципиальную возможность создания среды с отрицательной абсорбцией, т.е. среды усиливающей, а не ослабляющей проходящее через нее излучение. В своей докторской диссертации он писал: “… в направлении падающего пучка благодаря направленности актов отрицательной абсорбции должно наблюдаться увеличение интенсивности. За счет отрицательной абсорбции произойдет перераспределение излучения по углам” [3]. То есть если создать условия, когда в среде преобладает вынужденное излучение – число возбужденных атомов превышает число невозбужденных, такая среда будет обладать отрицательным поглощением (абсорбцией) и будет усиливать проходящее излучение. Это состояние среды называется инверсной заселенностью уровней. Для его создания используются различные системы накачки: оптические, химические, электрические и др.

По сути, В. Фабрикант предсказал возможность создания принципиально нового электромагнитного излучателя (впоследствии названного лазером). Но почти два десятилетия потребовалось ученым для того, чтобы применить его идеи на практике.

Первые работы, в которых описан квантовый генератор, были выполнены советскими учеными Н. Басовым и А. Прохоровым в 1954 г. [4]. Была разработана теория и предложены устройства усиления радиоизлучения. Независимо американскими физиками Д. Гордоном, Ч. Таунсом и Х. Цайгером было сделано сообщение об испытаниях нового прибора – квантового усилителя, работающего в области микроволнового излучения на частоте энергетических переходов молекул аммиака – 24 ГГц, который получил название мазер (MASER, Microwave Amplification by Stimulated Emission of Radiation) [5].

Работу первого квантового генератора в оптическом диапазоне продемонстрировал в 1960 г. американский ученый Т. Мейман [6]. Он применил кристалл рубина (Al2O3) с незначительной примесью хрома (Cr) в качестве активной среды и резонатор Фабри–Перо вместо объемного резонатора, используемого в мазере (рис. 3).

Рис. 3.

Классическая схема оптического лазера.

Генерация лазерного излучения для более коротких волн ультрафиолетового и рентгеновского диапазона существенно затруднена по сравнению с оптическим диапазоном: эффективность лазерного излучения сильно уменьшается в области малых длин волн, и в связи с ростом вероятности спонтанного излучения требуются существенно бóльшие мощности накачки. Кроме того, в рентгеновском диапазоне очень сложно реализовать резонатор, аналогичный оптическому. В настоящее время наименьшая длина волны, для которой реализована лазерная генерация в классической схеме, составляет несколько десятков нанометров [7].

2. ЛАЗЕРЫ НА СВОБОДНЫХ ЭЛЕКТРОНАХ

Одна из немногих альтернатив классической схемы лазера – лазер на свободных электронах (ЛСЭ). Основу работы ЛСЭ (т.е. не связанных с ядром) составляют принципы генерации синхротронного, или магнитотормозного, излучения (СИ) – излучения электрона, двигающегося по криволинейной траектории в магнитном поле, вектор магнитной индукции которого перпендикулярен направлению движения электрона. Излучение ЛСЭ представляет собой согласованное излучение электронов, совершающих периодические (слаломные) колебания под действием периодического знакопеременного магнитного поля, созданного системой магнитов.

Отличительной особенностью ЛСЭ по сравнению с классическим лазером является возможность изменения длины волны излучения в широких пределах (начиная от СВЧ и заканчивая рентгеновской областью) за счет изменения скорости движения электронов, периода или индукции магнитного поля.

Впервые предположения о существовании СИ были высказаны в работе советских физиков Д. Иваненко и И. Померанчука в 1938 г. [8]. Эта и последующие их работы произвели революцию в ускорительной физике и технике [9]. Основные особенности СИ – спектральное и угловое распределения – впервые изучены в работах Л. Арцимовича и И. Померанчука в 1946 г., где были получены основные формулы, описывающие излучение релятивистских электронов в магнитных полях [10].

История развития ЛСЭ начинается с работы В. Гинзбурга [11], вышедшей в 1947 г., в которой он впервые рассмотрел спонтанное излучение релятивистских электронов, распространяющихся в пространственно-периодических магнитных структурах. Позже устройства для создания периодического магнитного поля на пути электронного пучка были названы ондуляторами (от французского onduler – завиваться), а генерируемое ими излучение – ондуляторным (рис. 4). В [11] рассматривались также вопросы генерации когерентного излучения одним коротким сгустком электронов или группой микросгустков с расстоянием (периодом) между сгустками, равными длине волны. Способы создания микросгустков тогда не обсуждались.

Рис. 4.

Ондулятор и излучение электрона, двигающегося по периодической траектории.

Первые устройства, генерирующие когерентное излучение с применением пучка свободных электронов, – микроволновые лампы и клистроны – созданы в 1940-х годах и применялись в качестве мощных СВЧ-генераторов в радарах. В таких приборах кинетическая энергия электронов преобразуется в энергию электромагнитного поля при их взаимодействии с бегущей (замедляющей) волной.

В 1951 г. Г. Мотц предложил [12], а через два года экспериментально реализовал [13] новый способ генерации электромагнитной волны с применением переменной магнитной структуры. В 1959 г. Р. Филипсом были представлены результаты создания первого прототипа ЛСЭ – убитрона – СВЧ-генератора, основанного на эффекте усиления спонтанного излучения пучка нерелятивистских электронов, распространяющихся в ондуляторе, т.е. на вынужденном ондуляторном излучении [14]. Переход на релятивистские энергии позволил значительно уменьшить длину волны генерируемого излучения [15].

Концепция ЛСЭ представлена в 1971 г. в работе Д. Мэди [16], первая генерация предложенного устройства на длине волны 10.6 мкм была продемонстрирована Л. Элиасом и Д. Мэди с коллегами в 1976 г. [17].

В результате этих и многих последующих работ сформировалась классическая схема мазера и ЛСЭ, которая схожа со схемой классического лазера и представляет собой помещенный в резонатор ондулятор (рис. 5). Основная проблема такой конфигурации для коротковолновых (рентгеновских) лазеров заключается в отсутствии подходящих отражателей для длин волны порядка ангстрема и меньше.

Рис. 5.

Схема лазера на свободных электронах с объемным резонатором.

Настоящий прорыв в создании коротковолновых (рентгеновских) ЛСЭ произошел после публикации в 1980 г. работы новосибирских физиков Е. Салдина и А. Кондратенко [18], в которой впервые были представлены теория и общая схема безрезонаторного однопроходного ЛСЭ, основанная на открытом авторами эффекте самоусиления спонтанного излучения (ССИ, SASE – Self-Amplified Spontaneous Emission). Предложенная схема ЛСЭ позволила перейти к высокоэнергетичному коротковолновому излучению и получить экспоненциальное усиление за счет коллективного эффекта [19].

В режиме ССИ в результате взаимодействия электромагнитного излучения и электронов в ондуляторе происходит перераспределение электронного пучка в микропучки, расстояние между которыми равно длине волны генерируемого излучения (рис. 6). В процессе прохождения сгустка релятивистских электронов вдоль ондулятора электромагнитная волна, рожденная электронами в конце сгустка, набегает и воздействует на впереди идущие электроны, и в зависимости от положения в сгустке и фазы набегающей волны одни электроны ускоряются, а другие замедляются. В результате такого взаимодействия электроны группируются в микропучки, представляющие собой когерентные элементарные излучатели, генерирующие когерентное рентгеновское излучение, схожее по характеристикам с излучением классического лазера. Выход в режим самоусиления и последующего насыщения требует некоторого времени и достигается при значительном увеличении длины ондулятора в сравнении с ондулятором СИ.

Рис. 6.

Самосогласованная спонтанная эмиссия (SASE) в ондуляторе коротковолнового лазера на свободных электронах.

Первые эксперименты по реализации ССИ-режима были выполнены в конце 1980-х годов. Существенный вклад в эти работы внесли сотрудники Курчатовского института. В группе А. Варфоломеева изготовили ондулятор (рис. 7), имеющий длину 0.6 м, с помощью которого совместно с научной группой К. Пеллегрини из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе были проведены измерения усиления в ССИ-режиме для длины волны 1.6 мкм [20, 21]. Следующим важным шагом стала экспериментальная реализация предсказанного Е. Салдиным режима насыщения усиления [22].

Рис. 7.

К. Пеллегрини и А. Хлебников. Последние тесты. Курчатовский институт, 1985 г.

Эксперименты по реализации ССИ-режима в коротковолновой области появились только в конце 1990-х годов. Один из них был реализован в Немецком электронно-синхротронном центре DESY в рамках проекта TESLA. Лазерная ССИ-генерация была продемонстрирована для вакуумной ультрафиолетовой (ВУФ) области [23]. На основе 15-метрового ондулятора создали безрезонаторный однопроходный ЛСЭ, позволяющий усиливать сигнал в диапазоне длин волн 80–120 нм (наименьшая длина волны, достигнутая в то время). Длительность генерируемого импульса излучения лазера составляла ~50 фс.

3. ЛАЗЕРЫ НА СВОБОДНЫХ ЭЛЕКТРОНАХ КОРОТКОВОЛНОВОГО ДИАПАЗОНА

Одна из наиболее популярных схем современного коротковолнового ЛСЭ (на этих принципах построены практически все известные коротковолновые ВУФ и рентгеновские лазеры) представляет собой совокупность трех основных систем: фотоинжектор, линейный ускоритель и специальный протяженный ондулятор для генерации когерентных лазерных импульсов [24] (рис. 8).

Рис. 8.

Классическая схема коротковолнового ЛСЭ.

Сформированный в инжекторе короткий и высокоинтенсивный сгусток электронов разгоняется в ускорителе до скоростей, составляющих 99.999% скорости света, энергия пучка при этом достигает величин от единиц до десятков ГэВ. Достигнув необходимой энергии, сгусток электронов влетает в ондулятор ЛСЭ. По мере пролета электронного сгустка через ондулятор в какой-то момент спонтанно начинается и выходит в насыщение режим ССИ, интенсивность излучения при этом экспоненциально возрастает. Благодаря этому механизму яркость рентгеновского ЛСЭ существенно, на 6 и более порядков, превышает яркость самых мощных на сегодня источников рентгеновского излучения – синхротронов четвертого поколения, полный поток фотонов одиночного импульса РЛСЭ превышает поток синхротронного сгустка на 4 порядка (рис. 9).

Рис. 9.

Сравнение единичного импульса РЛСЭ и источника СИ третьего поколения (ондулятор).

В настоящее время существуют несколько действующих рентгеновских лазеров на свободных электронах: FERMI@Elettra в Италии (длина волны 4 нм) [25], LCLS в Национальной лаборатории ускорителей SLAC в США (1.5 Å) [26], SACLA в институте Харимы в Японии (0.8 Å) [27], SLS в Швейцарии (1 Å) [28], PAL-XFEL (0.6 Å) в Южной Корее и установки FLASH (4.2 нм) [29] и XFEL (0.5 Å) в Германии. Основные параметры и характеристики действующих ЛСЭ представлены в табл. 1.

Таблица 1.  

Основные параметры и характеристики действующих лазеров на свободных электронах

Установка European XFEL LCLS SACLA SwissFEL PAL-XFEL
Место нахождения Германия США Япония Швейцария Южная Корея
Технология ускорителей Сверхпроводящая Нормальнопроводящая Нормальнопроводящая Нормальнопроводящая Нормальнопроводящая
Импульсы в секунду 27 000
(4.5 МГц)
120 60 100 60
Минимальная длина волны, Å 0.5 1.5 0.8 1 0.6
Максимальная энергия электронов, ГэВ 17.5 14.3 8.5 5.8 10
Установка European XFEL LCLS SACLA SwissFEL PAL-XFEL
Место нахождения Германия США Япония Швейцария Южная Корея
Технология ускорителей Сверхпроводящая Нормальнопроводящая Нормальнопроводящая Нормальнопроводящая Нормальнопроводящая
Импульсы в секунду 27 000
(4.5 МГц)
120 60 100 60
Минимальная длина волны, Å 0.5 1.5 0.8 1 0.6
Максимальная энергия электронов, ГэВ 17.5 14.3 8.5 5.8 10
Длина установки 3.4 км 3 км 0.75 км 0.74 км 1.1 км
Число ондуляторов 3 1 3 1 2
Число экспериментальных станций 6 5 4 3 3
Пиковая яркость 5 × 1033 2 × 1033 1033 1033 1.3 × 1033

4. ЕВРОПЕЙСКИЙ РЕНТГЕНОВСКИЙ ЛАЗЕР НА СВОБОДНЫХ ЭЛЕКТРОНАХ

Международный проект по созданию XFEL стартовал в 2009 г. при активном участии России и объединил на тот момент 11 стран-участников: Германию, Россию, Венгрию, Данию, Испанию, Италию, Польшу, Словакию, Францию, Швейцарию и Швецию. Стоимость проекта превышает 1.2 млрд евро, финансовый вклад Германии составляет 50%, доля участия России – вторая по значимости и составляет более 26%, а вклады остальных стран-участников варьируются от 1 до 3%.

В международную научную коллаборацию по созданию компонентов XFEL входит целый ряд российских научных организаций: НИЦ “Курчатовский институт” (Москва, Протвино, Санкт-Петербург); ИЯИ РАН (Москва), ФНИЦ “Кристаллографии и фотоники” РАН (Москва), ИЯФ СО РАН (Новосибирск), НИИЭФА им. Ефремова (Санкт-Петербург), ОИЯИ (Дубна), ФТИ им. А.Ф. Иоффе РАН (Санкт-Петербург), МИФИ (Москва), МФТИ (Москва), МГУ им. М.В. Ломоносова (Москва) и другие.

Курчатовский институт – научный координатор и руководитель российского участия в проекте в соответствии с Распоряжением Правительства Российской Федерации. Большой научный потенциал и многолетний опыт Курчатовского института в области применения рентгеновского, синхротронного и нейтронного излучений позволили Центру участвовать в Проекте XFEL во всех аспектах и на всех уровнях. Вступление России в проект XFEL было инициировано в 2007 г. директором Курчатовского института М.В. Ковальчуком и министром науки и образования РФ А.А. Фурсенко и поддержано президентом Российской Федерации В.В. Путиным.

Общая схема XFEL показана на рис. 10. Инжектор, расположенный в самом начале двухкилометрового тоннеля ускорителя, предназначен для формирования электронных сгустков, поступающих в основной ускоритель. Электроны формируются в инжекторе в результате воздействия сверхкоротких импульсов мощного УФ-лазера на вольфрамовый фотокатод. Оптическая генерация позволяет получить интенсивный и сжатый во времени сгусток электронов, необходимый для режима ССИ. Электроны в сгустке ускоряются в уникальном сверхпроводящем линейном ускорителе, который обеспечивает высокую частоту повторений импульсов и энергию электронов 17.4 ГэВ, необходимую для генерации излучения в рентгеновском диапазоне до 0.5 Å.

Рис. 10.

Расположение Европейского рентгеновского лазера на свободных электронах в Гамбурге и Шенефельде.

Общая длина ускорителя XFEL составляет 1.7 км. Для ускорения электронов используются 768 сверхпроводящих ниобиевых резонаторов, работающих при температуре до –271°С. Ускоренные до необходимых энергий электроны проходят участки разветвления и попадают в фотонный тоннель, в котором установлены ондуляторы – генераторы рентгеновского когерентного излучения. Основные компоненты ускорителя и оборудование экспериментальной станции показаны на рис. 11.

Рис. 11.

Основные компоненты Европейского лазера на свободных электронах: а – ускорительный тоннель, б – инжектор, в – ондуляторы, г – экспериментальная станция MID (Materials imaging and dynamics) – визуализация и динамика материалов.

Для достижения насыщения в режиме ССИ, максимальной яркости и степени когерентности требуется протяженный ондулятор, состоящий из большого числа магнитов. Ондуляторы линий жесткого рентгена (3–25 кэВ) SASE1 и SASE2 имеют длину 175 м, состоят из 35 секций (каждая длиной 5 м) и содержат более чем 17 000 постоянных магнитов. Ондулятор для линии мягкого рентгена (0.2–3 кэВ) SASE3 состоит из 21 секции и имеет длину 105 м. Период магнитной структуры ондуляторов составляет 4 см, при этом коэффициент ондуляторности варьируется в диапазоне 1.65–3.9. Основные параметры ондуляторов представлены в табл. 2. Схема расположения ондуляторных каналов и ондуляторов в тоннеле показана на рис. 12.

Таблица 2.  

Основные параметры ондуляторов

  SASE1, SASE2 SASE3
Длина волны, нм 0.4–0.05 4.7–0.4
Энергия фотона, кэВ 3–25 0.26–3
Экспериментальные станции SPB/SFX, FXE SASE 1)
MID, HED (SASE 2)
SQS, SCS
Магнитная длина, м 175 105
Рис. 12.

Схема подземного экспериментального зала. Станции источника SASE 1: FXE – фемтосекундные рентгеновские эксперименты; SPB/SFX – структура единичных частиц, кластеров и биомолекул, серийная кристаллография с фемтосекундным разрешением. Станции источника SASE 2: MID – визуализация и динамика материалов; HED – материя с высокой плотностью энергии. Станции источника SASE 3: SCS – спектроскопия и когерентное рассеяние; SQS – малые квантовые системы.

На сегодня среди всех реализованных проектов рентгеновских лазеров на свободных электронах (XFEL, LСLS, SACLA, SwissFEL и PAL-XFEL) европейский проект лидирует по всем основным параметрам: энергия электронов, частота и яркость импульса, энергия (длина волны) генерируемого излучения. Применение сверхпроводящих магнитов в линейном ускорителе позволило достичь рекордных значений по частоте рентгеновских импульсов – до 4.5 МГц при общем количестве 27 000 импульсов в секунду. Такая частота импульсов обеспечивает чрезвычайно высокую среднюю яркость, которая более чем на 2 порядка выше, чем на других ЛСЭ, и позволяет существенно сократить время эксперимента.

На рис. 13 показана структура импульсов XFEL. Рентгеновские импульсы генерируются в виде пакетов (серий), состоящих из 2700 импульсов с интервалом между отдельными импульсами в пакете до 220 нс, что соответствует максимально возможной частоте импульсов рентгеновского лазера – 4.5 МГц. Для определенных экспериментов частота импульсов внутри пакета может быть снижена. Длительность каждого пакета импульсов составляет 0.6 мс, частота – 10 Гц. Пакеты импульсов разделены промежутком 99.4 мс, который используется для выгрузки данных с детекторов и релаксации инжекторных и ускорительных систем.

Рис. 13.

Временная структура импульсов XFEL.

5. ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ СТАНЦИИ И ИНСТРУМЕНТЫ

В подземном экспериментальном зале XFEL размещены шесть исследовательских станций с возможностью увеличения их количества до десяти. Станции располагаются на одном из ондуляторных каналов (по две станции на канал) и представляют собой набор исследовательских инструментов, сконфигурированных для конкретных задач и экспериментов (табл. 3), требующих рентгеновского пучка с определенными параметрами. Например, для получения изображения отдельных частиц, таких как биомолекулы, необходимо излучение с короткой длиной волны, тогда как исследование малых объектов в сильных полях требует высокой интенсивности и более длинных волн. В связи с этим применяются два типа ондуляторов для мягкой и жесткой рентгеновской области, также реализована возможность дополнительно настраивать параметры пучка рентгеновского лазера, такие как длина волны, мощность и частота импульсов, в зависимости от требований реализуемых экспериментов.

Таблица 3.  

Исследовательские станции и инструменты Европейского рентгеновского лазера

Станция Описание Тонкие структуры Сверхбыстрые процессы Экстремальные состояния
FXE Фемтосекундные рентгеновские эксперименты: исследования динамики твердых тел, жидкостей, газов с временным разрешением    
HED Материя с высокой плотностью энергии: исследование вещества в экстремальных состояниях с использованием жесткого рентгеновского излучения ЛСЭ  
MID Визуализация и динамика материалов: определение структуры нанообъектов и динамика в наномасштабе  
SCS Спектроскопия и когерентное рассеяние: электронная и атомная структура и динамика наносистем и биологических объектов с использованием мягкого рентгеновского излучения  
SPB/SFX Сверхбыстрая когерентная дифракционная визуализация отдельных частиц, кластеров и биомолекул: определение структуры отдельных частиц (атомных кластеров, биомолекул, вирусных частиц, клеток), последовательная фемтосекундная кристаллография  
SQS Малые квантовые системы: исследование атомов, ионов, молекул и кластеров в интенсивных полях и нелинейных явлениях  

Все шесть исследовательских станций имеют схожую базовую конфигурацию и схему инструментального оснащения:

– серия зеркал, линз, монохроматоров и аттенюаторов для фокусировки и формирования рентгеновских импульсов;

– системы диагностики рентгеновского пучка и спектрометры;

– среда для образца, где импульсы рентгеновского лазера взаимодействуют с образцом, включая различные системы доставки образцов и оптические лазерные системы для их фотовозбуждения;

– один или несколько детекторов (для измерения рассеяния и дифракции рентгеновского излучения) и спектрометры (для измерения поглощенного рентгеновского излучения и вторичных эффектов, рентгеновская флуоресценция и фотоэлектронная и ионная спектроскопия).

5.1. Станция “Фемтосекундные рентгеновские эксперименты” (Femtosecond X-ray Experiments, FXE)

Станция “Фемтосекундные рентгеновские эксперименты” нацелена на исследования фундаментальных процессов в физике, химии и биологии, происходящих в ультракоротком временном диапазоне, характерном для образования химических связей, изменения спиновых состояний, молекулярных механизмов транспорта энергии и заряда. Основные задачи станции – изучение сверхбыстрой атомной, молекулярной и электронной динамики в условиях химических и биохимических реакций, структурных и фазовых превращений в жидкостях и твердых телах.

Инструментально-методическое оснащение станции обеспечивает доступ к атомной структуре с субангстремным разрешением одновременно с определением химического состояния атомов, электронных и спиновых состояний во временных масштабах до десятков фемтосекунд, что позволяет на принципиально новом уровне изучать процессы формирования материалов и перестройки их структуры, химические и биологические процессы, фотосинтез и фотоэлектрические и каталитические реакции и др. [3033]. Основные параметры станции представлены в табл. 4. Станция расположена на канале ондулятора SASE1 – источника когерентного жесткого рентгеновского излучения в диапазоне 5–20 кэВ. Проектные значения энергии импульса источника на станции – более 4 мДж при 5–20 кэВ [34].

Таблица 4.  

Параметры станции “Фемтосекундные рентгеновские эксперименты”

Энергия фотона 5–20 кэВ
Полоса пропускания ΔE/E 10–3 (источник SASE1)
10–4 (Si (111) четырехкратный монохроматор)
Поляризация Линейная (в горизонтальной плоскости)
Длительность импульса 50 фс
Мощность импульса 1 мДж (при 10 кэВ)
Размер пучка от 8 до 200 мкм (несколько систем Be-линз)
Специальная оптика – Стандартный четырехканальный Si(111)-монохроматор
– Два вторичных кристаллических спектрометра (фон Хамоса, Иоганна)
Оптические лазеры 800 нм (0.1–1 мДж, 15–100 фс)
800 нм (200 мкДж, 50 фс, 15 фс)
1030 нм TOPAS UV–vis–NIR (>20 мДж, 850 фс)
0.3 ТГц (>50 мкДж)
Детекторы рентгеновского излучения – LPD (2D, 1 Mpx, (500 мкм) размер пикселя, 512 кадров при 4.5 МГц, трехкратное динамическое усиление, охватывающее от 1 (SP при 12 кэВ) до 104 на пиксель)
– Gotthard (1D, 1280 пикселей, шаг пикселя 50 мкм, 0.9 МГц)
– Jungfrau (2D, 1024 × 1024 пикселей, размер пикселя 75 × 75 мкм, 10 Гц)
– APD (0D, полная частота воспроизведения с МГц DAQ)

Из-за сверхвысокого фотонного потока и малой расходимости (2 мкрад при 10 кэВ) на выходе ондулятора оптические элементы станций могут быть установлены на расстоянии не менее 200 м для обеспечения оптимальной тепловой нагрузки. Оптическая система станции (рис. 14) состоит из набора коллимирующих составных бериллиевых линз (CRL) и трех фокусирующих рентгеновских зеркал, установленных в тоннеле и собирающих полный поток излучения от ондулятора, четырехкратного монохроматора Si(111) с полосой пропускания Δλ/λ 10–4, установленного в оптическом боксе (хатче). В экспериментальном боксе размещен дополнительный набор бериллиевых линз, который обеспечивает фокусировку рентгеновского импульса на образце в диапазоне 8–200 мкм (14 кэВ).

Рис. 14.

Схема экспериментальной станции “Фемтосекундные рентгеновские эксперименты”.

Для ориентации и сканирования твердотельных образцов применяется гониометр Huber с 10 степенями свободы, возможна также альтернативная конфигурация с установкой каппа-гониометра. Для работы в условиях интенсивной тепловой и радиационной нагрузки предусмотрена процедура сканирования твердотельных образцов, которая позволяет быстро менять область засветки образца рентгеновским лазером или менять образец целиком.

Жидкие образцы и растворы доставляются через кварцевые форсунки (инжекторы) с круглым отверстием различного диаметра – 50, 100 или 150 мкм, при этом скорость водяной струи достигает 30–60 м/с, что позволяет обновлять объем пробы между импульсами рентгеновского лазера.

Среда для образца формируется в герметичной камере с большими каптоновыми окнами для одновременного сбора данных в условиях рассеянных рентгеновских лучей и рентгеновской эмиссии, окнами для ввода лучей оптических лазеров и установки микроскопов. Камера может быть заполнена инертным газом (He или N2) для обеспечения анаэробной или сухой атмосферы.

Станция снабжена основным 2D-детектором для измерения рассеяния и дифракции рентгеновских лучей – LPD-1M (Large pixel detector) [35] и двумя независимыми рентгеновскими спектрометрами с высоким энергетическим разрешением: дисперсионным спектрометром Фон Хамоса (von Hamos) [36] и сканирующим спектрометром Иоганна (Johann) [37]. Также возможна установка дополнительных детекторов 0D APD и др. Системы установки и позиционирования образца, детектор и спектрометры показаны на рис. 15.

Рис. 15.

Инструментальное оснащение станции FXE: а – окружение образца, б – детектор LPD-1M (Large pixel detector) – основной детектор рассеяния и дифракции, в – дисперсионный спектрометр в геометрии Фон Хамоса (von Hamos), г – сканирующий спектрометр в геометрии Иоганна (Jonann).

Спектрометр Фон Хамоса с дисперсией по длине волны состоит из 16 независимо управляемых цилиндрических кристаллов-анализаторов с радиусом изгиба 0.5 м и позволяет измерять всю форму линий излучения за один рентгеновский снимок (или серию) без сканирования. Спектры излучения отдельных кристаллов фокусируются и накладываются на детектор Jungfrau 1M, работающий с частотой кадров 10 Гц.

Спектрометр Иоганна состоит из пяти независимо управляемых сферических кристаллов-анализаторов с радиусом кривизны 1 м и работает в режиме сканирования. Сигналы излучения собираются установленными на роботизированном манипуляторе 2D-детекторами Jungfrau или 0D APD. Высокая энергия фотонов, яркость и частота повторения импульсов Европейского рентгеновского лазера предъявляют высокие требования к основному детектору рассеяния и дифракции. Детектор LPD – гибридный детектор, состоящий из 16 кремниевых модулей (256 × 256 пикселей размером 500 мкм). Каждый пиксель имеет 512 ячеек аналоговой быстрой памяти с временем записи менее 100 нс и три уровня усиления (1, 10 и 100). Таким образом, детектор может записывать до 510 однократных рентгеновских изображений для каждой последовательности рентгеновских импульсов при максимальной частоте работы рентгеновского лазера (4.5 МГц) и обеспечивает при этом широкий динамический диапазон энергий до 105 и субоднофотонный шум на уровне 12–14 кэВ.

Применение акустооптических устройств и методов [3850] для быстрого управления импульсами или сериями импульсов рентгеновского лазера представляется перспективным и для реализации экспериментов с временным разрешением с акустической перестройкой рентгенооптической схемы или сканирования образца в широком диапазоне частот от десятков герц до нескольких мегагерц. Инструментальное оснащение станции позволяет реализовать в сверхвысоких временных масштабах широкий набор исследовательских методик, основанных на рентгеновской дифракции и спектроскопии:

– дифракция рентгеновских лучей (XRD);

– диффузное рассеяние рентгеновских лучей (XDS) и рентгеновское рассеяние в области широких углов (WAXS);

– рентгеновская эмиссионная спектроскопия (XES);

– резонансное неупругое рассеяние рентгеновских лучей (RIXS);

– спектроскопия рентгеновского поглощения: структура ближнего края поглощения рентгеновских лучей (XANES) или расширенная тонкая структура поглощения рентгеновских лучей (EXAFS);

– метод стоячих рентгеновских волн (XSW) [5155].

Фемтосекундное временное разрешение достигается в режиме измерений накачки–зондирования (pump and probe) с применением мощных импульсных оптических лазеров. Режим накачки–зондирования основан на использовании двух ультракоротких импульсов: импульса оптического лазера в качестве накачки (pump) и рентгеновского импульса (probe) для измерения мгновенных структурных и электронных конфигураций. Импульсы попадают на образец с регулируемой задержкой, что позволяет проводить измерения в разные моменты времени после накачки (рис. 16). Таким образом, любой динамический процесс может быть представлен в виде последовательности кадров, отображающих эволюцию картины рассеяния или спектров рентгеновского излучения от образца.

Рис. 16.

Иллюстрация режима измерений накачки–зондирования (pump and probe). Для накачки используется оптический лазер. Импульс рентгеновского лазера попадает на образец после импульса накачки с некоторой регулируемой задержкой Δt. Меняя время задержки, можно получить набор дифракционных картин, соответствующих различным временным состояниям системы после накачки.

Возможности станции по исследованию фотоиндуцированных сверхбыстрых процессов и переходных состояний в металлсодержащих высокомолекулярных комплексах при комбинации различных рентгеновских методик продемонстрированы в ряде работ [5661].

Фемтосекундная сверхбыстрая рентгеновская эмиссионная спектроскопия применена для изучения фотокаталитических реакций – фотоиндуцированного переноса электрона в перспективных катализаторах на основе Co–Fe-диад [56]. Динамика возбужденного состояния и фотоиндуцированный перенос электронов от Fe-фотосенсибилизатора к Co-катализатору являются начальными процессами, определяющими принцип работы и активность диад в реакциях фотокаталитического восстановления. Перенос заряда происходит из неравновесных короткоживущих состояний (рис. 17), и обычные аналитические инструменты не обладают достаточной чувствительностью для изучения их корреляции с химической структурой диады.

Рис. 17.

Экспериментальная схема (а), набор спектров FeKα1 ΔXES как функция задержки времени (б), структура исследуемых диад (в), спектры основного и возбужденного состояний FeKα1 XES и соответствующий переходный спектр для времени задержки 1 пс (г), долгосрочная кинетика Kα1-линий Fe и Co с аппроксимацией функциями затухания флуоресценции (д).

Спиновая динамика фотоиндуцированного переключения состояния металлоорганических комплексов переходных металлов – перспективных элементов молекулярной электроники исследована в [57, 58]. Такие системы характеризуются каскадом короткоживущих спиновых состояний, сопровождающих процесс фотопоглощения. Молекулярная структура и обратимый фотоцикл комплекса Fe3 [Fe3(HL)2L2](BF4)4) [62], восстановленный с применением фемтосекундной эмиссионной спектроскопии, показаны на рис. 18. Определены короткоживущие состояния t < 10 фс и условия, влияющие на эффективность поглощения фотонов. Полученные результаты имеют важное значение для развития эффективных схем фотопреобразования с применением металлсодержащих комплексов такого класса.

Рис. 18.

Молекулярная структура Fe3. Расположение атомов Fe в основном НС (низкий спин; синий) и возбужденном ВС (высокий спин; оранжевый), состояниях ацетонитрила Fe3 (а). Схема фотоцикла для Fe3 в MeCN: возбужденное Ф–К (Франка–Кондона) состояние и переход в основное НС состояние через короткоживущие состояния 1НС–2ВС (б).

В [59] показана возможность объединения методов рентгеновского рассеяния и спектроскопии для изучения фотовозбуждения модельного соединения переходного металла [Fe(bpy)–3]2, схожего по структуре с Fe3. Спектры рентгеновского излучения в области линий железа Kα и Kβ во временном масштабе ~100 фс получены при одновременной регистрации диаграмм широкоуглового рассеяния рентгеновских лучей, что позволило связать динамику структуры с быстрыми изменениями электронных состояний.

Фемтосекундная рентгеновская спектроскопия представляет собой эффективный инструмент для исследования структурной и электронной (спиновой) динамики биомолекул.

Работы [60, 61] демонстрируют возможности сверхбыстрой XES в раскрытии тонких деталей трансформации активного центра гемопротеинов на основе железа при высвобождении лиганда и захвате его белками. Объединение структурно-чувствительных (XANES) и спин-чувствительных (XES) методов позволило выявить тонкие особенности фотоцикла активного центра с атомом железа белка цитохрома С (рис. 19). В частности, показано, что фотоцикл полностью обусловлен последовательным каскадом спиновых состояний и сопровождается определенной (куполообразной) перестройкой структуры активного центра при захвате лиганда в гемовых белках [61].

Рис. 19.

Структура гема белка цитохрома С (а). Схематическое изображение каскада релаксации после УФ-возбуждения цитохрома С (б). Уровни энергии размещены произвольно. Возбуждение системы приводит к сверхбыстрому заселению и распаду Q-состояния (возбужденное LUMO-состояние порфирина) через состояние S = 3/2 (средний спин, заселяется и распадается за ∼650 фс) и состояние S = 5/2 (высокий спин), которое затем переходит в основное состояние S = 1/2 за ∼10 пс.

Проведенные исследования позволяют получить уникальную информацию о структурной динамике функциональных макромолекул и их комплексов, детально разобраться в их функциях и молекулярных механизмах важнейших биологических процессов, таких как прием и передача энергии, дыхание, перенос и хранение кислорода, обмен другими неорганическими соединениями, апоптоз – естественная смерть клеток.

5.2. Станция “Биомолекулы, одиночные частицы, кластеры и последовательная фемтосекундная кристаллография” (Single Particles, clusters, and Biomolecules and Serial Femtosecond X-ray crystallography, SPB/SFX)

Станция “Биомолекулы, одиночные частицы, кластеры и последовательная фемтосекундная кристаллография” представляет собой основной инструмент для решения задач структурной биологии – исследования структуры и структурной динамики биологических макромолекул – белков, включая их различные комплексы, вирусов, органелл и клеток [63]. Основное применение результатов исследований на станции SPB/SFX – биология, генетика, медицина и фармакология.

Исследование функций белков, понимание сложных биологических процессов в живых системах, поиск белков-мишеней для создания новых лекарств и методов лечения болезней напрямую связаны с получением данных о пространственной структуре белковой макромолекулы с атомарным разрешением.

Для традиционных методов решения структуры белка с применением рентгеновских и синхротронных источников требуется кристалл белка достаточного размера и качества. При этом для целого ряда белков, включая многие ферменты и мембранные белки, кристаллизация и получение необходимого образца представляют собой сложную, а в большинстве случаев нерешаемую задачу. Например, для мембранных белков – важнейших белков для создания “таргетных” лекарственных препаратов (свыше половины известных в настоящее время лекарственных препаратов напрямую воздействуют на активность мембранных белков) определены только около одного процента структур из числа известных белков.

Сверхвысокая яркость пучка и короткая длительность импульса РЛСЭ существенно расширяют границы применимости традиционных методов белковой кристаллографии и позволяют изучать структуры сверхмалых микро- и наноразмерных образцов, а также изучать структурную динамику белковых макромолекул во временных интервалах от миллисекунд до десятков фемтосекунд.

Станция SPB/SFX [64] расположена на канале ондулятора SASE1, рабочий диапазон рентгеновского излучения на станции составляет 3–16 кэВ. Используется естественная ширина пропускания ондулятора ΔE/E ~ 10–3 без применения монохроматоров. Основные параметры станции показаны в табл. 5, схема станции представлена на рис. 20.

Таблица 5.  

Параметры станции “Биомолекулы, одиночные частицы, кластеры и последовательная фемтосекундная кристаллография”

Энергия фотонов 3–16 кэВ
до 25 кэВ (третья гармоника ондулятора)
Полоса пропускания 10–3 (полоса пропускания SASE)
Поляризация Линейная (в горизонтальной плоскости)
Длительность импульса 1–100 фс
Мощность импульса до 4 мДж (зависит от энергии), 1012 фотонов в импульсе
Размер фокуса пучка – Область взаимодействия “upstream” – 1 и 0.1 мкм (нанофокус)
– Область взаимодействия “downstream” – 1 мкм
Специальная оптика – Область взаимодействия “upstream”: система зеркал с микрофокусом, система зеркал с нанофокусом (3–16 кэВ)
– Область взаимодействия “downstream”:
составные преломляющие линзы (6–16 кэВ)
Доставка образцов – Жидкие/аэрозольные/газовые системы инжекции образцов
– Система фиксированных (твердотельных) образцов
Детекторы – AGIPD 1 Mpx (upstream), AGIPD 4 Mpx (“downstream”)
– динамический диапазон: >104 (12 кэВ)
– частота кадров: 4.5 МГц
– расстояние образец–детектор: 0.12–6 м
Оптические лазеры – 800 нм, до 1 мДж, 15–100 фс,
– 1030 нм, >20 мДж, 850 фс
– Преобразование в видимый и УФ
Рис. 20.

Станция “Биомолекулы, одиночные частицы, кластеры и последовательная фемтосекундная кристаллография”. Жесткое рентгеновское излучение высших гармоник удаляется первичными зеркалами, установленными в тоннеле ондулятора SASE1. Оптический бокс оснащен системой фокусирующих зеркал (фокус пучка до 1 мкм). Экспериментальный бокс имеет две области взаимодействия: верхняя по потоку камера образца “upsteam” с системой фокусирующих зеркал KB до 100 нм и детектором AGIPD-1M и нижняя камера “downsteam” с дополнительной системой составных преломляющих линз (CRL) и детектором AGIPD-4M.

Станция имеет две экспериментальные области взаимодействия: “upstream” и “downstream”, различающиеся геометрией эксперимента, детекторами и способами фокусировки. Системы фокусирующих зеркал Киркпатрика–Баеза обеспечивают два режима фокусировки рентгеновских лучей для области “upstream”: 1 и 0.1 мкм, в области “downstream” применяются бериллиевые линзы с фокусом 1 мкм.

На станции установлены два быстрых детектора AGIPD-1М (1 мегапиксель) в области “upstream” и AGIPD-4М (4 мегапикселя) с широким полем детектирования в области “downstream”, позволяющие проводить сбор дифракционных картин с частотой до 4.5 МГц, соответствующей максимальной частоте импульсов рентгеновского лазера [65, 66]. Сбор данных на такой частоте достигается за счет использования индивидуальных ячеек аналоговой памяти, которыми снабжен каждый пиксель детектора (352 ячейки на один пиксель). Считывание происходит в перерыве (99.4 с) между сериями рентгеновских импульсов (рис. 13), в результате максимальная скорость передачи данных от AGIPD составляет 3520 записываемых изображений в секунду.

Временное разрешение в нано- и фемтосекундном масштабе достигается в режиме измерений накачка–зондирование с применением нескольких оптических лазеров с длиной волны 800 и 1030 нм, длительностью импульса от 15 до 850 фс и мощностью до 20 мДж [67].

На станции SPB/SFX реализованы два основных экспериментальных метода: последовательная фемтосекундная рентгеновская кристаллография (SFX) и когерентная дифракционная визуализация одиночных частиц (SPB).

Метод последовательной фемтосекундной рентгеновской кристаллографии представляет собой развитие классической белковой кристаллографии и позволяет определять атомную структуру биологических макромолекул с использованием микро- и наноразмерных кристаллов, размеры, качество и чувствительность к радиационным повреждениям которых не позволяют исследовать их на традиционных источниках рентгеновского излучения. Восстановление структуры макромолекул основано на измерении и анализе серий дифракционных изображений набора однотипных биологических кристаллов, последовательно инжектируемых в пучок рентгеновского лазера в случайной ориентации (рис. 21) [6871].

Рис. 21.

Метод последовательной рентгеновской кристаллографии. Серия кристаллитов инжектируется в фокус рентгеновского пучка в произвольной ориентации. Импульс рентгеновского лазера рассеивается на образце и формирует дифракционную картину до разрушения образца. Обработка изображений проводится стандартными методами белковой кристаллографии.

Энергия единичного импульса ЛСЭ намного превышает порог энергетического повреждения образцов, в особенности малого размера. Каждый пришедший импульс приводит к кулоновскому взрыву, испаряя исследуемый образец. При этом благодаря ультракороткой длительности рентгеновского импульса рассеяние происходит до разрушения образца и позволяет получить статические дифракционные изображения даже от “испаряющихся” в рентгеновском пучке образцов [72, 73].

Метод когерентной дифракционной визуализации одиночных частиц предназначен для восстановления 3D-структуры биологических микро- и наноразмерных образцов в некристаллической фазе. Как и в методе SFX, исследуемые наночастицы последовательно в произвольной ориентации доставляются в пучок рентгеновского лазера. Анализ серий картин рассеяния когерентного импульса рентгеновского лазера, основанный на восстановлении фаз рассеянного рентгеновского излучения [7477], позволяет реконструировать 3D-структуру неупорядоченных частиц с атомным или близким к атомному разрешением (рис. 22) [78]. Для белков, вирусов и других макромолекул этот метод решения структуры полностью исключает один из самых сложных и непредсказуемых этапов структурной биологии – получения макромолекулярного кристалла [79]. В настоящее время это единственный подход к решению структуры одиночных молекул белков и вирусов с применением рентгеновского излучения.

Рис. 22.

Метод когерентной дифракционной визуализации одиночных частиц. Серия частиц инжектируется в фокус рентгеновского пучка в произвольной ориентации. Обработка изображений включает в себя классификацию и фильтрацию по интенсивности и качеству дифракционных картин, ориентацию, процедуру восстановления фаз, томографическое восстановление 3D-структуры.

Для микроскопических кристаллитов и наночастиц, используемых на станции SPB/SFX, требуется особая техника их доставки, которая осуществляется с использованием специальных систем инжекции образцов. В экспериментах по структурной кристаллографии в рентгеновский пучок вводится поток мелких кристаллов в струе жидкости диаметром несколько микрометров [80]. Для когерентной дифракционной визуализации применяются методы аэрозоля и электроспрея (рис. 23) [81], которые позволяют изолировать образец от любой окружающей его жидкости для уменьшения фонового рассеяния. Система доставки образцов на станции SPB/SFX обеспечивает полную совместимость и может быть использована на других станциях рентгеновского лазера.

Рис. 23.

Схема инжектора для доставки наночастиц методом жидкой струи, аэрозоля или электроспрея. Возможна эффективная доставка частиц диаметром от 30 до 3000 нм. Растворы частиц или аэрозоли, подаваемые через комплект аэродинамических линз с дифференциальной накачкой, преобразуются в поток одиночных частиц, который направляется в область взаимодействия с рентгеновскими лучами. Метод позволяет изолировать образец от любой окружающей жидкости, устраняя рассеяние средой доставки, которое подавляет слабый сигнал рассеяния образца.

Полный цикл исследования структуры белков методом SFX выполнен в ряде работ на примере кристаллов с хорошо известной структурой лизоцима, β-лактамазы CTX-M-14, а также смеси неизвестных кристаллов Canavalia ensiformis, определенных как конканавалин A и B [8284].

На рис. 24 а приведен пример полученной структуры β-лактамазы CTX-M-14. Образцы имели размеры 3–8 мкм. Всего было собрано около 3 млн изображений, из которых с помощью программы Cheetan [85] были отобраны и проиндексированы 12 474 изображения, содержащие полезные данные, в результате определена структура с разрешением 1.7 Å [86].

Рис. 24.

Структуры белковых макромолекул, определенные с применением методов последовательной рентгеновской кристаллографии в мегагерцовом режиме: а – β-лактамаза CTX-M-14 (1.7 Å), б – лизоцим (1.8 Å), в – распределение электронной плотности конкавалина А (2.2 Å).

В целом при размере кристаллов до 20 мкм разрешение полученных структур составило от 2.2 до 1.7 Å (рис. 24). Длина волны в экспериментах составляла 0.7–0.9 Å, частота импульсов рентгеновского лазера – от 150 Гц до 1 мГц, энергия в импульсе – до 1.05 мДж. Существенных различий в качестве структурных данных, полученных методом SFX по сравнению с традиционной белковой кристаллографией, не обнаружено. Максимальное разрешение составляет 1.7 Å ввиду геометрических ограничений (размер детектора и расстояние до него от образца).

В работах дан ответ на главный вопрос – частота и сверхвысокая яркость импульсов лазера не приводят к нежелательным структурным изменениям из-за радиационного повреждения и не влияют на качество данных, что было теоретически предсказано в [73].

Эти результаты открывают долгожданные экспериментальные возможности изучения структуры мембранных белков. В [87] сообщается о первом эксперименте SFX по изучению одного из крупнейших мембранных белковых комплексов фотосистема-1 (ФС1, молекулярная масса > 1 МДа, содержит 36 белковых субъединиц и 381 кофактор), выполняющего роль солнечного биопреобразователя энергии в процессе кислородного фотосинтеза. В экспериментах успешно зарегистрированы дифракционные изображения от серий кристаллов ФС1 размером 5 × 5 × 15 мкм3, и на их основе определена структура комплекса с разрешением 2.9 Å (рис. 25).

Рис. 25.

Кристаллы белка фотосистема-1 (ФС1) (а). Структура тримера ФС1 (2.9 Å), содержащего 36 белковых субъединиц и 381 кофактор (показана для сравнения в масштабе с ранее решенными структурами) (б). Для тримера PSI показаны виды из плоскости мембраны (вверху) и нормали к мембране (внизу). Белковые субъединицы окрашены индивидуально.

Возможность проводить измерения при комнатной температуре выгодно отличает метод последовательной кристаллографии от низкотемпературных экспериментов на источниках СИ. Информация о структуре белков, полученная при комнатной температуре, более актуальна с биологической точки зрения, кроме того, высокое временное разрешение, доступное в экспериментах с применением РЛСЭ, позволяет изучать динамику белковых макромолекул. В режиме накачки–зондирования методы последовательной рентгеновской кристаллографии позволяют исследовать кратковременные, оптически возбужденные состояния или переходные состояния при прохождении конформационных изменений.

Первые исследования структурной динамики белковых молекул на станции SPB/SFX представлены в [88]. На примере фотоактивного желтого белка (ФЖБ) продемонстрированы возможности станции для изучения кинетики биологических реакций в сверхбыстрых временных масштабах. На рис. 26 схематично представлены фотоцикл ФЖБ и экспериментально установленная молекулярная динамика хромофорсвязывающей области при его фотовозбуждении. Хромофор в белке поглощает синий свет и переключается с прямой (Trans) конформации на изогнутую (Cis) в течение пикосекунд. Это конформационное изменение активирует другие сенсорные белки в бактерии, контролирующие направление, в котором плавает бактерия. Наконец, хромофор примерно за полсекунды возвращается к прямой конформации, готовый воспринимать еще один синий фотон.

Рис. 26.

Фотоцикл фотоактивного желтого белка. Выделена область, где существуют ранее неисследованные структурные состояния (а). Структурные изменения в хромофоре ФЖБ (10 пс–3 мкс) – разностные карты электронной плотности (б).

Изучение сверхбыстрой структурной динамики фотоактивных белков представляет значительный интерес для использования в оптически контролируемых биологических реакциях. Анализ и кинетическая интерпретация данных SFX позволяют подробно рассмотреть структурные механизмы передачи сигналов в белках, связанных с определенными биологическими функциями.

Когерентная дифракционная визуализация отдельных частиц – активно развивающийся метод [89], имеющий значительный потенциал, связанный с возможностью определения структуры нанообъектов без дополнительной кристаллизации.

Достижение атомного или близкого к атомному разрешения для образцов размером несколько десятков нанометров требует разработки интеллектуальных алгоритмов реконструкции изображений (включая верификацию, анализ конформаций и неоднородностей), устранения геометрических и приборных ограничений, минимизации фона рассеяния, специальной подготовки и доставки образцов [90].

Преодоление ряда методических ограничений в [91] позволило обеспечить сбор достаточно высококачественных дифракционных картин для тестовых образцов наночастиц золота размером 15–35 нм. В процессе 3D-реконструкций достигнуто разрешение выше 3 нм (рис. 27). Применение электроспрея для доставки образцов значительно улучшило статистику попадания лазерного импульса в образец, снизило неоднородности образцов и фоновое рассеяние.

Рис. 27.

Схема эксперимента. Импульсы РЛСЭ сфокусированы в пучок 3 × 3 мкм2, выделена центральная область детектора AGIPD, используемая для структурной сортировки. СЭМ-изображения образцов cub42 и oct30 (верхняя вставка), временная структура импульсов РЛСЭ (нижняя вставка) (а). Примеры реконструированных дифракционных 2D-изображений. Цифры показывают количество дифракционных картин для построения изображения. Первые два столбца паттернов выбраны для дальнейшей обработки. Третий столбец – дифракция от округлых/сферических частиц, за исключением случая cub17, где модель показывает дифракцию от димера. Четвертый столбец – некоторые низкоконтрастные модели, полученные путем усреднения паттернов из разнообразного набора частиц. Разрешение при больших углах – 3.3 нм (б). Изоповерхностные графики электронной плотности, полученные в результате восстановления фаз (в).

На рис. 28 показана шкала разрешений для различных нанобъектов (преимущественно вирусов), демонстрирующая прогресс в достижении атомарного разрешения методами когерентной дифракционной визуализации отдельных частиц за последние 10 лет [9294].

Рис. 28.

Шкала пространственных разрешений для различных нанообъектов от крупных вирусов до тестовых наночастиц, структура которых получена с применением когерентной дифракционной визуализации.

Подготовка образцов для экспериментов по исследованию одиночных наночастиц представляет отдельную методическую задачу, качество образца критично для успешного проведения эксперимента. В [95] проведен эксперимент по исследованию молекулы вируса клещевого энцефалита (ВКЭ) методом 3D-визуализации SPB. Это первый российский образец, исследованный данным методом на XFEL. Метод подготовки образцов, обеспечивающий их чистоту и гомогенность, был предварительно отработан в НИЦ “Курчатовский институт” с применением контроля образцов с помощью криоэлектронной микроскопии. В результате эксперимента собран набор дифракционных данных с образца ВКЭ (рис. 29), данные в процессе обработки. Исследование продемонстрировало возможность получать дифракционные картины от частиц размером до 50 нм.

Рис. 29.

Изображения вируса клещевого энцефалита (криоэлектронная микроскопия) (а). Набор дифракционных картин от одиночных, предварительно изолированных молекул ВКЭ (б). Образцы инактивированных вирусов были получены в ФНЦ ИРИП им. М.П. Чумакова РАН.

5.3. Станция “Визуализация и динамика материалов” (Materials imaging and dynamics, MID)

Станция “Визуализация и динамика материалов” представляет собой основной инструмент проведения исследований в области структурного материаловедения – изучение структуры, структурной динамики и свойств широкого спектра материалов от твердых тел и жидкостей до полимеров, коллоидов и объектов биологической природы [96]. Области практического применения – микроэлектроника, нанобиотехнологии, медицинские технологии и многие другие области, связанные с созданием функциональных и конструкционных материалов с особыми свойствами.

Возможности РЛСЭ в сочетании с инструментальным и методическим оснащением станции открывают принципиально новые горизонты в исследовании частично упорядоченных или аморфных систем в условиях стационарных и неравновесных состояний. Доступ к атомарной структуре с высоким временным разрешением позволяет на принципиально новом уровне решать достаточно широкий круг задач: от классических фундаментальных задач по изучению механизмов самоорганизации и разрушения, формирования ближних и дальних порядков, изучения фазовых переходов, вязкоупругих процессов, сложной динамики полимеров и конформационных изменений биологических объектов до практических задач по изучению свойств поверхности твердых тел и жидкостей, границ раздела, динамики доменных границ, магнитных и электронных свойств [97100].

Прибор MID представляет собой гибкую платформу для проведения экспериментов по рассеянию импульса рентгеновского лазера для широкого класса образцов. Основные параметры станции приведены в табл. 6, схема экспериментальной станции показана на рис. 30.

Таблица 6.  

Параметры станции “Визуализация и динамика материалов”

Энергия фотона 5–25 кэВ (когерентный)
>25 кэВ (высокоэнергетический)
Полоса пропускания 6 × 10–5, 10–4 или 10–3 (розовый)
Поляризация Линейная (в горизонтальной плоскости)
Длительность импульса 1–100 фс
Мощность импульса 0.5 мДж (при 10 кэВ)
Фотонов в импульсе 3 × 1011 (после монохроматора)
Размер пучка 1–200 мкм, 1 мм и опция нанофокусировки
Специальная оптика – Два монохроматора Si(111) и Si(220)
– Два трансфокатора с составными преломляющими линзами (CRL)
– Линия разделения и задержки
– Высокоэнергетический монохроматор Лауэ
– Зеркало для рассеивания на жидкости при скользящем падении
Оборудование – Многофункциональная камера SAXS/WAXS с горизонтальным плечом детектора
– Небольшая вертикальная установка WAXS
– Одноимпульсная рентгеновская диагностика
– Различные детекторные системы (ASDIP, FastCCD)
– Оптической лазерный источник (система накачки)
Рис. 30.

Экспериментальная станция “Визуализация и динамика материалов”. Станция может работать в различных конфигурациях в зависимости от требований к полю обзора детектора, пространственному разрешению и угловому диапазону: широкого поля обзора (детектор устанавливается на расстоянии 20 см от образца и интегрируется с экспериментальной камерой); малоуглового и широкоуглового рассеяния (детектор устанавливается на подвижном плече, расстояние от образца до детектора регулируется от 3 до 8 м, угол рассеяния 2θ в диапазоне 14°–55°).

Энергия рентгеновского импульса определяется ондулятором SASE2 и настраивается в диапазоне от 5 до 25 кэВ. Конечный рентгеновский импульс формируется системой щелей, аттенюаторов и двумя кремниевыми монохроматорами Si(111) и Si(220). Для фокусировки применяются два трансфокатора, управляющих составными преломляющими линзами. Дополнительно внутри экспериментальной камеры может быть установлена нанофокусирующая линза, что в совокупности позволяет сфокусировать импульс рентгеновского лазера в пятно размером до 10 нм при энергии 25 кэВ (рис. 31).

Рис. 31.

Схемы фокусировки станции “Визуализация и динамика материалов”.

На станции установлена линия разделения и задержки (SDL, split-delay line), разделяющая одиночный рентгеновский импульс на два последовательных [101]. Интервал между импульсами регулируется в диапазоне от 0 до 800 пс с точностью до нескольких фемтосекунд. Кросс-корреляционный анализ и угловая дифференциация импульсов позволяют разделить интегрированные детектором картины рассеяния от каждого импульса. Такой режим работы станции существенно расширяет возможности по исследованию сверхбыстрой структурной динамики, в том числе в комбинации с оптической лазерной накачкой.

Многофункциональная экспериментальная камера станции (рис. 32а) представляет собой вакуумный объем, в котором поддерживаются условия умеренного вакуума до 10–5 мбар. Камера позволяет устанавливать различные системы доставки образцов: устройства быстрой замены твердых образцов, жидкостные ванны, аэрозольные или жидкоструйные инжекторы. Для создания нужной геометрии эксперимента, сканирования и юстировки образцы закрепляются на столе гексапода с необходимыми степенями свободы. Дополнительно могут быть установлены системы нагрева, охлаждения или приложения магнитного поля к образцу, оптического лазерного воздействия.

Рис. 32.

Экспериментальная камера станции “Визуализации и динамика материалов” (а). ASDIP 1M – основной детектор станции MID (б).

Основной детектор станции – быстрый детектор AGIPD 1M [102] имеет разрешение 1 мегапиксель и состоит из 16 кремниевых модулей (512 × 128 пикселей), сгруппированных в четыре независимо перемещаемых блока (рис. 32б). Размер пикселя составляет 200 мкм. Каждый пиксель оснащен собственными ячейками памяти (352 ячейки на пиксель), что обеспечивает частоту сбора кадров до 4.5 МГц в режиме высокой повторяемости импульсов рентгеновского лазера. Считывание данных из ячеек памяти происходит с частотой 10 Гц в интервале между группами импульсов рентгеновского лазера. Пиксели независимо автоматически переключаются между тремя уровнями усиления, благодаря чему достигается широкий динамический диапазон чувствительности (от единичного фотона до 104 фотонов при 12.4 кэВ).

На станции MID реализовано несколько методик визуализации, использующих преимущества когерентности, потока и сверхкороткой длительности рентгеновского импульса и позволяющих не только восстанавливать формы объектов, внутреннюю структуру и динамику, но и количественно изучать электронную плотность, химические связи, поля деформаций.

Когерентная дифракционная визуализация (CDI) – реконструкция формы и внутренней 3D-структуры объектов на основе измерения серии когерентных рентгеновских дифракционных изображений при различной ориентации. Использование различных доступных источников возбуждения (например, оптического лазера, импульсных магнитных установок, разделения рентгеновского импульса и линии задержки) позволяет проводить эксперименты в режиме накачки–зондирования с фемтосекундным временным разрешением. Инжектирование вместе с исследуемыми образцами эталонных наночастиц (например, наносфер золота) размером от 100 до 2 нм для создания опорного сигнала предоставляет уникальную возможность для визуализации нанообъектов с использованием голографических методов, в режиме голографии ближнего поля (в расходящемся пучке), в качестве опорного источника используется падающая на образец волна.

Рентгеновский кросс-корреляционный анализ (XCCA) – исследования структуры частично упорядоченных систем – ближнего порядка и скрытых симметрий, метастабильных стеклообразных или аморфных фаз на основе расчета угловых корреляций (кросс-корреляционной функции) рассеяния рентгеновских лучей в области малых и средних углов. Фурье-анализ полученной угловой корреляционной функции позволяет выявить тонкие структурные особенности, доминирующие симметрии и локальное упорядочение для широкого спектра функциональных и конструкционных материалов: стекловидных материалов, металлических сплавов и керамики, квази- и мезокристаллов, жидких кристаллов, коллоидов, полимеров и композитных материалов.

Рентгеновская фотонная корреляционная спектроскопия (XPCS) – изучение медленной структурной динамики материалов в условиях равновесных и неравновесных процессов: самоорганизация и рост наночастиц, диффузия, релаксация и реорганизация в объеме, на поверхности или на границах раздела (например, жидкость–жидкость и жидкость–твердое тело). В экспериментах XPCS измеряются флуктуации когерентных изображений во времени. Функция временной корреляции интенсивности определенных областей измеренных картин когерентного рассеяния позволяет изучать интересующие процессы в микро- или наносекундных временных масштабах.

Спектроскопия видимости рентгеновских спеклов (XSVS) – изучение динамической эволюции систем с помощью статистического анализа изменяющихся во времени когерентных дифракционных изображений. Метод расширяет временные рамки рентгеновской фотонной корреляционной спектроскопии и в сочетании с настройками линии разделения и задержки импульсов рентгеновского лазера может использоваться для достижения нано- и фемтосекундных временных масштабов.

Метод XPCS применен в [103] для изучения медленной динамики коллоидных растворов – наночастиц диоксида кремния (R = 10 нм), диспергированных в воде.

На рис. 33а приведены экспериментальные картины малоуглового рассеяния, измеренные с использованием детектора AGIPD (расстояние образец–детектор – 7.8 м, энергии фотонов – 9 кэВ).

Рис. 33.

Усредненные данные малоуглового рентгеновского рассеяния водного раствора наночастиц диоксида кремния. Вертикальные области указывают интервалы q, для которых рассчитываются функции автокорреляции. На вставке средняя интенсивность рассеяния для каждого пикселя AGIPD (а). Автокорреляционные функции g2(q,t) наночастиц 10 нм, диспергированных в воде. На вставке скорость распада Γ в зависимости от q2 показывает диффузионное поведение коллоидной дисперсии (б).

Полученные автокорреляционные функции (рис. 33б) иллюстрируют диффузионное поведение коллоидной системы для различных пространственных масштабов. Результаты дисперсионного соотношения хорошо описываются линейной зависимостью, в результате чего определен гидродинамический радиус – 10.2 нм.

Изучение диффузного поведения растворов белков имеет важное значение для исследования начальной стадии кристаллизации белков, характерной образованием олигомеров определенного типа – строительных блоков, из которых впоследствии формируется белковый кристалл [104109]. Фотонная корреляционная спектроскопия с применением РЛСЭ отрывает новые возможности для исследования начальных стадий кристаллизации и развития методов прогнозируемого роста белковых кристаллов.

Возможности станции по изучению быстрых нестационарных процессов продемонстрированы в ряде работ [110113].

Быстрая наносекундная динамика кавитационных процессов в водной среде, индуцированных мощным сфокусированным импульсом оптического лазера, исследована в [110, 111]. Кавитационные процессы сопровождаются широким спектром быстропротекающих нелинейных эффектов: высоким сжатием, нагревом и испарением среды, образованием пузырьков газа, распространением ударной волны. Помимо фундаментальных аспектов неравновесной физики понимание динамики развития кавитационных процессов важно для сонохимии, ультразвуковой очистки, предотвращения коррозии, а также для целого ряда медицинских процедур, например для операций по удалению катаракты, лазерной терапии, адресной доставке лекарств.

Исследования проводились в режиме накачки–зондирования с применением рентгеновской голографии ближнего поля [112]. Схема и результаты эксперимента – наносекундная динамика образования кавитационного пузыря и распространения ударной волны, показаны на рис. 34.

Рис. 34.

Схема эксперимента: кювета с водой помещается в расходящийся импульс рентгеновского лазера. ИК-лазер фокусируется в кювету для создания кавитационного пузырька внутри воды. Рентгеновский импульс сканирует пузырек с определенной задержкой после лазерного импульса. Рентгеновская голограмма детектируется сцинтилляционным CMOS-детектором (а). Голограммы кавитационных пузырьков для различных временных задержек (б). Рентгеновская голограмма с задержкой 10 нс и вычисленное распределение плотности среды в области кавитационного пузырька (в).

Фазовый сдвиг (контраст), фиксируемый рентгеновской голограммой, напрямую связан с распределением электронной плотности исследуемого объекта. Чувствительность к электронной плотности позволила восстановить распределение давления и плотности на внутренней и внешней границах раздела (газ/ударная волна и ударная волна/равновесная вода) в наносекундном масштабе, что недоступно другим методам (оптической и ультразвуковой диагностики). Радиальная плотность (рис. 32в) пузырька показывает постепенный переход от газа к сжатой воде в ударной волне. Для данного эксперимента максимальная плотность в ударной волне составила ~1.3 г/см3, что соответствует давлению ~1.7 ГПа.

С применением аналогичной техники голографической флэш-визуализации в [113] проведены исследования динамики дестабилизации и лазерного кавитационного взрыва жидкой струи в системах доставки образцов. Разрыв струи демонстрирует богатую динамику каплеобразования при нарушении ламинарного потока из-за капиллярных сил и динамических неустойчивостей (рис. 35а). Кавитационный взрыв струи при воздействии мощного лазерного импульса приводит к распространению ударной волны вверх по струе жидкости, что может привести к повреждению других образцов (рис. 35б).

Рис. 35.

Изображение внутренней динамики водяной струи в области разрушения (а). Динамика кавитационного взрыва жидкой струи при воздействии оптическим лазером. Стрелками показана ударная волна, распространяющаяся вдоль струи в противоположных направлениях (б).

Исследования имеют важное значение для повышения скорости сбора данных и выбора оптимальных режимов доставки образцов в экспериментах с учетом таких параметров, как скорость потока жидкой струи, частота и мощность импульсов рентгеновского или оптического лазеров.

5.4. Станция “Материя с высокой плотностью энергии” (High-Energy Density matter, HED)

Станция “Материя с высокой плотностью энергии” – основной инструмент проведения исследований экстремального состояния вещества – состояния с аномально высокой плотностью энергии в условиях сверхвысоких давлений, температуры, электрического и магнитного поля.

Такие состояния характеризуются плотностью энергии, превышающей 1011 ГДж/м3, или эквивалентным давлением выше 1 Мбар, вещества при этом испытывают существенное сжатие и представляют собой ионизированные системы с температурой от одного до нескольких электронвольт, химические связи исчезают, кардинально меняются свойства.

Научные приложения связаны с целым рядом фундаментальных и прикладных задач: астрофизические явления – изучение материи и процессов внутри экзопланет и планет-газовых гигантов, солнечной и звездной материи, изучение экзотического состояния вещества: плазма высокой плотности, полые ионы. Важное практическое значение представляют исследования структурных фазовых переходов твердых тел и получение новых фаз вещества в условиях экстремального давления и температур, например поиск высокотемпературных сверхпроводников [114116], осуществление инерциального термоядерного синтеза [117], лазерное ускорение заряженных частиц, а также генерация рентгеновского излучения и получение аттосекундных импульсов [118].

Комбинация мощных оптических лазеров и РЛСЭ предоставляет уникальные возможности для изучения переходного поведения вещества в экстремальных условиях. Импульсный оптический лазерный нагрев позволяет получить доступ к широкому диапазону состояний с плотностью энергии от твердых тел при комнатной температуре до плазмы с температурой в сотни миллионов кельвинов (>10 кэВ) при увеличении плотности твердого вещества на три и более порядка.

Станция объединяет полный набор рентгеновских исследовательских инструментов в области структурной диагностики материалов (дифракция, спектроскопия и рассеяние) с возможностями высокоэнергетических оптических лазеров, мощных импульсных магнитов или сфокусированного пучка рентгеновского лазера по созданию сверхвысоких давлений и температур, электрических и магнитных полей гигантской напряженности [119122].

Основные параметры станции приведены в табл. 7, схема экспериментальной станции показана на рис. 36. Рабочий диапазон рентгеновского излучения на станции составляет 5–25 кэВ при номинальной полосе пропускания ΔE/E ~ 10–3. Полоса пропускания 10–4 достигается с помощью четырехкратного монохроматора Si(111), монохроматор высокого разрешения Si(533) обеспечивает полосу пропускания ~5 × 10–6 при энергии фотонов 7.5 кэВ. Для фокусировки применяются четыре набора преломляющих бериллиевых линз, что позволяет фокусировать рентгеновские лучи до 1–200 мкм.

Таблица 7.  

Параметры станции “Материя с высокой плотностью энергии”

Энергия фотона 5–20 кэВ (3–25 кэВ)
Полоса пропускания Δλ/λ 10–3 (источник SASE ЛСЭ)
10–4 (Si (111) монохроматор)
10–6 (при 7.49 кэВ, Si(533) монохроматор)
Поляризация Линейная (в горизонтальной плоскости)
Длительность импульса 2–100 фс
Мощность импульса 1 мДж (при 10 кэВ)
Фотонов в импульсе 3 × 1011 (после монохроматора)
Размер пучка сфокусированный – <1 мкм, коллимированный – 1 мм
Специальная оптика – Стандартный четырехканальный Si(111)-монохроматор
– Монохроматор высокого разрешения на 7.49 кэВ
Оборудование – DIPOLE-100X высокоэнергетический (515 нм, 100 Дж, 1–15 нс) лазер
– Multi-100 – высокоинтенсивный (800 нм, 4–10 Дж, 30 фс)
– Оптической лазерный источник накачки (1–100 мДж, 15 фс–1пс)
– Алмазные наковальни
– Импульсные магниты (до 60 Т–0.6 мс)
Рис. 36.

Экспериментальная станция “Материя с высокой плотностью энергии”.

Линия разделения и задержки (split-delay line, SDL) [123, 124] позволяет получить два последовательных импульса рентгеновского лазера с независимо настраиваемыми интенсивностями и максимальной задержкой 2 пс (при 20 кэВ) и 23 пс (при 5 кэВ). Использование двух последовательных импульсов рентгеновского лазера с регулируемой задержкой расширяет возможности экспериментов с временным разрешением, в том числе в режиме накачки–зондирования. Также в режиме разделения импульсов первый импульс рентгеновского лазера может быть использован для накачки среды, а второй – в качестве зондирующего для измерений структурных параметров исследуемой системы.

Станция имеет две экспериментальных камеры (рис. 36). Большая вакуумная камера (IC1) с рабочим давлением ~10–4 мбар позволяет реализовать несколько экспериментальных конфигураций для дифракции, спектроскопии и неупругого рассеяния рентгеновских лучей. Малая камера (IC2) предназначена для экспериментов с алмазными наковальнями и экспериментов по динамическому лазерному сжатию. Малая камера также позволяет разместить гониометр с импульсной магнитной катушкой и криогенной средой для образцов.

Станция оснащена несколькими мощными лазерными установками для создания условий высокой плотности энергии в веществе. Высокоэнергетический наносекундный лазер с диодной накачкой DiPOLE-100X обеспечивает энергию импульса до 80 Дж на длине волны 515 нм при длительности импульса 2–15 нс и максимальной повторяемости 10 Гц. Его основное назначение – эксперименты по ударному и изоэнтропическому лазерному сжатию.

Лазер высокой интенсивности Multi-100 TW Ti : Sapphire обеспечивает энергию импульса 4–10 Дж на длине волны 800 нм в режиме ультракоротких импульсов длительностью менее 25 фс при частоте повторения 10 Гц. Микронная фокусировка (~мкм2) позволяет достичь плотности мощности лазерного излучения на образце ~1020 Вт/см2. Этот лазер будет в первую очередь использоваться для экспериментов по взаимодействию релятивистских электронов с веществом.

Также доступны стандартные лазеры накачка–зондирование, применяемые на XFEL с длинами волн 800 и 1030 нм, энергией в импульсе 1–100 мДж и длительностью 15 фс–1 пс.

Для динамического сжатия применяются ячейки с алмазными наковальнями, импульсные магниты позволяют создавать магнитные поля до 60 Тл. Наращивание поля занимает 0.6 мс, что хорошо согласуется с частотой импульсов рентгеновского лазера 4.5 МГц.

На станции HED предусмотрены различные рентгеновские методы для исследования атомной и электронной структуры материалов:

– дифракция рентгеновских лучей (XRD);

– малоугловое рассеяние рентгеновских лучей (SAXS);

– спектроскопия поглощения рентгеновских лучей (XAS);

– неупругое рассеяние рентгеновских лучей (IXS);

– рентгеновская эмиссионная спектроскопия (XES);

– рентгеновская визуализация (XI).

Научная программа станции включает в себя следующие задачи.

Твердое вещество в состояниях экстремального давления и плотности – изучение новых фаз с применением статического сжатия (например, ячеек с алмазными наковальнями), применение импульсного оптического лазерного нагрева для достижения высоких давлений и температур за пределами возможностей статического сжатия.

Твердые тела в сильных импульсных магнитных полях изучение структурных изменений, вызванных магнитным полем. Благодаря очень высокой повторяемости импульсов рентгеновского лазера (220 нс) можно проследить реакцию образца на изменение импульсного магнитного поля (максимум 50–60 Тл, время нарастания ~мс).

Изохорический нагрев с использованием XFEL – создание с помощью рентгеновского лазера и изучение физических свойств горячей плотной материи (WDM, warm dence matter), которая определяется как частично вырожденная, ионно-коррелированная плазма твердой плотности (рис. 37). Короткая длительность и яркие импульсы ЛСЭ позволяют создавать однородно нагретые состояния плазмы твердой плотности до того, как произойдет гидродинамическое расширение.

Рис. 37.

Фазовая диаграмма плотности и состояния вещества. Правая-верхняя область – высокая плотность энергии (HED), центральная – горячая плотная материя (WDM), левая-нижняя – обычное состояние. WDM считается подмножеством HED с плотностями, близкими к твердому веществу, и температурой около 1 эВ. Ниже черной линии – сильносвязанное состояние (кулоновская энергия превышает тепловую).

Физика плазмы в режиме релятивистских электронов – изучение сложной динамики релятивистских электронных пучков высокой плотности внутри твердых тел и связанной с ними ионизации и структуры поля с использованием короткоимпульсной (~30 фс) лазерной системы класса 100 ТВт для создания релятивистских электронных пучков.

Квантовые состояния, генерируемые сверхмощными лазерными импульсами – изучение нелинейных квантовых эффектов в условиях сверхсильных электрических и магнитных полей, например двулучепреломление вакуума, возмущенное оптическим лазером. Для этого требуется лазер сверхпетаваттного класса, оснащение станции которым планируется в течение нескольких лет после начала эксплуатации.

В настоящее время на станции проводятся работы, имеющие преимущественно методический характер, связанные с настройкой экспериментальных схем, спектрометров и детекторов [125127], определением оптимальных режимов совместной работы РЛСЭ, оптических лазеров и детекторов.

В одной из первых исследовательских работ [128], выполненных на станции и демонстрирующих ее экспериментальные возможности, с применением алмазных наковален наблюдался сверхбыстрый синтез ε-Fe3N1 + x в ячейке из Fe и N2 под давлением, индуцированный излучением РЛСЭ в режиме in situ. Схема эксперимента показана на рис. 38. Образец облучали серией импульсов при давлении 5 ГПа с частотой 2.25 мГц, расчетная температура образца во время задержки была выше 1400 К, что подтверждается преобразованием α- в γ-железо (рис. 39), при этом железо и азот однородно прореагировали по всей области взаимодействия с образованием Fe3N1.33. Также показана возможность исследования временной зависимости реакций в условиях высокого давления с использованием временной структуры источника.

Рис. 38.

Схема эксперимента с использованием ячеек с алмазными наковальнями.

Рис. 39.

Дифрактограммы железа и азота во время и после химической реакции in situ в режиме накачка–зондирование на XFEL: а – дифрактограммы от Fe-фольги в атмосфере N2 при 5 ГПа в алмазных ячейках. Проценты указывают долю полного потока XFEL (настроечный цикл). При полном потоке XFEL цикл B содержит 20 последовательных импульсов, цикл C – два последовательных импульса (220 повторений).

Наряду с космохимическими аспектами, связанными с вопросами формирования атмосферного азота на Земле (от его присутствия в протопланетном диске до его современного появления в глубоких мантийных резервуарах), нитриды железа имеют важные технологические применения из-за их большей намагниченности по сравнению с оксидами железа и более низкой стоимости производства по сравнению со сплавами железа.

5.5. Станция “Спектроскопия и когерентное рассеяние” (Spectroscopy and Coherent Scattering, SCS)

Станция предназначена для изучения динамики слабоупорядоченных и неупорядоченных объектов на основе анализа атомной и электронной структуры с использованием методов спектроскопии и когерентного рассеяния в области мягкого диапазона рентгеновского излучения [129, 130].

Области научного применения – науки о материалах, структурная и клеточная биология, динамика твердого тела вещества [131, 132]. Научные задачи включают в себя исследования химических реакций в жидкостях в реальном времени, изучение сверхбыстрых процессов намагничивания в наномасштабе, а также развитие методов нелинейной рентгеновской спектроскопии. Мягкий диапазон рентгеновского излучения представляется оптимальным для исследования наноструктуры крупных биологических объектов (больших макромолекулярных комплексов, клеток и органелл).

Инструмент SCS предоставляет широкую исследовательскую платформу, основанную на применении следующих методов:

– когерентная рентгеновская дифракционная визуализация (CXDI);

– малоугловое рассеяние рентгеновских лучей (SAX);

– рентгеновская фотонная корреляционная спектроскопия (XPCS);

– резонансное упругое рассеяние рентгеновских лучей (REXS);

– резонансное неупругое рассеяние рентгеновских лучей (RIXS);

– нелинейная рентгеновская спектроскопия (NLXS);

– фотоэлектронная спектроскопия с временным и угловым разрешением (TR-ARPES).

Сочетание когерентного рентгеновского рассеяния и рентгеновской спектроскопии при сверхкороткой длительности импульса РЛСЭ позволяет исследовать динамику атомной структуры одновременно с химической динамикой (электронные состояния) отдельных атомов структуры с фемтосекундным временным и субнанометровым пространственным разрешениями.

Методы резонансного рассеяния, реализованные на станции, позволяют изучать сверхбыстрые магнитные процессы в сложных наноструктурированных системах. Методы рентгеновской фотонной корреляционной спектроскопии (XPCS) широко используются для исследований равновесной и неравновесной динамики жидкостей и магнитных систем. Резонансная неупругая спектроскопия рассеяния и электронная эмиссия будут применены для исследований электронных структур с высоким разрешением на принципиально новом уровне временной детализации [133135].

Основные параметры станции приведены в табл. 8, схема экспериментальной станции показана на рис. 40. Станция SCS расположена на канале ондулятора SASE3, который производит интенсивные рентгеновские импульсы в области мягкого рентгеновского диапазона (250–3000 эВ) и может работать в режиме розового и монохроматического пучка. Фокусирующая оптика на основе изогнутых рентгеновских зеркал обеспечивает перестраиваемую фокусировку рентгеновского импульса от 1 до 500 мкм. Больший размер пучка оптимизирует спектроскопические исследования с временным разрешением, наилучшим образом используя поток фотонов высокой яркости, исключая при этом радиационное повреждение образца.

Таблица 8.  

Параметры станции “Спектроскопия и когерентное рассеяние”

Энергия фотонов 0.25–3.00 кэВ
Полоса пропускания Δλ/λ 0.5%
Поляризация Линейная (в горизонтальной плоскости) и круговая
Длительность импульса 1–100 фс
Мощность импульса до 10 мДж
Фотонов в импульсе 3 × 1011 (после монохроматора)
Размер фокуса 1–500 мкм (настраиваемый)
Исследовательская камера FFT – Фиксированный держатель образца 50 × 50 мм2
– Система непрерывной подачи образцов
– Постоянный электромагнит ≤ 0.5Т, ТГц-зеркало
Исследовательская камера XRD – Высоковакуумный дифрактометр (P < 10–9 мбар, шесть степеней свободы, плечо детектора 2θ 60°–150°)
– Криостат, ТГц-зеркало, система доставки образцов
Химическая станция – Жидкоструйная система доставки образцов
Детекторы – 1 Mpx DSSC (4.5 МГц, 800 кадров для каждой серии импульсов)
– 2Mpix FastCCD (10 Гц)
Оптические лазеры – 800 нм, до 1 мДж, 15–100 фс,
– 1030 нм, >20 мДж, 850 фс
– Преобразования из видимого в ИК
– 0.3 ТГц, LiNbO3
Рис. 40.

Экспериментальная станция “Спектроскопия и когерентное рассеяние”.

Оборудование станции SCS включает в себя экспериментальные камеры для геометрии прямого рассеяния и пропускания (FFT) и геометрии отражения и обратного рассеяния (XRD), а также химическую камеру, оснащенную жидкоструйной системой доставки образцов. Геометрия рентгеновских экспериментов показана на рис. 41.

Рис. 41.

Геометрия экспериментов станции SCS: a – прямое рассеяние для когерентной дифракционной визуализации CXDI, малоугловое рассеяние SAXS с временным разрешением и фотонной корреляционной спектроскопией XPCS; б – геометрия обратного рассеяния когерентной визуализации CXDI в отражении и для резонансного упругого рассеяния REXS; в – геометрия эксперимента по резонансному неупругому рассеянию RIXS; г – установка эксперимента NLXS (например, стимулированный RIXS). Размер сетки фона – 1 м (ДН – дифференциальная откачка, ГМ – газовый монитор, МПП, МП – монитор положения пучка, КО – камера образца, ДТ – детектор DSSC или FastCCD).

Станция оснащена сверхбыстрым детектором 1MPix DSSC (частота повторения 4.5 МГц), двухмерными матричными детекторами и детектором 2Mpix FastCCD (10 Гц) для экспериментов по когерентной дифракции рентгеновских лучей. Инструменты спектроскопии дополнены уникальным спектрометром высокого разрешения резонансного неупругого рассеяния рентгеновских лучей (RIXS), для которого доступны камера обратного рассеяния XRD и химическая камера.

В настоящее время оборудование станции вводится в эксплуатацию, проводятся исследования пространственных и временных характеристик лазерных импульсов, генерируемых ондулятором SASE3, режимов работы ондулятора и исследовательских инструментов станции, в частности определены режимы, обеспечивающие высокую степень пространственной когерентности до 90% и среднюю длительность импульса около 10 фс [136].

Первые работы пользователей, проводимые на стации, посвящены исследованиям пикосекундной структурной и спиновой динамики в нанометровом масштабе, связанным с возникновением магнитного порядка в условиях оптического лазерного возбуждения ферромагнитной многослойной структуры Pt/Co [137].

С применением малоуглового рассеяния рентгеновских лучей с временным разрешением в сочетании с моделированием атомной динамики показано, что импульсы оптического лазера фемтосекундной длительности с плотностью энергии 15–50 мДж см–2 способны индуцировать высокотемпературное топологическое флуктуационное состояние в ферромагнетных слоях, характерное образованием неупорядоченного массива доменов нанометрового размера локальной намагниченности (скирмионов). Сформированная доменная структура остается стабильной при комнатной температуре. Схема эксперимента показана на рис. 42.

Рис. 42.

Топологический фазовый переход из однородного состояния (слева) в состояние скирмиона высокой плотности (справа) (а). Экспериментальная схема. Интервал между рентгеновскими импульсами 1, 2 и 3 – 60 мкс (б).

Формирование скирмионов обусловлено ранее ненаблюдаемой переходной фазой флуктуации во временнóм масштабе 300 пс. Этот механизм является не только самым быстрым способом создания топологической фазы, но и в более общем смысле первым открытым механизмом полностью оптического переключения в ферромагнитном материале. Динамика топологического переключения показана рис. 43.

Рис. 43.

Временная эволюция малоуглового рассеяния рентгеновских лучей. Пунктирная линия показывает максимум рассеянной интенсивности, который обратно пропорционален среднему расстоянию между зародышами скирмионов. Общая интенсивность постоянна после 300 пс (а). Расчетные данные рассеяния на основе атомного моделирования (б).

Изучение динамики топологических переключений и флуктуации важно для понимания сопровождающих их сверхбыстрых структурных трансформаций и не ограничивается магнитными текстурами. Данная работа открывает перспективы для дальнейших исследований сверхбыстрых топологических переключений для широкого спектра объектов и систем.

5.6. Станция “Малые квантовые системы” (Small Quantum Systems, SQS)

Станция предназначена для исследования фундаментальных явлений при взаимодействии света с веществом в мягком рентгеновском диапазоне длин волн. Основные приложения связаны с изучением сверхбыстрой динамики классических квантовых систем – свободных атомов, ионов и молекул, атомных и молекулярных кластеров и нанообъектов при воздействии высокоинтенсивных, сверхкоротких импульсов рентгеновского лазера. Уникальные характеристики РЛСЭ и инструментальное оснащение станции открывают принципиально новые исследовательские возможности для целого ряда актуальных направлений физики и химии:

– фотоиндуцированная динамика молекул и атомов;

– нелинейные взаимодействия фотона с веществом;

– динамика фотоионизации в сильных внешних полях;

– сверхбыстрая визуализация в газовой фотохимии;

– дифракционная визуализация малых атомных систем;

– генерация аттосекундных импульсов в мягкой рентгеновской области.

Области научного применения станции – атомная и молекулярная физика, квантовая физика, химическая динамика, нелинейные процессы и оптические явления, а также вещество в экстремальных условиях [138141]. Станция позволяет использовать в работе широкую линейку методов рентгеновской, фотоэлектронной и ионной спектроскопии в сочетании с методами когерентного рассеяния рентгеновских лучей [142, 143]. Использование мягких рентгеновских фотонов позволяет управлять возбуждением определенных электронных подоболочек при возбуждении атомов или определенных сайтов в молекулярных системах. Конструкция спектрометров станции оптимизирована для работы с высокой частотой импульсов рентгеновского лазера в условиях регистрации различных частиц в режиме совпадений.

Для исследований с временным разрешением доступна мощная перестраиваемая оптическая лазерная система. Ультракороткие импульсы РЛСЭ длительностью <25 фс в сочетании с оптическим лазером позволяют наблюдать сверхбыструю ядерную динамику с беспрецедентным временным разрешением.

Образцы доставляются в газообразной или жидкой форме с применением микроструйных, микрофлюидных устройств, сверхзвуковых газовых систем, с помощью оптического пинцета или в гелиевых нанокаплях [144]. Схема станции представлена на рис. 44, основные параметры станции представлены в табл. 9.

Рис. 44.

Экспериментальная станция “Малые квантовые системы” (а). Экспериментальные инструменты станции: “Атомные квантовые системы” (б), “Наноразмерные квантовые системы” (в), “Реакционный микроскоп” (г).

Таблица 9.  

Параметры станции “Малые квантовые системы”

Энергия фотонов 0.5–3.0 кэВ
Поляризация Линейная, горизонтальная
Энергия импульса до 10 мДж (в зависимости от энергии)
Размер фокуса 1–3 мкм, перестраиваемый
Длительность импульса 10–25 фс
Полоса пропускания 10–2 – ширина полосы SASE3, 10–4 – монохроматизированный
Количество импульсов в пакете 400 при 2.2 МГц, 200 при 1.1 МГц, 100 при 0.5 МГц, 20 при 0.1 МГц
Специальные режимы Сверхкороткие импульсы (<10 фс)
Детекторы DSSC 1 Мпикс, 4.5 МГц
pnCCD 1 Мпикс, 150 Гц
Оптические лазеры 800 нм, 15 фс, 1.1 МГц, 0.25 мДж
800 нм, 15 фс, 200 кГц, 1.3 мДж
800 нм, 15 фс, 100 кГц, 1.8 мДж
1030 нм, 900 фс, 1.1 МГц, 3 мДж
1030 нм, 400 пс, 1.1 МГц, 3 мДж

Станция расположена на канале ондулятора SASE3, генерирующего рентгеновское излучение в мягком диапазоне энергий фотонов от 270 до 3000 эВ (до 2 × 1014 фотонов в импульсе). Для экспериментов доступны прямой пучок от ондулятора SASE3 с шириной полосы пропускания Δλ/λ = = 10–2 или монохроматический пучок – Δλ/λ = = 10–4. Монохроматор расположен в тоннеле ондулятора SASE3 и состоит из сменных изогнутых зеркал предварительной фокусировки для двух диапазонов энергий 0.25–1.5 и 1.5–3 кэВ, а также плоской дифракционной решетки с переменным шагом (VLS, variable line spacing) [145]. Окончательно пучок формируется системой из двух рентгеновских зеркал Киркпатрика–Баеза (KB mirror), фокусирующих луч рентгеновского лазера в пятно размером <1 мкм в трех разных точках взаимодействия в исследовательской камере. Плотность мощности рентгеновского импульса в области взаимодействия составляет более 1018 Вт/см2.

Станция SQS включает три основных взаимозаменяемых исследовательских инструмента, представляющих собой сменные модули – вакуумные камеры с установленными детекторами и системами доставки проб (для определенных типов экспериментов и образцов):

– атомные квантовые системы (AQS, atomic quantum systems);

– наноразмерные квантовые системы (NQS, nano-sized quantum systems);

– реакционный микроскоп (REMI, reaction microscope).

Исследовательский инструмент атомных квантовых систем (AQS) предназначен для исследования свободных атомов или малых молекул в газовой фазе. В вакуумной камере установлено несколько типов спектрометров для регистрации заряженных частиц электронов, ионов и флуоресцентных фотонов с возможностью быстрого переключения между детекторами без вентиляции или перемещения камеры. Приборное оснащение инструмента атомных квантовых систем позволяет применять следующие методы:

– электронная спектроскопия с угловым разрешением;

– ионная спектроскопия;

– рентгеновская высоковакуумная флуоресценция (до 10–10 мбар);

– параллельное детектирование в режиме совпадения (e-, ион, γ) [146].

Электронная и ионная спектроскопия реализована на базе времяпролетного электронного спектрометра (electron time of flight, eToF), спектрометра карт скоростей (velocity map imaging, VMI) и электронного спектрометра с магнитным полем (magnet bottle electron spectrometer, MBES). Основные параметры спектрометров приведены в табл. 10.

Таблица 10.  

Основные параметры спектрометров инструмента AQS

  Электронные времяпролетные спектрометры Спектрометр карт скоростей Магнитный электронный и ионный времяпролетный спектрометры
Образцы Газовая фаза
Детектируемые частицы Электроны и ионы
Детекторы MCP, 450 пс MCP + фосфорный экран MCP + фосфорный экран
Частота 4.5 МГц 10 Гц со CMOS камерой 4.5 МГц (электроны)
Кинетическая энергия 10 эВ–5 кэВ до 1.2 кэВ 0–3 кэВ
Энергетическое разрешение 70 мэВ при 800 эВ кин. энергии (измеренный) 2% (измеренное),
1% (расчетное)
до 0.2% (расчетное)
Углы в дипольной плоскости, град 0, 90, 54.7    
Разрешение по массе     до 1% (iToF)
Угол обзора 0.14% от 4π (возможны различные апертуры) 100% от 4π до 100% от 4π

Три детектора спектрометра eToF установлены в дипольной плоскости (перпендикулярно оси распространения луча) и три дополнительных детектора установлены в задней полусфере рассеяния для измерения недипольных эффектов. В сочетании с быстрым анализатором они позволяют измерять электронные спектры высокого разрешения с максимальной частотой импульсов рентгеновского лазера 4.5 МГц. Вертикальный (нижний) спектрометр eToF работает также в режиме детектирования ионов.

Спектрометр карт скоростей VMI позволяет измерять спектры кинетической энергии с угловым разрешением как для ионов, так и для электронов. Скорость считывания ограничена значением 10 Гц. Магнитный электронный спектрометр MBES установлен на выходе из камеры AQS и позволяет проводить высокоэффективную времяпролетную спектроскопию электронов. Комбинация с ионным времяпролетным спектрометром (iTOF, ion time of flight) Wiley/McLaren дает возможность проводить измерения совпадений электронов и ионов во всем диапазоне энергий, доступном на станции SQS.

Экспериментальный инструмент “Наноразмерные квантовые системы” (NQS) предназначен для исследования взаимодействия наночастиц, биомолекул, инертных газов, включая нанокапли сверхтекучего гелия и кластеры металлов. Исследовательский инструмент позволяет использовать следующие методы:

– электронная и ионная спектроскопия;

– когерентная дифракционная визуализация;

– накачка–зондирование с применением импульсов оптических лазеров (ТГц, ИК) и рентгеновского лазера в качестве накачки.

Вакуумная камера с дифференциальной откачкой включает в себя сменные оптические лазеры, фотонные, ионные и электронные детекторы, которые могут работать одновременно.

Двухкоординатные рентгеновское детекторы позволяют регистрировать одиночные фотоны при высокой частоте кадров в условиях высокого вакуума (рис. 45).

Рис. 45.

Детектор фотонов DSSC (а). Экспериментальная камера исследовательского инструмента “Наноразмерные квантовые системы” в режиме измерения с нанокаплями гелия с установленным детектором pnCCD (б).

Детектор фотонов DSSC (DEPMOS Sensor with Signal Compression) [147] на основе датчика DEPFET “полевой транзистор с обедненным p-каналом” [148] состоит из четырех перемещаемых кремниевых дрейфовых сенсоров (mini-SDD, silicon drift detector) с гексагональной формой пикселя, имеет размеры 210 × 210 мм2 при разрешении 1 Мп и позволяет записывать рентгеновские изображения с максимальной частотой кадров 4.5 МГц.

Детектор фотонов с зарядовой связью (pnCCD, pn-type charge coupled device) [149] с разрешением 1 Мп и размером 75 × 75 мм2 состоит из двух подвижных модулей, имеет низкий уровень шума и высокую квантовую эффективность, что позволяет детектировать одиночные фотоны во всем диапазоне энергий станции при высоком динамическом диапазоне с частотой считывания 10 Гц. Основные параметры детекторов приведены в табл. 11.

Таблица 11.  

Параметры детекторов инструмента NQS

  Детектор фотонов DSSC Детектор фотонов pnCCD
Энергетический диапазон 0.5–6 кэВ 0.3–25 кэВ
Эффективность 100% >80% (0.7–12 кэВ)
Размер матрицы 210 × 210 мм2 78 × 78 мм2
Количество пикселей 1024 × 1024 1024 × 1024
Размер пикселя ~204 × 236 мкм2 (гексагональный) 75 × 75 мкм2
Динамический диапазон 256 (1 кэВ) до 10 000 (1 кэВ)
Разрешение единичный фотон (>1 кэВ) единичный фотон
Частота кадров 4.5 МГц 150 Гц
Центральная 2 мм 2 мм
Вакуумная совместимость <10–7 мбар <10–8 мбар

Одновременно с рассеянными рентгеновскими фотонами инструмент NQS позволяет регистрировать ионные и электронные спектры с помощью спектрометров iToF и VMI.

Реакционный микроскоп (REMI) используется при проведении экспериментов по изучению динамики молекул и атомов в газовой фазе и измерения ионного и электронного импульса при ионизации молекулы на станции [150, 151]. Микроскоп REMI позволяет восстановить структуру молекулы и ее ионных фрагментов в условиях ионизации и диссоциации при воздействии излучения рентгеновского лазера (рис. 46). Принцип работы прибора основан на измерении в режиме совпадения импульсов фотоэлектронов (рассеянных молекулой в момент фотопоглощения) и ионов, образовавшихся в результате ионизации молекулы. При этом фотоэлектроны, испущенные молекулой, могут быть использованы для “подсвечивания” молекулы изнутри [152154]. Дифракционная картина их рассеяния на электронной плотности молекулы позволяет восстановить структуру молекулы.

Рис. 46.

Схема реакционного микроскопа. Молекулы доставляются в область взаимодействия в сверхзвуковой газовой струе. Импульс рентгеновского излучения от XFEL попадает в одну из молекул, создавая множество ионов и электронов. Они направляются к двум чувствительным ко времени и положению детекторам на противоположных сторонах спектрометра с помощью статических электрических и магнитных полей.

Станция начала работу в декабре 2018 г., к октябрю 2019 г. все три инструмента станции SQS были установлены и введены в эксплуатацию.

В первой “пользовательской” публикации [155] представлены результаты наблюдения сверхбыстрого распада одиночных молекул кислорода при воздействии мощного импульса рентгеновского лазера. Картины электронной дифракции, визуализирующие первые 20 фс молекулярного распада, получены с применением реакционного микроскопа REMI [156]. На рис. 47 представлена схема фотоэлектронной дифракции при кулоновском взрыве. Эволюция дифракционной картины энергетических фотоэлектронов, испускаемых молекулой кислорода, показана на рис. 48. Дифракционная картина сильно изменяется в зависимости от расстояния между двумя атомами в молекуле кислорода, таким образом визуализируя распад молекулы в фемтосекундном масштабе. Картины соответствуют началу распада, т.е. межъядерным расстояниям в диапазоне ~1.2–1.8 Å.

Рис. 47.

Схема фотоэлектронной дифракции при кулоновском взрыве молекулы O2: а – электрон k-оболочки ионизируется при облучении светом XFEL; б – после первого оже-распада молекула становится двухзарядной и фрагментируется; в – во время фрагментации второй фотон вызывает испускание другого электрона k-оболочки, освещающего молекулу изнутри; г – наблюдаемое конечное состояние O+/O3+ (шаги а–в происходят во время одного импульса XFEL ~ 25 фс) [155].

Рис. 48.

Усредненная по поляризации фотоэлектронная дифракционная картина от молекулы кислорода. Показан второй фотоэлектрон, испускаемый в каскадном процессе, используемый для исследования молекулярного потенциала. Молекула выровнена горизонтально, а электрон испускается с правого атома кислорода. Точки – записанные данные со статистическими погрешностями, огибающая – результат аппроксимации с использованием суммы полиномов Лежандра.

Результаты исследования динамики кулоновских взрывов [157] ароматической молекулы йодопиридина, полученные на станции SQS, представлены в сборнике работ за 2019 г. [56]. При воздействии мощных импульсов излучения рентгеновского лазера наблюдалась полная фрагментация молекулы в результате сильной ионизации атомов и кулоновского разлета созданных ионов. На основе измерения направлений и скоростей всех молекулярных фрагментов были сделаны выводы о молекулярной геометрии и динамике распада.

На рис. 49 показаны геометрическая структура и импульсная карта ионов углерода из молекулы йодопиридина, позволяющая однозначно определить каждый атом молекулы. Аналогичные карты построены для атомов водорода. Данный подход представляет особенный интерес для исследований реакций изомеризации, миграции водорода и многих других химических реакций.

Рис. 49.

Карта ионного импульса молекул йодопиридина (C5H4IN). Структура молекулы показана пунктирными линиями. Все импульсы ионов нормированы таким образом, что величина импульса I2+ равна единице. В данной системе координат импульс I2+ направлен вдоль оси z (px = py = 0, pz = 1), и импульс N+ находится в верхней половине карты (px = 0, py > 0). Импульсы ионов N+ и C+ наносятся на график в этой системе координат.

Нанокапли сверхтекучего гелия (при температуре 0.5 К) представляют собой уникальную среду для изолирования одиночных атомов, молекул, ионов и кластеров [158]. При этом изучение равновесных и неравновесных состояний, процессов взаимодействия частиц и сопровождающих их явлений становится доступным на квантовом уровне. Внутри капли гелия исследуемые частицы могут свободно перемещаться и быстро достигают своего основного состояния, что позволяет получить высококачественные и хорошо разрешенные спектры, а также дифракционные картины частиц со сложным химическим строением. При добавлении нескольких частиц они способны агрегироваться и образовывать наноструктуры, в том числе, в условиях, далеких от равновесных [159], когда формирование структуры контролируется кинетикой, а не термодинамикой [160].

В работе, представленной в сборнике [56], на станции SQS с применением когерентной дифракционной визуализации выполнены первые эксперименты по исследованию наносистем (атомов и молекул) в каплях гелия. С использованием инструмента NQS были измерены серии дифракционных картин для различных атомов и молекулярных кластеров: атомов ксенона и серебра, молекул ацетонитрила и йодометана. Впервые метод когерентной дифракционной визуализации был применен в [161] для изучения формы чистых капель (без примесей) и структуры внутренних квантовых вихрей.

Сверхтекучие капли были получены при расширении находящегося под давлением гелия в вакуум через криогенно охлаждаемое сопло. Средний размер капель контролировался на основе измерения давления и температуры сопла и составлял порядка сотен нанометров. Исследуемые частицы захватывались каплями внутри специальной камеры, расположенной вдоль траектории полета капель. Чистые капли или капли с частицами достигали точки взаимодействия с импульсами рентгеновского лазера. Энергия фотонов в экспериментах составляла ~1 кэВ.

Примеры полученных дифракционных изображений для чистых капель гелия и капель с внедренными примесями показаны на рис. 50. Дифракционные картины на чистых каплях имеют концентрическую кольцевую структуру, что указывает на преимущественно сферическую форму капель. К искажению формы капли приводит наличие квантовых вихрей, при этом чем больше возможное количество вихрей, тем более сложную форму приобретает капля [162]. Дифракционные картины от атомов и молекулярных кластеров демонстрируют наличие от одного до двух атомных ядер в капле и сложную сеть молекулярных кластеров внедренных примесей.

Рис. 50.

Схема эксперимента с нанокаплями гелия, выполненного на станции SQS. Примеры дифракционных изображений чистых капель и капель, содержащих атомные и молекулярные кластеры.

Представленные результаты открывают новые возможности для дальнейшего изучения различных далеких от равновесия наноструктур в сверхтекучих каплях гелия. Предварительный анализ также показывает, что формирование структуры может контролироваться свойствами капель и внедренных примесей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итоги, можно сказать, что реализован один из самых амбициозных и технически сложных научных проектов – создан самый яркий на земле источник рентгеновского излучения, открывающий новые горизонты для исследований и получения прорывных результатов во многих областях наук: физика, химия, материаловедение, науки о жизни, биология и биомедицина, создание новых лекарственных и медицинских препаратов.

Совокупность таких характеристик рентгеновского лазера, как сверхвысокая яркость, практически полная пространственная когерентность и сверхмалая длительности импульса, позволят проводить рентгеновскую структурную диагностику на принципиально новом уровне, когда ученые смогут буквально увидеть фундаментальные процессы, происходящие в мире атомов и молекул. Высокая пространственная когерентность импульса РЛСЭ представляет основу качественного перехода от классических дифракционных методов исследования атомной структуры, требующих упорядоченных кристаллических образцов достаточно больших размеров, к непосредственной 3D-визуализации атомной структуры практически любых объектов на основе анализа картины когерентного рассеяния.

Новые когерентные методы позволят изучать структуру одиночных молекул белков и вирусов с атомарным разрешением, что крайне важно для исследования мембранных белков – важнейших белков-мишеней для создания лекарственных препаратов, кристаллизация которых представляет большую проблему. Также становится возможной расшифровка структуры материалов и объектов, получаемых только в виде наноразмерных кристаллитов, определение структуры которых невозможно на источниках третьего поколения ввиду малых размеров или плохого качества образца, например нанокристаллов, для задач микроэлектроники и фармакологии.

Сверхвысокая яркость пучка при его острой субмикронной фокусировке позволит воздействовать на твердое тело потоком электромагнитных волн с гигантской по плотности мощностью (до 1018 В/см). С помощью XFEL можно создавать и изучать суперэкстремальные, невероятные условия для существования материи, такие, например, как сверхвысокие температуры одновременно с мегабарными давлениями, гигантским электрическим или магнитным полем, исследовать разнообразные явления и структурные превращения, характерные для веществ в экстремальном состоянии: фазовые переходы, сопровождающие их нестационарные процессы, нелинейные квантовые эффекты, образование холодной или разогретой плазмы, полых ионов, двулучепреломление вакуума и т.д. Все это – новые возможности для изучения материи с высокой плотностью энергии, которая существует в ядрах экзопланет и внутри звезд.

Европейский лазер на свободных электронах открывает совершенно новую область временных масштабов для структурной диагностики, недоступную другим методам, когда мы сможем изучать динамику твердых тел с атомарным пространственным разрешением одновременно с пикосекундным и фемтосекундным разрешением. Становится доступным наблюдение за химическими реакциями, спиновыми взаимодействиями и магнитными явлениями, структурной динамикой твердых тел и жидкостей, а также конформационными изменениями биологических систем в реальном времени. Это позволит изучить многие ключевые быстропротекающие и многостадийные процессы в живой и неживой природе: фотоэлектрические и каталитические реакции, магнитные переключения, биологические и биохимические реакции, включая фотосинтез. Понимание фундаментальных факторов, контролирующих эти процессы, позволит усовершенствовать производительность промышленных систем, создавать новые материалы с уникальными свойствами, новые лекарства и методы терапии.

Если говорить глобально, проект XFEL позволит сделать новый принципиальный шаг на пути не только детального, глубинного понимания фундаментальных природных механизмов, но и создания природоподобных технологий.

Участие России в проекте является крайне важным с точки зрения интеллектуального вклада, а также технического и финансового обеспечения проекта. Российские ученые – вторые после германских коллег по числу научных сотрудников в штате XFEL. Наши исследования на Европейском лазере на свободных электронах в значительной степени проводятся в рамках национальной программы, реализуемой под научным руководством НИЦ “Курчатовский институт”.

Список литературы

  1. Pellegrini C. // Eur. Phys. J. 2012. V. 37. № 5. P. 659. https://doi.org/10.1140/epjh/e2012-20064-5

  2. Einstein A. // Verhandlungen der Deutschen Physikalischen Gesellschaft 1916. V. 18. P. 318.

  3. Фабрикант В.А. // Труды Всесоюзного электротехнического института. 1940. Т. 41. С. 236.

  4. Басов Н.Г., Прохоров А.М. // ЖЭТФ. 1954. Т. 27. № 4. С. 431.

  5. Gordon J.P., Zeiger H.J., Townes C.H. // Phys. Rev. 1954. V. 95. P. 282. https://doi.org/10.1103/PhysRev.95.282

  6. Maiman T.H. // Nature. 1960. V. 187. P. 493. https://doi.org/10.1038/187493a0

  7. Tissandier F., Gautier J., Goddetet J.-P. et al. // Phys. Rev. Lett. 2020. V. 124. P. 133902. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.124.133902

  8. Померанчук И. // ЖЭТФ. 1939. Т. 9. С. 915.

  9. Iwanenko D., Pomeranchuk I. // Phys. Rev. 1944. V. 65. P. 343. https://doi.org/10.1103/PhysRev.65.343

  10. Арцимович Л.А., Померанчук И.Я. // ЖЭТФ. 1946. Т. 16. С. 379.

  11. Гинзбург В.Л. // Изв. АН СССР. Сер. физ. 1947. Т. 11. С. 165.

  12. Motz H. // J. Appl. Phys. 1951. V. 22. P. 527. https://doi.org/10.1063/1.1700002

  13. Motz H., Thon W., Whitehurst R. // J. Appl. Phys. 1953. V. 24. P. 826. https://doi.org/10.1063/1.1721389

  14. Phillips R. // A Fast Wave Interaction with First Order Axial Bunching. Conf. on Electron Tube Res. Mexico City. 1959. June 24–26.

  15. Phillips R. // IRE Trans. 1960. V. 7. № 4. P. 231. https://doi.org/10.1109/T-ED.1960.14687

  16. Madey J. // J. Appl. Phys. 1971. V. 42. № 5. P. 1906. https://doi.org/10.1063/1.1660466

  17. Elias L.R., Fairbank W.M., Madey John M.J. et al. // Phys. Rev. Lett. 1976. V. 36. P. 717. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.36.717

  18. Kondratenko A.M., Saldin E.L. // Part. Accel. 1980. V. 10. P. 207.

  19. Derbenev Y.S., Kondratenko A.M., Saldin E.L. // Nucl. Instrum. Methods. A. 1982. V. 193. P. 415. https://doi.org/10.1016/0029-554X(82)90233-6

  20. Varfolomeev A.A., Ivanchenkov S.N., Khlebnikov A.S. et al. // Nucl. Instrum. Methods. A. 1995. V. 359. P. 85. https://doi.org/10.1016/0168-9002(94)01638-0

  21. Murphy J., Pellegrini C. // J. Opt. Soc. Am. B. 1985. V. 2. P. 259. https://doi.org/10.1364/JOSAB.2.000259

  22. Hogan M., Pellegrini C., Rosenzweig J. et al. // Phys. Rev. Lett. 1998. V. 81. P. 4867. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.81.4867

  23. Ayvazyan V., Baboi N., Bohnet I. et al. // Phys. Rev. Lett. 2002. V. 88. 104802. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.88.104802

  24. Pellegrini C. // Phys. Scr. 2016. 014004. https://doi.org/10.1088/1402-4896/aa5281

  25. Allaria E., Appio R., Badano L. et al. // Nat. Photon. 2012. V. 6. P. 699. https://doi.org/10.1038/nphoton.2012.233

  26. Emma P., Akre R., Arthur J. et al. // Nat. Photon. 2010. V. 4. P. 641. https://doi.org/10.1038/nphoton.2010.176

  27. Ishikawa T., Aoyagi H., Asaka T. et al. // Nat. Photonics. 2012. V. 6. P. 540. https://doi.org/10.1038/nphoton.2012.141

  28. Patterson B., Abela R., Braun H. et al. // New J. Physics. 2010. V. 12. P. 035012. https://doi.org/10.1088/1367-2630/12/3/035012

  29. Schreiber S., Faatz B., Feldhaus J. et al. // 2012 FEL Conf. (Nara, Japan). 2012. V. 37.

  30. Galler A., Gawelda W., Mykola B. et al. // J. Synchrotron Rad. 2019. V. 26. P. 1432. https://doi.org/10.1107/S1600577519006647

  31. Cho H., Dashdorj N., Schotte F. et al. // Proc. Nat. Acad. Sci. 2010. V. 107. P. 7281. https://www.jstor.org/stable/25665345

  32. Khalil M., Marcus M.A., Smeigh A. et al. // J. Phys. Chem. A. 2006. V. 110. P. 38. https://doi.org/10.1021/jp055002q

  33. Lockard J., Rachford A.A., Smolentsev G. et al. // J. Phys. Chem. A. 2010. V. 114. P. 12780. https://doi.org/10.1021/jp1088299

  34. Abeghyan S., Bagha-Shanjani M., Chen G. et al. // J. Synchrotron Rad. 2019. V. 26. P. 302. https://doi.org/10.1107/S1600577518017125

  35. Koch A., Hart M., Nicholls T. et al. // J. Instrum. 2013. V. 8. P. 11001. https://doi.org/10.1088/1748-0221/8/11/C11001

  36. Von Hamos L. // Naturwissenschaften. 1932. V. 20. P. 705. https://doi.org/10.1007/BF01494468

  37. Bergmann U., Cramer S. // Proc. SPIE. 1998. V. 3448. P. 198. https://doi.org/10.1117/12.332507

  38. Благов А.Е., Ковальчук М.В., Кон В.Г. и др. // ЖЭТФ. 2005. Т. 128. № 5. С. 893.

  39. Благов А.Е., Ковальчук М.В., Кон В.Г. и др. // Кристаллография. 2006. Т. 51. № 5. С. 779.

  40. Благов А.Е., Ковальчук М.В., Писаревский Ю.В. и др. // Кристаллография. 2008. Т. 53. № 3. С. 411.

  41. Ковальчук М.В., Таргонский А.В., Благов А.Е. и др. // Кристаллография. 2011. Т. 56. № 5. С. 886.

  42. Благов А.Е., Писаревский Ю.В., Ломонов В.А. и др. // Кристаллография. 2013. Т. 58. № 1. С. 51. https://doi.org/10.7868/S0023476113010050

  43. Благов А.Е., Просеков П.А., Элиович Я.А. и др. // Кристаллография. 2015. Т. 60. № 2. С.189. https://doi.org/10.7868/S0023476115020058

  44. Благов А.Е., Ковальчук М.В., Писаревский Ю.В. и др. // Приборы и техника эксперимента. 2016. Т. 5. С. 109. https://doi.org/10.7868/S0032816216050050

  45. Благов А.Е., Ковальчук М.В. // Кристаллография. 2016. Т. 61. № 2. С. 191. https://doi.org/10.7868/S0023476116010033

  46. Blagov A.E., Kulikov A.G., Kovalchuk M.V. et al. // Experimental Techniques. 2017. V. 41. № 5. P. 517. https://doi.org/10.1007/s40799-017-0194-1

  47. Благов А.Е., Писаревский Ю.В., Ковальчук М.В. и др. // Кристаллография. 2017. Т. 62. № 6. С. 870. https://doi.org/10.7868/S0023476117060030

  48. Марченков Н.В., Куликов А.Г., Аткнин И.И. и др. // Успехи физ. наук. 2019. Т. 189. № 2. С. 187. https://doi.org/10.3367/UFNr.2018.06.038348

  49. Благов А.Е., Марченков Н.В., Писаревский Ю.В. и др. // Кристаллография. 2013. Т. 58. № 1. С. 51. https://doi.org/10.7868/S0023476113010050

  50. Marchenkov N.V., Kulikov A.G., Blagov A.E. et al // Rev. Sci. Ins. 2018 V. 89. № 9. P. 095105 https://doi.org/10.1063/1.5036955

  51. Bedzyk M., Materlik G., Kovalchuk M.V. // Phys. Rev. B: Condens. Matter. 1984. V. 30. № 5. P. 2453. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.30.2453

  52. Bedzyk M., Materlik G., Kovalchuk M.V. // Phys. Rev. B: Condens. Matter. 1984. V. 30. № 8. P. 4881. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.30.4881

  53. Ковальчук М.В., Кон В.Г. // Успехи физ. наук. 1986. Т. 149. № 5. С. 69.

  54. Zheludeva S., Kovalchuk M., Novikova N. et al. // Thin Solid Films. 1990. V. 193–194. P. 395. https://doi.org/10.1016/S0040-6090(05)80049-5

  55. Kazimirov A., Kovalchuk M., Kharitonov I. et al. // Rev. Sci. Instrum. 1992. V. 63. № 1. P. 1019. https://doi.org/10.1063/1.1143182

  56. https://www.xfel.eu/sites/sites_custom/site_xfel/content/e35178/e56171/e56388/xfel_file108253/200707_RZ_XFEL_Annual-Report_2019_Digital_eng.pdf

  57. Naumova M., Kalinko A., Meng J. et al. // J. Chem. Phys. 2020. V. 152. P. 214301. https://doi.org/10.1063/1.5138641

  58. Naumova M.A., Kalinko A., Abdellah M. et al. // J. Phys. Chem. Lett. 2020. V. 11. P. 2133. https://doi.org/10.1021/acs.jpclett.9b03883

  59. Khakhulin D., Otte F., Biednov M. et al. // Appl. Sci. 2020. V. 10. P. 995. https://doi.org/10.3390/app10030995

  60. Kinschel D., Bacellar C., Cannelli O. et al. // Nat. Commun. 2020. V. 11. P. 4145. https://doi.org/10.1038/s41467-020-17923-w

  61. Bacellar C., Kinschel D., Mancini G. et al. // PNAS. 2020. V. 117. № 36. P. 202009490. https://doi.org/10.1073/pnas.2009490117

  62. Steinert M., Schneider B., Dechert S. et al. // Angew. Chem. Int. Ed. 2014. V. 53. P. 6135. https://doi.org/10.1002/anie.201403068

  63. Giewekemeyer K., Aquila A., Loh N.-T.D. et al. // IUCrJ. 2019. V. 6. № 3. P. 1. https://doi.org/10.1107/S2052252519002781

  64. Mancuso A.P., Aquila A., Batchelor L. et al. // J. Synchrotron Rad. 2019. V. 26. № 3. P. 1. https://doi.org/10.1107/S1600577519003308

  65. Allahgholi A., Becker J., Bianco L. et al. // J. Instrum. 2016. V. 11. P. 02066. https://doi.org/10.1088/1748-0221/11/02/C02066

  66. Allahgholi A., Becker J., Delfs A. et al. // J. Synchrotron Rad. 2019. V. 26. P. 74. https://doi.org/10.1107/S1600577518016077

  67. Palmer G., Kellert M., Wang J. et al. // J. Synchrotron Rad. 2019. V. 26. № 2. P. 328. https://doi.org/10.1107/S160057751900095X

  68. Chapman H., Fromme P., Barty A. et al. // Nature. 2011. V. 470. P. 73. https://doi.org/10.1038/nature09750

  69. Nançoz C., Licari G., Beckwith J.S. et al. // Phys. Chem. Chem. Phys. 2018. V. 20. № 10. P. 7254. https://doi.org/10.1039/C7CP08390D

  70. Letrun R., Lang B., Yushchenko O. et al. // Phys. Chem. Chem. Phys. 2018. V. 20. № 48. P. 30219. https://doi.org/10.1039/C8CP05356A

  71. Gorkhover T., Ulmer A., Ferguson K. et al. // Nat. Photonics. 2018. V. 12. № 3. P. 150. https://doi.org/10.1038/s41566-018-0110-y

  72. Neutze R., Wouts R., Weckert E. et al. // Nature. 2000. V. 406. P. 752. https://doi.org/10.1038/35021099

  73. Chapman H., Caleman C., Timneanu N. // Philos. Trans. R. Soc. B. Biol. Sci. 2014. V. 369. P. 20130313. https://doi.org/10.1098/rstb.2013.0313

  74. Russell D. // Luke Inverse Problems. 2005. V. 21. P. 37. https://doi.org/10.1088/0266-5611/21/1/004

  75. Shechtman Y., Eldar Y.C., Cohen O. et al. // IEEE Signal Processing Magazine. 2015. V. 32. № 3. P. 87. https://doi.org/10.1109/MSP.2014.2352673

  76. Loh N., Elser V. // Phys. Rev. E. 2009. V. 80. № 2. P. 026705. https://doi.org/10.1103/PhysRevE.80.026705

  77. Nakano M., Miyashita O., Jonic S. et al. // J. Synchrotron Rad. 2017. V. 24. № 4. P. 727. https://doi.org/10.1107/S1600577517007767

  78. Gaffney K.J., Chapmanet H.N. // Science. 2007. V. 316. P. 1444. https://doi.org/10.1126/science.1135923

  79. Kurta R.P., Donatelli J.J., Yoon C.H. et al. // Phys. Rev. Lett. 2017. V. 119. P. 158102. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.119.158102

  80. Schulz J., Bielecki J., Doak R. B. et al. // J. Synchrotron Rad. 2019. V. 26. № 2. P. 339. https://doi.org/10.1107/S1600577519000894

  81. Bielecki J., Hantke M.F., Daurer B.J. et al. // Sci. Adv. 2019. V. 5. P. 5. https://doi.org/10.1126/sciadv.aav8801

  82. Wiedorn M.O., Oberthür D., Bean R. et al. // Nat. Commun. 2018. V. 9. P. 4025. https://doi.org/10.1038/s41467-018-06156-7

  83. Grünbein M., Bielecki J., Gorel1 A. et al. // Nat. Commun. 2018. V. 9. P. 3487. https://doi.org/10.1038/s41467-018-05953-4

  84. Yefanov O., Oberthür D., Bean R. et al. // Struct. Dyn. 2019. V. 6. P. 064702. https://doi.org/10.1063/1.5124387

  85. Barty A., Kirian R.A., Maia F.R.N.C. et al. // J. Appl. Cryst. 2014. V. 47. P. 1118. https://doi.org/10.1107/S1600576714007626

  86. White T.A., Kirian R.A., Martin A.V. et al. // J. Appl. Cryst. 2012. V. 45. P. 335. https://doi.org/10.1107/S0021889812002312

  87. Gisriel C., Coe J., Letrun R. et al. // Nat Commun. 2019. V. 10. P. 5021. https://doi.org/10.1038/s41467-019-12955-3

  88. Pandey S., Bean R., Sato T. et al. // Nature Methods. 2020. V. 17. P. 73. https://doi.org/10.1038/s41592-019-0628-z

  89. Chapman H., Barty A., Bogan M. J. et al. // Nature Physics. 2006. V. 2. P. 839. https://doi.org/10.1038/nphys461

  90. Bielecki J., Maia F.R.N.C., Mancuso A.P. // Structural Dynamics. 2020. V. 7. P. 040901. https://doi.org/10.1063/4.0000024

  91. Ayyer K., Geloni G., Kocharyan V. et al. // Optica. 2021. V. 8. P. 15. https://doi.org/10.1364/OPTICA.410851

  92. Lundholm I., Sellberg J.A., Ekeberg T. et al. // IUCrJ. 2018. V. 5. P. 531. https://doi.org/10.1107/s2052252518010047

  93. Gorkhover T., Ulmer A., Ferguson K. et al. // Nature Photon. 2018. V. 12. P. 150. https://doi.org/10.1038/s41566-018-0110-y

  94. Rose M., Bobkov S., Ayyer K. et al. // IUCrJ. 2018. V. 5. P. 727. https://doi.org/10.1107/S205225251801120X

  95. Samygina V.R., Pichkur E.B., Vorovich M.F. et al. // Int. J. Biomed. 2019. V. 9. № S1. P. 29. https://doi.org/10.21103/IJBM.9.Suppl_1.P29

  96. Madsen A., Hallmann J., Ansaldi G. et al. // J. Synchrotron Rad. 2021. V. 28. P. 637. https://doi.org/10.1107/S1600577521001302

  97. Sun Z., Fan Ji., Li H. et al. // ACS Nano. 2018. V. 12. № 8. P. 7509. https://doi.org/10.1021/acsnano.8b01838

  98. Kim C. // Microsc. Microanal. 2018. V. 24. № 2. P. 50.

  99. Kim D., Chung M., Carnis J. et al. // Nat. Commun. 2018. V. 9. № 1. P. 3422. https://doi.org/10.1038/s41467-018-05464-2

  100. Singer A., Zhang M., Hy S. et al. // Nat. Energy. V. 3. № 8. P. 641. https://doi.org/10.1038/s41560-018-0184-2

  101. Lu W., Friedrich B., Noll T. et al. // Rev. Sci. Instrum. 2018. V. 89. P. 063121. https://doi.org/10.1063/1.5027071

  102. Просеков П.А., Носик В.Л., Благов А.Е. // Кристаллография. 2021. Т. 66. № 6. С. 843. https://doi.org/10.31857/S002347612106028X

  103. Madsen A., Hallmann J., Ansaldi G. et al. // J. Synchrotron Rad. 2021. V. 28. № 2. P. 637. https://doi.org/10.1107/S1600577521001302

  104. Kovalchuk M.V., Blagov A.E., Dyakova Y.A. et al. // Cryst. Growth Des. 2016. V. 16. № 4. P. 1792. https://doi.org/10.1021/acs.cgd.5b01662

  105. Марченкова М.А., Ковальчук М.В., Благов А.Е. и др. // Кристаллография. 2016. Т. 61. № 1. С. 10. https://doi.org/10.7868/S0023476116010148

  106. Ковальчук М.В., Просеков П.А., Марченкова М.А. и др. // Кристаллография. 2014. Т. 59. № 5. С. 749. https://doi.org/10.7868/S0023476114050105

  107. Ковальчук М.В., Алексеева О.А., Благов А.Е. и др. // Кристаллография. 2019. Т. 64 № 1. С. 10. https://doi.org/10.1134/S0023476119010156

  108. Бойкова А.С., Дьякова Ю.А., Ильина К.Б. и др. // Кристаллография. 2017. Т. 62. № 6. С. 876. https://doi.org/10.7868/S0023476117060078

  109. Boikova A.S., Dyakova Y.A., Kovalchuk M.V. et al. // Acta Cryst. 2017. V. 73. P. 591. https://doi.org/10.1107/S2059798317007422

  110. Vassholz M., Hoeppe H., Hagemann J. et al. // Nat. Commun. 2021. V. 12. P. 3468. https://doi.org/10.1038/s41467-021-23664-1

  111. Osterhoff M. // J. Synchrotron Rad. 2021. V. 28. P. 987. https://doi.org/10.1107/S1600577521003052

  112. Hagemann J. // Göttingen Series in X-Ray Physics. 2017. V. 24. https://doi.org/10.17875/gup2017-1055

  113. Hagemann J., Vassholz M., Hoeppe H. et al. // J. Synchrotron Rad. 2021. V. 28. P. 52. https://doi.org/10.1107/S160057752001557X

  114. Van den Berg Q., Fernandez-Tello E.V., Burian T. et al. // Phys. Rev. Lett. 2018. V. 120. № 5. P. 055002. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.120.055002

  115. Bae L.J., Zastrau U., Chung H.-K. et al. // Opt. Express. 2018. V. 26. № 5. P. 6294. https://doi.org/10.1364/OE.26.006294

  116. Nakatsutsumi M., Sentoku Y., Korzhimanov A. et al. // Nat. Commun. 2018. V. 9. P. 280. https://doi.org/10.1038/s41467-017-02436-w

  117. Lindl J. // Phys. Plasmas. 1995. V. 2. № 11. P. 3933. https://doi.org/10.1063/1.871025

  118. Malka V., Faure J., Gauduel Y. A. et al. // Nat. Phys. 2008. V. 4. № 6. P. 447. https://doi.org/10.1038/nphys966

  119. Sims M., Jaret S.J., Carl E.-R. et al. // Earth Planet. Sci. Lett. 2019. V. 507. P. 166. https://doi.org/10.1016/j.epsl.2018.11.038

  120. Preston T.R., Appel1 K., Brambrink1 E. et al. // Appl. Phys. Lett. 2019. V. 114. № 1. P. 014101. https://doi.org/10.1063/1.5070140

  121. Kraus D., Hartley N.J., Frydrych S. et al. // Phys. Plasmas. 2018. V. 25. № 25. P. 056313. https://doi.org/10.1063/1.5017908

  122. Kraus D., Vorberger J., Pak A. et al. // Nat. Astron. 2017. V. 1. № 9. P. 606. https://doi.org/10.1038/s41550-017-0219-9

  123. Wöstmann M., Mitzner R., Noll T. et al. // J. Phys B. 2013. V. 46. P. 164005. https://doi.org/10.1088/0953-4075/46/16/164005

  124. Roling S., Samoylova L., Siemer B. et al. // Proc. SPIE. 2012. V. 8504. P. 850407. https://doi.org/10.1117/12.965547

  125. Nakatsutsumi M. // Plasma Phys. Control. Fusion. 2017. V. 59. P. 014028. https://doi.org/10.1088/0741-3335/59/1/014028

  126. Liermann H.P., Konôpková Z., Appel K. et al. // J. Synchrotron Rad. 2021. V. 28. P. 688. https://doi.org/10.1107/S1600577521002551

  127. Zastrau U., Appel K., Baehtz C. et al. // J. Synchrotron Rad. 2021. V. 28. P. 1393. https://doi.org/10.1107/S1600577521007335

  128. Hwang H., Kim T., Cynn H. et al. // J. Phys. Chem. Lett. 2021. V. 12. P. 3246. https://doi.org/10.1021/acs.jpclett.1c00150

  129. Gorobtsov O.Y., Mercurio G., Capotondi F. et al. // Nat. Commun. 2018. V. 9. № 1. P. 4498. https://doi.org/10.1038/s41467-018-06743-8

  130. Tschentscher T., Bressler C., Grünert J. et al. // Appl. Sci. 2017. V. 7. № 6. P. 592. https://doi.org/10.3390/app7060592

  131. Mercurio G., Makhotkin I.A., Milov I. et al. // New J. Phys. 2019. V. 21. P. 033031. https://doi.org/10.1088/1367-2630/aafa47

  132. Bergeard N., Mougin A., Izquierdo M. et al. // Phys. Rev. 2017. V. 96. P. 064418. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.96.064418

  133. Iacocca E., Liu T.-M., Reid A.H. et al. // Nat. Commun. 2019. V. 10. № 1. P. 1756. https://doi.org/10.1038/s41467-019-09577-0

  134. Halilov S., Gorelov E., Izquierdo M. et al. // Phys. Rev. 2017. V. 96. P. 205144. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.96.205144

  135. Granitzka P.W., Jal E., Guyader L.L. et al. // Nano Lett. 2017. V. 17. № 4. P. 2426. https://doi.org/10.1021/acs.nanolett.7b00052

  136. Khubbutdinov R., Gerasimova N., Mercurio G. et al. // Struct. Dyn. 2021. V. 8. P. 044305. https://doi.org/10.1063/4.0000127

  137. Büttner F., Pfau B., Böttcher M. et al. // Nat. Mater. 2021. V. 20. P. 30. https://doi.org/10.1038/s41563-020-00807-1

  138. Holzmeier F., Bello R. Y., Hervé M. et al. // Phys. Rev. Lett. 2018. V. 121. № 10. P. 103002. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.121.103002

  139. Kierspel T., Bomme C., Fraia M.D. et al. // Phys. Chem. Chem. Phys. 2018. V. 20. № 30. P. 20205. https://doi.org/10.1039/C8CP00936H

  140. Fisher-Levine M., Boll R., Ziaee F. et al. // J. Synchrotron Rad. 2018. V. 25. № 2. P. 336. https://doi.org/10.1107/S1600577517018306

  141. Ilchen M., Douguet N., Mazza T. et al. // Phys. Rev. Lett. 2017. V. 118. P. 013002. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.118.013002

  142. Müller L., Hartmann G., Schweitzer S. et al. // Rev. Sci. Instrum. 2018. V. 89. № 3. P. 036103. https://doi.org/10.1063/1.5018396

  143. Leitner T., Josefsson I., Mazza T. et al. // J. Chem. Phys. 2018. V. 149. № 4. P. 044307. https://doi.org/10.1063/1.5035149

  144. Bielecki J., Hantke M.F., Daurer B.J. et al. // Sci. Adv. 2019. V. 5. № 5. https://doi.org/10.1126/sciadv.aav8801

  145. Reininger R., de Castro A. // Nucl. Instrum. Methods. 2005. V. 538. P. 760. https://doi.org/10.1016/j.nima.2004.09.007

  146. Becker U. // J. Electron Spectroscopy and Related Phenomena. 2000. V. 112. № I. P. 1. https://doi.org/10.1016/S0368-2048(00)00202-4

  147. Porro M., Andricek L., Bombelli L. et al. // Nucl. Instrum. Methods Phys. Res. A. 2010. V. 624. P. 509. https://doi.org/10.1016/j.nima.2010.02.254

  148. Kemmer J., Lutz G. // Nucl. Instrum. Methods Phys. Res. A. 1987. V. 253. № 3. P. 365. https://doi.org/10.1016/0168-9002(87)90518-3

  149. Kuster M., Ahmed K., Ballak K.-E. et al. // J. Synchrotron Rad. 2021. V. 28. P. 576. https://doi.org/10.1107/S1600577520015659

  150. Ullrich J., Moshammer R., Dorn A. et al. // Rep. Prog. Phys. 2003. V. 66. P. 1463. https://doi.org/10.1088/0034-4885/66/9/203

  151. Fischer D. // GSI Sci. Rep. 2008. V. 290.

  152. Landers A., Th. Weber I., Ali A. et al. // Phys. Rev. Lett. 2001. V. 87. P. 013002. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.87.013002

  153. Sanchez A., Amini K., Wang S.-J. et al. // Nat. Commun. 2021. V. 12. P. 1520. https://doi.org/10.1038/s41467-021-21855-4

  154. Pullen M., Wolter B., Le A.-T. et al. // Nat. Commun. 2015. V. 6. P. 7262. https://doi.org/10.1038/ncomms8262

  155. Kastirke G., Markus S., Weller M. et al. // Phys. Rev. X. 2020. V. 10. P. 021052. https://doi.org/10.1103/PhysRevX.10.021052

  156. Dorner R., Mergela V., Jagutzkia O. et al. // Phys. Rep. 2000. V. 330. P. 95. https://doi.org/10.1016/S0370-1573(99)00109-X

  157. Pitzer M., Kunitski M., Johnson A.S. et al. // Science. 2013. V. 341. № 6150. P. 1096. https://doi.org/10.1126/science.1240362

  158. Goyal S., Schutt D.L., Scoles G. // Phys. Rev. Lett. 1992. V. 69. P. 933. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.69.933

  159. Toennies J.P., Vilesov A.F. // Angew. Chem. Int. Ed. 2004. V. 43. P. 2622. https://doi.org/10.1002/anie.200300611

  160. Meakin P. // Fractals, Scaling and growth far from equilibrium Cambridge University Press, Cambridge. 1997. V. 5. https://doi.org/10.1002/(SICI)1099-1204(199911/12) 12:6%3C493::AID-JNM346%3E3.0.CO;2-7

  161. Gessner O., Vilesov A. // Annu. Rev. Phys. Chem. 2019. V. 70. P. 173. https://doi.org/10.1146/annurev-physchem-042018-052744

  162. Ancilotto F., Pi M., Barranco M. et al. // Phys. Rev. 2018. V. 97. P. 184515. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.97.184515

Дополнительные материалы отсутствуют.