Лесоведение, 2019, № 1, стр. 29-37

Значение пространственного и временно́го масштаба при анализе факторов эмиссии СО2 из почвы в лесах Валдайской возвышенности

Д. В. Карелин a b c*, А. И. Азовский a, А. С. Куманяев a, Д. Г. Замолодчиков a b

a Биологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова
119992 Москва, Ленинские горы, д. 1, стр. 12, Россия

b Центр по проблемам экологии и продуктивности лесов РАН
117810 Москва, ул. Профсоюзная, 84/32, Россия

c Институт географии РАН
119017 Москва, Старомонетный переулок, 29, Россия

* E-mail: dkarelin7@gmail.com

Поступила в редакцию 16.09.2018
После доработки 23.09.2018
Принята к публикации 08.10.2018

Полный текст (PDF)

Аннотация

Статистический анализ данных многолетних наблюдений за эмиссией СО2 из почвы в южнотаежном ельнике (Валдайский район Новгородской области, 2009–2017 гг.) показывает, насколько пространственно-временнóй масштаб исходных полевых данных способен повлиять на оценку вклада факторов этой важнейшей компоненты углеродного баланса и на точность ее предсказания. В частности, вклады в дисперсию эмиссии СО2 пространственной (47%) и временнóй (53%) компонент с ежемесячными измерениями за ряд лет на 500-метровой линии наблюдений оказываются сходны, тогда как во внутригодовом масштабе наблюдений вклад пространственной изменчивости существенно меньше временно́й (14–33 и 39–49%, соответственно). Доля объясненной дисперсии дыхания почвы по регрессионным моделям, построенным только на основе факторов температуры и влажности верхнего горизонта почвы (0–10 см), также существенно зависит от пространственных и временны́х масштабов наблюдений. Анализ единого массива данных, полученных в исследуемой экосистеме, показывает, что в зависимости от применяемого масштаба эта величина может меняться от 27 до 72%. Полученные результаты заставляют более критически отнестись к распространенной практике переноса регрессионных зависимостей, полученных на основе полевых данных, в гео-информационные модели меньшего масштаба.

Ключевые слова: эмиссия СО2из почвы, южнотаежный ельник, пространственно-временнóй масштаб.

Факторы эмиссии СО2 из почвы (ЭП) в атмосферу очень разнообразны и не всегда поддаются классификации. Известно, что не только временна́я, но и пространственная вариация потоков СО2 из почвы в атмосферу в отдельных экосистемах и биотопах сильно зависит от масштаба измерений (Parkin, 1993, Robertson et al., 1997, Morris, 1999, Fang et al., 1998, Stoyan et al., 2000, Rayment, Jarvis, 2000, Xu, Qi, 2001, Maestre, Cortina, 2003, Qi et al., 2010, Graf et al., 2012, Acosta et al., 2013, Карелин и др., 2014, Li et al., 2017, и др.). При оценке пространственной вариации имеют значения как размеры проб (измерительных камер), так и расстояния между ними, а также дистанция между наиболее удаленными точками их отбора. Если продолжать укрупнять масштаб, можно обнаружить, что точечное выделение углекислого газа в почве отличается даже на расстояниях в несколько сантиметров (Morris, 1999) или на разных участках одной гифы гриба (Parkin, 1993). Однако для большинства экологических исследований ЭП достаточно, чтобы размер напочвенных камер (проб) составлял от 78 до 1600 см2 (Oechel et al., 1993, Fang et al., 1998, Rayment, Jarvis, 2000, Кудеяров и др., 2007, Карелин, Замолодчиков, 2008, Graf et al., 2012, Acosta et al., 2013, Карелин и др., 2014–2017, Li-8100А, 2016, Алферов и др., 2017, Молчанов и др., 2017, Копцик и др., 2018, и др.).

Больший размер проб не имеет смысла, поскольку для повышения точности оценки среднего, медианы или дисперсии ЭП достаточно просто увеличить число (частоту) проб до величины, при которой относительная ошибка измерений интересующего статистического показателя достигает требуемого уровня, например, 30%, что приемлемо для полевых макроэкологических исследований (Карелин и др., 2015). С другой стороны, чтобы предсказать с требуемой точностью величину ЭП, нужно связать ее со значимыми переменными, определяющими ее дисперсию. Эти переменные обычно разделяют на пространственные и временны́е, хотя такое деление весьма условно и целиком зависит от исследователя.

Обычно фактор, который меньше меняется во времени, чем в пространстве, относят к пространственным, и наоборот. В частности, влажность почвы – скорее пространственная переменная, а ее температура – временна́я. Однако такое разделение существенно зависит от временно́го масштаба наблюдений. Оно справедливо, если рассматривать интервал от суток до месяца, но при увеличении его до пределов года и более характер изменчивости и вклады обоих факторов сближаются. В этом контексте имеет значение и пространственный масштаб наблюдений, однако в литературе редко встречаются попытки оценить это значение численно для конкретных экосистем.

В настоящей работе мы попытались ответить на следующие вопросы: каков численный вклад пространственной вариации в общую (включая временну́ю) вариацию ЭП за многолетний период наблюдений? меняется ли этот вклад за ряд лет в связи с увеличением доли погибшего древостоя? как численно влияет разный пространственно-временнóй масштаб наблюдений на долю объясненной дисперсии ЭП?

ОБЪЕКТЫ И МЕТОДЫ

Основой расчетов послужили данные многолетних наблюдений (2009–2017 гг.) в южной тайге на территории полигона “Таежный лог” Валдайского филиала Государственного Гидрологического института (ВФ ГГИ) Росгидромета (Валдайский район Новгородской области, 57°57′43.0″ с.ш., 33°20′19.4″ в.д.). Метеорологические данные по станции “Валдай” были предоставлены ВФ ГГИ Росгидромета. Подробные описания объекта и методов проводимых исследований опубликованы в коллективной монографии (Алферов и др., 2017) и ряде других публикаций (Карелин и др., 2014, 2017).

Исследуемые леса расположены на моренных отложениях и представляют собой, главным образом, перестойные ельники мелкотравно-зеленомошные, с максимальным возрастом елей около 120 лет, с участием сосны и березы. Для участка наблюдений площадью около 1 км2, характерны многочисленные вывалы елей, которые в основном погибли в 2010–2014 гг. в результате экстремальной засухи и последующих атак насекомых-ксилофагов и корневой губки на ослабленные деревья. Эти увеличивающие из года в год свое присутствие участки формируют особые открытые биотопы в пределах еловых лесов, площадью от одного до нескольких гектаров. На них в период наблюдений преобладали виды папоротников и поросль кустарников высотой 1.3–2.0 м. Также значительную площадь занимали сухостойные стволы елей и их валеж. Общая площадь умеренного, слабого и с отсутствием покрытия живого древостоя ели, согласно нашему анализу спутниковой и полевой информации, в июле 2018 г. составила на участке наблюдений 0.25 км2 – около 32%.

Оценку потоков CO2 из почвы осуществляли закрытым камерным методом по изменению концентрации в непрозрачных цилиндрических ПВХ-камерах объемом от 1.2 до 1.5 л и площадью 90 см2, вкопанных в почву на глубину 3–4 см в постоянных точках. Наземную растительность в камерах удаляли. Камеры вне измерений были постоянно открыты. Оценки потоков проводили приборами, выполненными на основе портативного инфракрасного СО2-газоанализатора AZ 7752 (AZ Instrument Corp., Тайвань). Эти приборы периодически тестировали высокоточными СО2-анализаторами Li-6200 и Li-8100А (LiCor, Небраска, США). Детали измерительной методики и расчета потоков приведены в работе (Карелин и др., 2014).

Измерения проводились на постоянных трансектах: “короткой” (10 точек в черничном и кисличном вариантах ельника, а также 5 точек на участке распада древостоя, с расстояниями между точками 2–5 м, общее число измерений 1425 в 2009–2017 гг.) и “длинной” 500-метровой линейной трансекте (2013–2017 гг.), а также на площадке распада древостоя размером 15 × 15 м (2014–2017 гг.).

“Длинная” трансекта проходит через все основные биотопы ельника, включая заболоченные понижения, открытые участки с распадом древостоя и незатронутый этим процессом еловый лес. 50 оснований для камер установлены в постоянных точках через каждые 10 м в направлении “восток–запад”. За счет грядово-моренного сложения ландшафта перепад высот в пределах линии наблюдений составляет около 11 м. В апреле–ноябре 2013–2017 гг. здесь было проведено 22 измерения эмиссии (всего 22 × 50 = 1100 измерений). На площадке размером 15 × 15 м 10 камер расположены в постоянных точках в непосредственной близости от стволов сухостоя елей (в 10–20 см), и 10 камер – между стволами сухостоя, на расстоянии от 2 до 6 м до ближайшего. В апреле–ноябре 2014–2017 гг. на этой площадке было проведено 18 измерений (всего 18 × 20 = 360 измерений) в те же даты, что и на “длинной” трансекте.

В июле 2018 г. проведен полевой эксперимент, связанный с оценкой связи между пространственной частотой взятия газовых проб ЭП в изучаемом ельнике и величиной автокорреляции. Для этого использовали имеющуюся 500-метровую линейную трансекту и три варианта расположения на ней стандартных камер для измерения потоков ЭП с последовательным увеличением частоты их расположения: 1) 50 камер, установленных через 10 м, 2) 97 камер, установленных через 5 м, 3) 83 камеры, установленные через 2.5 м. Для устранения влияния постоянного расположения в одних точках в первом варианте все 50 исходных камер наблюдения за ЭП были переустановлены на новые точки со сдвигом на 15–20 см. Между вкапыванием камер и началом измерений проходило не менее сут. Результаты по каждому из вариантов оценки ЭП были получены в течение трех сут с 11.00 до 15.00 ч местного времени при сходных погодных условиях.

Статистическую обработку данных и расчеты проводили с помощью пакетов Microsoft Excel, SPSS Statistics V. 20.0 (IBM), PAST V. 3.17 (Oyvind Hammer) и PRIMER V. 7 (PRIMER-E Ltd). Для оценки вклада пространственных и временны́х факторов применяли метод непараметрического множественного дисперсионного анализа на матрицах сходства–различия (distance-based non-parametric multivariate analysis of variance, PERMANOVA). Оценку непараметрических аналогов F-статистик дисперсионной модели проводили методом рандомизации частных остатков модели с редукцией (999 повторностей), который отличается статистической мощностью при высокой точности в случаях сложных многофакторных моделей (Anderson et al., 2008).

РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ

Предварительный анализ с помощью автокорреляционной функции Морана не выявил значимой пространственной автокорреляции между соседними точками отбора проб ЭП, так как автокорреляционная функция во всех случаях (оценки за отдельные сезоны и в отдельные дни измерений) сразу сходится к нулю. Такой результат был получен как для стандартно используемого 10-метрового интервала между точками отбора проб, так и при экспериментальном последовательном увеличении пространственного масштаба до 5 м, а затем 2.5 м (июль 2018 г.). Это говорит о том, что пространственный ряд можно подвергать статистическим методам анализа, в частности дисперсионному, как состоящий из независимых наблюдений. Поэтому величины эмиссии СО2 по отдельным базам, расположенным на линейной 500-метровой трансекты с интервалом 10 м, в дальнейшем анализе рассматривали как независимые повторности внутри каждого биотопа, а величину остаточной дисперсии V(Residual) – меру пространственной вариации внутри каждого биотопа.

Были выделены следующие типы биотопов: 1) участки распада древостоя ели, 2) участки ельников с отсутствием видимого распада древостоя, 3) заболоченные участки внутри лесного массива.

Результаты непараметрического множественного дисперсионного анализа (PERMANOVA, мера различия – эвклидово расстояние) общего массива данных приведены в табл. 1. Рассматривалась трехфакторная модель с тремя фиксированными эффектами: “год” (год проведения измерений), “месяц” (календарный месяц измерений), “биотоп” (тип биотопа).

Таблица 1.  

Результаты множественного дисперсионного анализа (PERMANOVA) эмиссии СО2 из почвы на 500-метровой линии наблюдений по трем выбранным эффектам (полигон “Таежный лог” Валдайского филиала ГГИ Росгидромета РФ, 2014–2017 гг.)

Источник вариации df SS MS Pseudo-F P(perm) n P(MC)
Год* 3 0.45003 0.15001 20.227 0.001 999 0.001
Месяц* 6 1.0892 0.18154 24.478 0.001 998 0.001
Биотоп* 2 0.14131 0.07066 9.5271 0.001 998 0.001
Год × месяц* 8 0.84112 0.10514 14.177 0.001 998 0.001
Год × биотоп 6 0.04646 0.00774 1.0441 0.371 998 0.382
Месяц × биотоп 12 0.05682 0.00474 0.63853 0.755 999 0.795
Остаток 785 5.8218 0.74163
Всего 822 10.834

На первом шаге анализировали полную факторную модель со всеми взаимодействиями. Оказалось, что эффекты взаимодействий, включающие тип биотопа (“год × биотоп” и “месяц × × биотоп”), статистически незначимы, а оценки дисперсии последнего отрицательны. Следовательно, пространственные и временны́е вариации потока CO2 статистически независимы. Эффекты всех остальных членов модели высоко значимы (Р = 0.001).

Для корректной оценки вкладов различных факторов на следующем шаге была использована редуцированная модель с исключением двух последних эффектов (Anderson et al., 2008). Результаты анализа редуцированной модели приведен в табл. 2. Можно заключить, что вклад временно́й изменчивости несколько больший (суммарно более половины общей вариации), при этом вклад сезонной изменчивости значительно выше, чем межгодовой. Однако сравнительно высокий и достоверный вклад взаимодействия “год × месяц” говорит о том, что выраженность и ход сезонных колебаний варьируют по годам.

Таблица 2.

Результаты множественного дисперсионного анализа (PERMANOVA) всего массива наблюдений эмиссии СО2 по трем выбранным эффектам (редуцированная модель)

Источник вариации Доля объясненной вариации, % df SS MS Pseudo-F P(perm) n P(MC)
Год* 12.52 3 1.048 0.35 47.49 0.001 998 0.001
Месяц* 28.03 6 2.897 0.483 65.61 0.001 999 0.001
Биотоп* 2.80 2 0.215 0.1075 14.61 0.001 999 0.001
Год × месяц* 12.52 8 0.841 0.105 14.29 0.001 998 0.001
Остаток 44.13 803 5.91 0.0074
Всего 100 822 10.83

Примечание. Обозначения см. табл. 1.

Различия между биотопами, хотя и статистически значимы, но невелики (менее 3% общей изменчивости), в то время как вклад вариации между точками наблюдений в пределах биотопа весьма значителен (44%). Следует оговориться, что последняя величина, помимо собственно пространственной вариации, может также включать множество других неучтенных факторов (суточные вариации, несистематические приборные ошибки, эффект пузырькового транспорта и др.).

Оценить вклад этих факторов трудно, хотя он может быть сопоставим с собственно пространственными вариациями. На величину межбиотопической компоненты может также оказывать влияние условность отнесения той или иной точки к конкретному биотопу. Поэтому оценить влияние распада древостоя на вклад пространственных и временны́х факторов надежнее провести не по доле биотопов, а по их соотношению в отдельные годы.

Далее были проведены попарные тесты сравнения для отдельных временны́х факторов. Как видим (табл. 3), не выявлено достоверных различий по уровню эмиссии только между 2014 и 2015 г., остальные года попарно достоверно различаются.

Таблица 3.  

Попарные различия эмиссии СО2 из почвы по фактору “год” (PERMANOVA)

Попарные сравнения лет наблюдений t P(perm) n P(MC)
2016, 2017 9.545 0.001 996 0.001
2016, 2014 7.6909 0.001 998 0.001
2016, 2015 3.9577 0.002 996 0.001
2017, 2014 4.9662 0.001 998 0.001
2017, 2015 5.5327 0.001 998 0.001
2014, 2015 1.0115 0.331 996 0.330

Примечание. Курсивом выделены пары лет, для которых различия значимы при Р = 0.001. t – критерий Стьюдента. Остальные обозначения см. табл. 1.

Из табл. 4. следует, что не выявлено достоверных различий между весенними (май–апрель) и осенними (октябрь) месяцами, а также между июнем и июлем. Все остальные различия достоверны. Это указывает на достоверно циклический (сезонный) характер почвенной эмиссии СО2 между весной и осенью. Однако сравнительно высокий и достоверный вклад в дисперсию взаимодействия “год × месяц” говорит о том, что выраженность и ход сезонных колебаний варьируют по годам.

Таблица 4.  

Попарные различия эмиссии СО2 из почвы по фактору “месяц” (PERMANOVA)

Попарные сравнения месяцев наблюдений t P(perm) n P(MC)
Май, июнь 8.3618 0.001 997 0.001
Май, июль 11.289 0.001 997 0.001
Май, октябрь 0.1441 0.872 999 0.889
Май, август 10.409 0.001 994 0.001
Май, январь 5.3007 0.001 997 0.001
Май, апрель 1.5749 0.131 999 0.124
Июнь, июль 1.3206 0.189 997 0.171
Июнь, октябрь 9.2415 0.001 997 0.001
Июнь, август 2.1108 0.035 997 0.035
Июнь, январь 2.8748 0.007 996 0.006
Июнь, апрель no test, df = 0
Июль, октябрь 11.103 0.001 997 0.001
Июль, август 4.9061 0.001 998 0.001
Июль, январь 6.2502 0.001 998 0.001
Июль, апрель 5.8899 0.001 997 0.001
Октябрь, август 5.9552 0.001 996 0.001
Октябрь, январь 6.6718 0.001 999 0.001
Октябрь, апрель no test, df = 0
Август, январь no test, df = 0
Август, апрель 8.9175 0.001 998 0.001
Январь, апрель no test, df = 0

Примечание. Курсивом выделены пары месяцев, для которых различия значимы при Р = 0.001. “no test, df = 0 ” – обозначает, что для сравниваемой пары число степеней свободы равно нулю, что не позволяет проводить сравнение; t – критерий Стьюдента. Остальные обозначения см. табл. 1.

Например, в 2016 г. не было различий по эмиссии между маем и октябрем, июнем и июлем, но при этом весной (в мае) и осенью (в октябре) пространственная изменчивость потока была минимальна, а в июле – максимальна. Это свидетельствует о вкладе в пространственную дисперсию ЭП вегетирующей растительности.

Можно заключить, что вклады в дисперсию ЭП пространственной (сумма внутрибиотопической, межбиотопической и необъясненной изменчивости составляет 47%) и временно́й (53%) компонент в данном масштабе наблюдений (ежемесячные измерения за ряд лет, 500-метровая линия) сходны. Заметим, что это различие не учитывает некоторое занижение вклада пространственной изменчивости за счет времени (около 2 ч), которое уходит на измерение всей 500-метровой трансекты.

Поскольку вклад межгодовой изменчивости за 4 года невелик (12.5%), несмотря на то, что, судя по космическим снимкам и площадкам наблюдений, доля вывалов древостоя за этот период возросла почти в 3 раза (Алферов и др., 2017), можно ожидать, что это отношение с увеличением продолжительности наблюдений уже существенно не изменится. Раздельный анализ по каждому из 4 лет показал, что вклад чисто пространственных факторов (оцененный, как и выше, через сумму межбиотопической и внутрибиотопической изменчивости) в эмиссию СО2 за этот период значительно колебался и составлял в отдельные годы от 13.7 до 33.3% (среднее – 23.5%), тогда как на долю внутригодовых колебаний приходилось в среднем 43.1%, а на вклад необъясненной дисперсии – 33.5%. Таким образом, динамическая составляющая даже в течение года превышает пространственную.

На имеющемся полевом материале мы также попытались оценить, как меняется доля объясненной дисперсии дыхания почвы по регрессионным моделям ЭП, построенным только на основе факторов температуры почвы на глубине 10 см (Т10) и влажности (W) верхнего горизонта почвы (0–6 см) в зависимости от разных масштабов наблюдений. Обе переменные являются признанными ведущими факторами вариации эмиссии СО2 из почвы (Кудеяров и др., 2007).

Предварительный анализ показывает, что оба фактора весьма чувствительны как к временно́му, так и пространственному масштабу наблюдений, хотя, следуя наибольшей изменчивости, температуру традиционно относят к временны́м факторам, а влажность – к пространственным. Матрица, приведенная в табл. 5, требует пояснений. Она построена на всем имеющемся в нашем распоряжении массиве полевых данных с помощью множественной линейной регрессии с принудительным включением в модель указанных независимых переменных, что позволяет сравнивать между собой аналогичные модели не только по доле объясненной дисперсии, но и по относительному вкладу выбранных переменных. Этот вклад оценивается по средним величинам стандартизованных коэффициентов регрессии (ВЕТА) при переменных в моделях.

Таблица 5.  

Сравнение разных пространственно-временны́х масштабов наблюдений при оценке вкладов двух основных факторов эмиссии СО2 из почвы в объяснение ее общей дисперсии

Масштаб времени Масштаб пространства
0 м 15–30 (1–5) м 500 (10) м
3 мин–2 ч (1 раз в 4–10 мин) 0 (0) 29.4% (N = 16)
(ВЕТА(Т10) = –0.17; ВЕТА(W) = –0.29)
1 сутки (1 раз в 2 ч) 27% (N = 49)
(ВЕТА(Т10) = 0.28; ВЕТА(W) = 0.04)
37% (N = 570)
(ВЕТА(Т10) = 0.46; ВЕТА(W) = 0.3)
Бесснежный сезон* (1 раз в 1–2 мес) 54% (N = 10)
(ВЕТА(Т10) = 0.71; ВЕТА(W) = 0.07)
42% (N = 4)
(ВЕТА(Т10) = 0.59; ВЕТА(W) = –0.04)
Бесснежные сезоны* за 4 года (1 раз в 1–2 мес) 59% (N = 50)
(ВЕТА(Т10) = 0.71; ВЕТА(W) = –0.02)
70% (N = 17)
(ВЕТА(Т10) = 0.58; ВЕТА(W) = 0.47)
72% (N = 18)
(ВЕТА(Т10) = 0.85; ВЕТА(W) = 0.023)

Примечание. *Бесснежный сезон длится с апреля по ноябрь. T10 – температура на глубине 10 см; W – объемная влажность верхнего горизонта почвы (0–6 см); N – число измерений. Для масштаба пространства в скобках приведено расстояние между пробами, для масштаба времени – частота измерений. Коэффициенты детерминации моделей (выражены в %) и стандартизованные коэффициенты ВЕТА выделены полужирным шрифтом и подчеркнуты, если более половины расчетных значений, на основе которых вычисляли их среднее, значимы при Р = 0.05. Прочерки обозначают отсутствие данных.

Средние величины коэффициентов детерминации (выражены в табл. 5 в процентах), а также средние на основе полученных коэффициентов ВЕТА вычислялись для конкретных пространственно-временны́х масштабов, соответствующих ячейкам таблицы, независимо от их уровней значимости. Важно, что в табл. 5 каждое среднее значение объясненной дисперсии, а также средние ВЕТА, соответствующие определенному масштабу в ячейках таблицы, вычисляли на основе независимых выборок данных, взятых в разные периоды (для разных временны́х масштабов) или по разным участкам/трансектам (для разных пространственных масштабов). В случае крупного масштаба “0 м” оценивали изменчивость ЭП в отдельных точках (камерах или базах), в случае среднего масштаба использовали “короткую” линию или площадку распада древостоя размером 15 × 15 м, в случае мелкого масштаба – 500-метровую (“длинную”) линию наблюдений.

Такой подход позволяет численно оценить, насколько меняется значение двух избранных факторов эмиссии СО2 в пределах отдельно взятой экосистемы в зависимости от масштабов наблюдений. Из полученных результатов (табл. 5) очевидно, что для южнотаежного перестойного леса фактор влажности почвы независимо от масштаба играет лишь подчиненную роль. Он оказался значимым только в промежуточном пространственном масштабе для внутрисуточных наблюдений и многолетнего интервала.

Однако даже в значимых случаях влажность верхнего горизонта почвы менее существенна, чем его температура, и отрицательно связана с эмиссией. Это говорит о том, что уровень влажности в этих лесных экосистемах обычно находится или в области оптимума для ЭП, или в области избыточного увлажнения, которое подавляет дыхание почвы. Лишь в аномально засушливое и жаркое лето 2010 г., когда на всей европейской части России установился длительный антициклон, для ряда точек “короткой” линии наблюдений связь дыхания почвы с влажностью по силе превысила связь с температурой и сменила знак на положительный (R 2 = 0.66, BETA (T10) = = 1.27, BETA(W) = 1.48, N = 6). Положительная связь с температурой почвы даже в этом случае сохранилась.

Результаты, приведенные в табл. 5, демонстрируют, что уменьшение как временно́го, так и пространственного масштабов наблюдений в целом ведет к существенному увеличению доли объясненной дисперсии ЭП (от 27 до 72%). Таким образом, максимальный результат (72%) в нашем случае определен для многолетнего ряда наблюдений на 500-метровой линии наблюдений. Исключение составляет вариант временно́го масштаба, связанный с отдельными вегетационными (бесснежными) сезонами: в этом случае наблюдается снижение доли объясненной дисперсии с уменьшением пространственного масштаба.

Заключение. Полученные результаты на примере многолетнего мониторинга отдельно взятой лесной экосистемы численно демонстрируют, насколько конкретный пространственно-временно́й масштаб полевых наблюдений способен повлиять на относительный вклад в дисперсию эмиссии СО2 из почвы ее пространственных и временны́х факторов, а также на точность предсказания этой важнейшей компоненты углеродного баланса в зависимости от ведущих факторов окружающей среды. Из этого, в частности, следует, что распространенная в моделировании практика переноса зависимостей, полученных на основе полевых данных, связанных с крупным масштабом, в геоинформационные модели меньшего масштаба, требует соответствующего учета и коррекции.

Авторы выражают глубокую благодарность руководству Валдайского филиала ГГИ Росгидромета в лице его директора А.С. Марунича за всестороннюю логистическую поддержку, а также студентам 2 курса биологического ф-та МГУ им. М.В. Ломоносова направления “Экология и природопользование”, за активное участие в сборе полевых данных.

Список литературы

  1. Алферов А.М., Блинов В.Г., Гитарский М.Л., Грабар В.А., Замолодчиков Д.Г., Зинченко А.В., Иванова Н.П., Ивахов В.М., Карабань Р.Т., Карелин Д.В., Калюжный И.Л., Кашин Ф.В., Конюшков Д.Е., Коротков В.Н., Кровотынцев В.А., Лавров С.А., Марунич А.С., Парамонова Н.Н., Романовская А.А., Трунов А.А., Шилкин А.В., Юзбеков А.К. Мониторинг потоков парниковых газов в природных экосистемах. Саратов: Амирит, 2017. 279 с.

  2. Карелин Д.В., Замолодчиков Д.Г. Углеродный обмен в криогенных экосистемах. М.: Наука, 2008. 344 с.

  3. Карелин Д.В., Замолодчиков Д.Г., Краев Г.Н. Методическое руководство по анализу эмиссий углерода из почв поселений в тундре. М., Изд-во ЦЭПЛ РАН, 2015. 64 с.

  4. Карелин Д.В., Почикалов А.В., Замолодчиков Д.Г. Эффект усиления эмиссии СО2 в окнах распада лесов Валдая // Известия РАН. Серия географическая. 2017. № 2. С. 60–68.

  5. Карелин Д.В., Почикалов А.В., Замолодчиков Д.Г., Гитарский М.Л. Факторы пространственно-временнóй изменчивости потоков СО2 из почв южнотаежного ельника на Валдае // Лесоведение. 2014. № 4. С. 56–66.

  6. Карелин Д.В., Горячкин С.В., Замолодчиков Д.Г., Долгих А.В., Зазовская Э.П., Шишков В.А., Почикалов А.В., Сирин А.А., Суворов Г.Г., Краев Г.Н. Влияние местных антропогенных факторов на почвенную эмиссию биогенных парниковых газов в криогенных экосистемах // Журнал общей биологии. 2016. Т. 77. № 3. С. 167–181.

  7. Копцик Г.Н., Куприянова Ю.В., Кадулин М.С. Пространственная изменчивость эмиссии диоксида углерода почвами в основных типах лесных экосистем Звенигородской биостанции МГУ им. М.В. Ломоносова // Вестник Московского университета. Серия 17: Почвоведение. 2018. № 2. С. 40–47.

  8. Кудеяров В.Н., Заварзин Г.А., Благодатский С.А., Борисов А.В., Воронин П.Ю., Демкин В.А., Демкина Т.С., Евдокимов И.В., Замолодчиков Д.Г., Карелин Д.В., Комаров А.С., Курганова И.Н., Ларионова А.А., Лопес де Гереню В.О., Уткин А.И., Чертов О.Г. Пулы и потоки углерода в наземных экосистемах России. М.: Наука, 2007. 315 с.

  9. Молчанов А.Г., Курбатова Ю.А., Ольчев А.В. Влияние сплошной вырубки леса на эмиссию СО2 с поверхности почвы // Известия РАН. Серия биологическая. 2017. № 2. С. 190–196.

  10. Acosta M., Pavelka M., Montagnani L., Kutsch W., Lindroth A., Juszczak R., Janouš D. Soil surface CO2 efflux measurements in Norway spruce forests: Comparison between four different sites across Europe — from boreal to alpine forest // Geoderma. 2013. V. 192. P. 295–303.

  11. Anderson M.J., Gorley R.N., Clarke K.R. PERMANOVA+ for PRIMER: guide to software and statistical methods. Plymouth: PRIMER-E Ltd, 2008. 214 p. http://updates. primer-e.com/primer7/manuals/PERMANOVA+_manual. pdf. (date accessed 17.10.2018).

  12. Fang C., Moncrief J.B., Gholz H.L., Clark K.L. Soil CO2 efflux and its spatial variation in a Florida slash pine plantation // Plant and Soil. 1998. V. 205. № 2. P. 135–146.

  13. Graf A., Herbst M., Weihermüller L., Huisman J.A., Prolingheuer N., Bornemann L., Vereecken H. Analyzing spatiotemporal variability of heterotrophic soil respiration at the field scale using orthogonal functions // Geoderma. 2012. V. 181–182. P. 91–101.

  14. Li W., Bai Z., Jin C., Zhang X., Guan D., Wang A., Yuan F., Wu J. The influence of tree species on small scale spatial heterogeneity of soil respiration in a temperate mixed forest // Science of the Total Environment. 2017. V. 590–591. P. 242–248.

  15. LI-8100A Automated Soil Gas Flux System. Licor BioSciences, 2016. 24 p. / https://www.licor.com/documents/ yya24c0b4nfcg2vqglsq. (date accessed 17.10.2018).

  16. Maestre F.T., Cortina J. Small-scale spatial variation in soil CO2 efflux in a Mediterranean semiarid steppe // Applied Soil Ecology. 2003. V. 23. № 3. P. 199–209.

  17. Morris S.J. Spatial distribution of fungal and bacterial biomass in southern Ohio hardwood forest soils: fine scale variability and microscale patterns // Soil Biology and Biochemistry. 1999. V. 31. № 10. P. 1375–1386.

  18. Oechel W.C., Hastings S.J, Vourlitis G., Jenkins M., Riechers G., Grulke N., Recent change of Arctic tundra ecosystems from a carbon sink to a source // Nature. 1993. V. 361. № 6412. P. 520–523.

  19. Parkin T.B. Spatial variability of microbial process in soil – A review // Journal of Environmental Quality. 1993. V. 22. № 3. P. 409–417.

  20. Qi Y.-C., Dong Y.-S., Jin Z., Peng Q., Xiao S.-S., He Y.-T. Spatial heterogeneity of soil nutrients and respiration in the desertified grasslands of Inner Mongolia, China // Pedosphere. 2010. V. 20. № 5. P. 655–665.

  21. Rayment M.B., Jarvis P.G. Temporal and spatial variation of soil CO2 effux in a Canadian boreal forest // Soil Biology and Biochemistry. 2000. V. 32. № 1. P. 35–45.

  22. Robertson G.P., Klingensmith K.M., Klug M.J., Paul E.A., Crum J.R., Ellis B.G. Soil resources, microbial activity, and primary production across an agricultural ecosystem // Ecological Applications. 1997. V. 7. № 1. P. 158–170.

  23. Stoyan H., De-Polli H., Böhm S., Robertson G.P., Paul E.A. Spatial heterogeneity of soil respiration and related properties at the plant scale // Plant and Soil. 2000. V. 222. № 1. P. 203–214.

  24. Xu M., Qi Y. Soil-surface CO2 efflux and its spatial and temporal variations in a young ponderosa pine plantation in northern California // Global Change Biology. 2001. V. 7. № 6. P. 667–677.

Дополнительные материалы отсутствуют.