Вестник РАН, 2020, T. 90, № 3, стр. 208-219

ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА И МИРОПОРЯДОК

Цифровая экономика. На пороге третьего десятилетия ХХI в. мир стал цифровым, сетевым и урбанизированным. На январь 2019 г. из 7.6 млрд мирового населения 67% пользовались мобильными телефонами, 57% – интернетом и 45% активно пользовались социальными сетями. При этом 56% живут в городах [1]. В цифровых технологиях определились две страны-лидера: США и Китай. По оценкам, в каждой из этих стран цифровая экономика составляет 6.9–8% и 4–6% ВВП соответственно [2]. В ней создаются основные так называемые “разрушающие” (disruptive) инновации (табл. 1).

Корпорации этих стран поддерживают цифровые платформы, осуществляющие основной объём онлайн-торговли товарами, финансовыми инструментами, нематериальным, в том числе медийным и развлекательным, контентом и услугами (облачные данные и вычисления, агрегаторы традиционных услуг). Тем самым создаётся новая инфраструктура глобализации, пока плохо поддающаяся статистическому учёту и поэтому регуляторному воздействию. Корпорации-лидеры цифровой экономики владеют методами индивидуально-таргетированной рекламы и предвыборных PR-технологий. Алгоритмы, искусственный интеллект, большие данные влияют на потребительские и электоральные предпочтения и тем самым стилизуют и навязывают спрос, модифицируют политический процесс.

Цифровая экономика меняет и рынок труда, и спрос на этом рынке: только на одной глобальной интернет-платформе Github по разработке софта зарегистрировано в начале 2019 г. уже 40 млн разработчиков, их услугами воспользовались 2.1 млн компаний [3]. Платформа бесплатна для проектов с открытым исходным кодом. Существуют десятки крупных и сотни более мелких аналогичных Github интернет-платформ.

Экономика цифровых платформ, или гиг-экономика, работает в режиме 24/7/365, имеет низкие барьеры входа. Экономия на масштабе, комплексность и глобальность обеспечивают таким площадкам высокие конкурентные преимущества. Этот альтернативный мировой рынок труда разрушает традиционные рынки и сложившиеся сети социальной защиты. Но одновременно открывает возможности гибкой, автономной занятости, особенно в развивающихся странах. По опросам, в Китае для 12% работающих по контракту через цифровые платформы эта занятость является постоянной и ещё для 33% – вторичной. В Индии – для 8 и 31%, в США – для 4 и 10%, соответственно [3]. Цифровыми фрилансерами по контракту становятся как лица уникальных компетенций, так и люди со средней квалификацией. Для работодателей платформы оптимизируют поиск занятых, меняют принципы корпоративного управления. Работа по временным контрактам требует таких новых качеств рабочей силы, как быстрая адаптивность, способность к гибкой кооперации, умение использовать “расширенный интеллект” – за счёт искусственного интеллекта и компьютерных роботов.

Экономика цифровых платформ как разновидность экономики знаний – неизбежно поляризует доходы. Индивидуальная производительность труда в аграрной экономике различалась в 2–3 раза, в индустриальной – в 5–6 раз. В экономике знаний эти различия могут достигать десятков и сотен раз. И соответственно – растёт разрыв в оплате труда. Размывается традиционный для индустриальной экономики и экономики услуг средний класс – основа устойчивости политических систем развитых стран. Дисперсная занятость блокирует традиционные государственные и профсоюзные инструменты защиты труда. По этой причине центристские партии теряют опору.

Энергетика. Под воздействием новых технологий, климатических изменений, экологических ограничений существенные изменения происходят в энергетике. Гидроразрыв пласта и горизонтальное бурение сделали США лидером в добыче сырой нефти, что ведёт к изменению геополитических интересов. Технологическая динамика, стимулируемая климатическими изменениями, вызвала к жизни прогнозы о “пике спроса на нефть” (рис. 2).

Рис. 2.

Вероятность прохождения пика глобального спроса на нефть в середине 2030-х годов а – долгосрочная динамика мирового спроса на нефть в различных сценариях прогноза ИМЭМО РАН; б – прогноз исследовательского института CNPC 2019 показывает, что пик спроса на нефть в китайской экономике может быть пройден в 2030 г., что подтверждает прогнозы ИМЭМО РАН Источник: расчёты ИМЭМО РАН.

На основе модельных расчётов ИМЭМО опубликовал этот результат ещё в 2012 г. [4]. Тогда он вызвал дискуссии, а сегодня становится общепризнанным. С тех пор ежегодно обновляемые долгосрочные прогнозы ИМЭМО РАН подтверждают высокую вероятность прохождения пика глобального спроса на нефть в середине 2030-х годов. В сценарии ускоренного продвижения новых возобновляемых источников энергии (НВИЭ) и электромобилей пик глобального спроса на нефть может быть пройден в начале 2030-х годов. Низкие же цены на нефть замедлят продвижение электромобилей и НВИЭ, что отодвинет глобальный пик спроса на нефть.

Согласно прогнозу CNPC от 2019 г. [5], пик спроса на нефть в китайской экономике может быть пройден в 2030 г., спроса на бензин – уже в 2025 г. Китай лидирует в производстве и потреблении электромобилей. За 6 мес. 2019 г. здесь было продано 650 тыс. электромобилей – рост 67% к аналогичному периоду 2018 г. В сентябре 2019 г. риск пика глобального спроса на нефть признало и Министерство энергетики РФ в обновлённом проекте энергостратегии России до 2035 г. [6].

На таком фоне разворачивается гонка между странами, обладающими большими запасами углеводородов, по ускоренной их монетизации. Её  подстегивают ожидания, что инвесторы могут ослабить интерес к вложениям в нефтегазовый бизнес. Именно в этом ключе стоит рассматривать недавнее рекордное IPO Saudi Aramco (25.6 млрд долл.), на которое спустя 4 года после анонсирования наконец решился наследный принц Саудовской Аравии Мохаммед бин Салман в надежде диверсифицировать экономику королевства.

Тренды в цифровой экономике и энергетике, двух важнейших секторах глобальной экономики, оказывают многовекторное воздействие на международные отношения.

О СОЦИАЛЬНОЙ И ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКОЙ ДИНАМИКЕ РАЗВИТОГО МИРА

Последний по времени мировой финансово-экономический кризис 2008–2009 гг. остался в истории с отчётливым клеймом “Сделано в США”. В силу тяжёлых и, возможно, небескорыстных регуляторных ошибок, он обнажил подспудно накапливавшиеся дисбалансы. Главный из них – исчерпание, кризис либерального социального контракта, заключённого между властью, бизнесом и гражданским обществом в начале 60-х годов прошлого века. Этот контракт был “подписан” ещё до глобализации, в нецифровом, индустриальном и биполярном мире. Тот мир не сталкивался с массовой миграцией и климатическими изменениями, с глобальной конкуренцией за инвестиции и “человеческий капитал”. Его суть была достаточно проста – каждое следующее поколение жило лучше, располагало бо́льшими возможностями, чем предыдущее. Дети становились более успешными, чем родители. Крах мировой системы социализма укрепил уверенность в эффективности старого общественного договора, ослабил усилия по поддержанию социально приемлемого распределения общественных благ. Возникло ощущение универсальности либеральной рыночной демократии для всех регионов мира. Это провоцировало геополитическую экспансию сначала в Восточной Европе, а затем и на Ближнем Востоке. Британский политик Д. Милибэнд точно назвал этот период временем “безнаказанной политики” Запада [7].

Корпоративные элиты сфокусировались на росте акционерной стоимости в ущерб социальной ответственности. Бывший американский министр труда Р. Райч (1993–1997 гг.) в 2020 г. “Правда состоит в том, что сегодня американские корпорации приносят в жертву занятых и местные сообщества ради форсирования рекордных прибылей, как никогда в прошлом” [8]. Политический истеблишмент бросился вдогонку. Как пишет обозреватель Financial Times Э. Люс: “Г-н Джо Байден, в бытность сенатором (1973–2009 гг.), помог родному штату Делавэр стать крупнейшей офшорной юрисдикцией”. И далее: “Америка – крупнейший рай для грязных денег” [9]. По оценке Мирового банка, в 2017 г. на территории США было зарегистрировано в 10 раз больше фирм, чем в 41 оффшорной зоне других стран.

Но после 2008 г. что-то пошло не так на этом “празднике жизни”. Падение темпов прироста (рис. 3) или стагнация доходов среднего класса, резкая их поляризация, особенно в США, формирование регионов с застойной бедностью достигли критических уровней¹¹ (рис. 4). И это происходит на фоне взлёта стоимости университетского образования (рис. 5). В структуре долгов домашних хозяйств задолженность по образованию ещё в 2003 г. составляла 3%, а в 2018 г. вышла на второе место – 11% [11]. Для среднего класса университетское образование детей – крайне чувствительный параметр. Социологические опросы подтверждают экономический анализ.

Рис. 3.

Темпы прироста доходов на душу населения Источник: расчёты ИМЭМО РАН по данным Всемирного банка, МВФ, 1991–2018 гг.

Рис. 4.

Динамика годовой зарплаты для различных групп доходополучателей, долл. 2017 г. Источник: расчёты ИМЭМО РАН.

Рис. 5.

Динамика стоимости обучения в университетах США, 2000–2020 гг.

Индекс потребительских цен вырос за эти годы в 1.54 раза Источник: расчёт ИМЭМО на основе данных U.S. News Best Colleges.

Как следует из данных, приведённых на рисунке 6, оптимисты проживают в странах БРИКС. В США же тех, кто полагает, что жизнь детей станет хуже или не улучшится по сравнению с их собственной, уже 50%. Во Франции это мнение разделяют 65% опрошенных, в Германии – 75%. Британский юрист Х. Мохамед утверждает, что “поколение миллениалов будет первым поколением, чья жизнь будет хуже, чем у родителей” [12]. Что касается американского общества, то в нём накопилась и усталость от бесконечных, почти 20-летних ближневосточных войн. В Европе десятилетие держались низкие темпы роста, двузначный процент безработицы среди молодежи. Миграционный удар, как следствие вооружённых ближневосточных авантюр, добавил остроты этим сюжетам. Старая политическая элита не смогла предложить модернизационных изменений традиционного общественного договора. Партии левого центра: французские социалисты, немецкие социал-демократы, а теперь и лейбористы стремительно теряют электорат. В развитых странах пришёл конец социальной сплочённости (social cohesion) – возникли разделённые общества.

Рис. 6.

Ответы на вопрос социологов “Когда вы думаете о своих детях или о своих будущих детях, как по-вашему, их жизнь будет более или мене счастливой, чем ваша?” продемонстрировали разный уровень оптимизма на этот счёт в разных странах Источник: Governance for Happiness. Global Survey Results conducted by Schoen Consulting, October 2019.

На этом фоне популистские политические силы, проповедующие лозунги протекционизма, изоляционизма и национального возрождения, остро критикующие старый политический центр, добились предпочтения избирателей. В их числе Д. Трамп, Б. Джонсон, М. Сальвини, Ж. Больсонару, Н. Моди, В. Урбан, Р.Т. Эрдоган – только некоторые имена лидеров новой волны.

Изменение внутриполитического ландшафта привело к ревизии всей системы глобального управления в надежде ослабить социальные дисбалансы, вернуть социальную сплочённость. США стали лидером отказа не только от многосторонних торгово-инвестиционных соглашений, инициатором санкционных войн, но и выхода из договоров об ограничении вооружений, отказа от климатических соглашений. В 2001–2019 гг. США вышли или отказались от 15 важнейших институтов глобального управления. В их числе: по контролю над вооружениями – Договор по ПРО, ДРСМД, СВПД; по климату: Киотский протокол и Парижское соглашение; по мировой экономике: ВТО, ТТП, ТТИП; по правам человека: Совет по правам человека ООН, ЮНЕСКО, саммит Арктического совета и др. На счету нынешней администрации США – ликвидация 10 основополагающих международных соглашений и институтов.

США используют исключение из правил ВТО, мотивированное соображениями национальной безопасности для введения санкционных мер и тарифов настолько часто и широко, что превратили его в новую норму своей торговой политики. А 10 декабря 2019 г. США вообще заблокировали деятельность ВТО, не утвердив судей в апелляционную инстанцию по разрешению споров²².

Столь масштабная ревизия мирового порядка и в такие короткие сроки раньше была характерна только для послевоенных периодов. Нынешняя администрация США не скрывает намерения разрушить полицентричное мировое устройство. Похоже, что 45-й президент вообще против любой архитектуры и за политический и экономический дарвинизм, за максимально жёсткую геополитическую конкуренцию. По принципу: “это в зоопарке надо было жить по правилам, а в джунглях самый сильный зверь – США”. Америка готова преследовать свои национальные интересы, бороться или договариваться с любыми конкурентами без особого внимания к их идеологии. “Послушных защитим, но соразмерно вкладу каждого” – будь то страны НАТО, Израиль или Япония.

Каковы предварительные экономические результаты “трампономики”? По прогнозу МВФ [15], среднегодовые темпы прироста в 2016–2020 гг. составят: по миру – 3.6%, по развитым странам – 2.1%, по США – 2.5%. Таким образом, американская экономика, отставая от темпов роста мировой, существенно опережает не только темпы роста экономик развитых стран, но и демонстрирует более высокую динамику, чем во время второго президентского срока Б. Обамы (2.3%) [15]. Рост рынка акций (индекс S&P 500) в 2019 г. поставил рекорд ХХI в. При этом также рекордно низкой (с 1969 г.) остаётся безработица (3.5%, декабрь 2019 г.) [16]. Однако нельзя не замечать и отложенных опасных трендов и симптомов. Трамп увеличил, темпом в 2 раза превышающем рост ВВП, федеральный долг на 4.7 трлн долл. до 2029 г. в основном за счёт сокращения налогов и увеличения федеральных, в том числе оборонных расходов. Смогут ли мировые финансовые рынки продолжать абсорбировать увеличение долга Федерального казначейства? Этот вопрос остаётся открытым. Также сильно вырос разрыв между динамикой капитализации американского бизнеса и совокупной прибылью американских компаний. Такой дисбаланс обычно ликвидируется экономическим кризисом. Когда это произойдёт? Станет ли пандемия коронавируса спусковым крючком глобальной рецессии или будет глубокой, но кратковременной коррекцией рынков?

Факты говорят о том, что вероятность глобальной рецессии в 2020–2021 гг. остаётся высокой. Неопределённости, ожидаемые неизвестные – точно нарастают. Однако их причины скорее политические, чем экономические: торговая война США–Китай, Брекзит, устранение одного из руководителей Ирана и блокада этой страны, нарастание противоречий по линии США–ЕС. И в этом новизна ситуации. Существуют и контртенденции.

• Во-первых, объём мировой экономики превысил в 2019 г. 85 трлн долл. На этом фоне даже рецессия в Германии (4.5% мирового ВВП) не столкнёт глобальную экономику, распределённую между многими странами, в кризис. Кроме того, скоординированное и превентивное снижение ставок центробанками ведущих стран уже ослабило рецессионный тренд.

• Во-вторых, администрация Трампа прилагает усилия, чтобы отодвинуть наступление рецессии за ноябрь 2020 г. – период президентских выборов, поэтому ищутся развязки в торговле с Китаем.

РОССИЯ: ВЫЗОВ ЭКОНОМИЧЕСКОМУ РОСТУ И КОНТРОЛЬ НАД ВООРУЖЕНИЯМИ

Вызов экономическому росту актуален для России. Сегодня фокус экономической политики должен смещаться от макроэкономики, где достигнуты сильные показатели, к микроэкономике и развитию “человеческого капитала”, утверждению мотивации на развитие. Вероятность глобальной рецессии в 2020–2021 гг. остаётся, что заставляет сохранять контрциклическую “подушку” макрофинансовой стабильности. При этом уроки СССР заставляют постоянно держать в фокусе внимания и невоенные параметры безопасности. А эти параметры уже близки к пределам.

На рисунке 7 представлен расчёт по 15 странам – лидерам мировых оборонных расходов. Приведено соотношение федеральных социальных расходов на здравоохранение и образование (без науки и культуры) и оборонных. Одновременность санкций и новая гонка вооружений могут создать тяжёлый мультипликативный эффект для экономики и жизненного уровня. Проведённый в ИМЭМО анализ антииранских санкций демонстрирует, что они оказывают кумулятивный негативный эффект на 10-летнем горизонте. В случае России их действие может проявиться как раз к 2024 г.

Рис. 7.

Соотношение расходов на здравоохранение и образование к военному бюджету Источники: расчёты на основе статистики Всемирного банка, ОЭСР, СИПРИ.

Вызов стратегической стабильности. Сокращение мер доверия в случае непродления Договора СНВ-3 (срок окончания его действия – 5 февраля 2021 г.) приведёт к утрате транспарентности и предсказуемости. За время существования СНВ-3 стороны провели 313 инспекций и 18 тыс. обменов информацией [17]. Никакие национальные средства разведки не смогут компенсировать эту потерю. Кроме того, ликвидация СНВ будет приглашением к расширению ядерного клуба до 14 стран в обозримой перспективе. К “девятке” могут прибавиться Япония, Южная Корея, Иран, Саудовская Аравия, Турция. Виден и следующий эшелон “желающих”.

В случае развертывания баллистических ракет средней дальности в Польше, Румынии и даже Балтии они смогут долетать до Урала и даже дальше. Гиперзвуковые боеголовки под новые аналоги “Першинг-2” с коротким подлётным временем и маневрирующими траекториями, а также новые наземные крылатые ракеты могут частично ослабить эффективность средств реализации российской концепции ответно-встречного удара. Это заставит нас: а) с большими затратами повышать живучесть ударных ядерных сил и их информационных систем; б) развернуть аналогичные системы средней дальности там, где они могут накрыть территорию США; в) принять концепцию упреждающего ядерного удара. Если стратегию упреждающего удара воспримут и США (а намёки на это есть уже в Обзоре ядерной политики 2018 г.), тогда резко понизится порог применения ядерного оружия.

Одновременно разрушение Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности и риск размещения американских ракет в Европе потребуют ответных мер, что вызовет новое ухудшение отношений со странами ЕС. На это же нацелены и проекты создания ПРО США/НАТО в восточноевропейских странах. В расширении раскола между Россией и ЕС странным образом и по разным причинам близки интересы США, Польши, стран Балтии.

РОССИЯ И НОВАЯ БИПОЛЯРНОСТЬ

Россия влияет и одновременно адаптируется и к изменению баланса сил во внешнем мире, и к технологическим вызовам – двум критическим факторам текущей трансформации мирового порядка. Его центральное противоречие: попытка США вернуть полицентричную архитектуру мирового порядка к однополярности. Причём Трамп выступает за первенство Америки как таковое, а не за ответственное лидерство, которое предполагает бремя и, конечно, издержки. Наиболее вероятный выход из этого противоречия – формирование новой биполярности, биполярности ХХI века: США, Япония + НАТО – Россия, Китай + страны ОДКБ.

В Стратегическом прогнозе ИМЭМО до 2035 г. [18] мы рассматривали этот сценарий как один из четырёх. Сегодня, спустя 5 лет, его вероятность оцениваю выше 50%. Эту же точку зрения высказал недавно М. Бэрроуз, авторитетный американский прогнозист, в опубликованном в сентябре 2019 г. прогнозе “Глобальные риски 2035” (рис. 8).

Рис. 8.

“Новая биполярность”. Прокси-войны двух лагерей как путь к большой войне

                          Источник: составлено по М. Бэрроуз. Глобальные риски 2035.

По сути дела, мы уже живём в ситуации мягкой биполярности. Её формула по отношениям с Китаем: “никогда против друг друга – не всегда вместе”.

Риски и вызовы новой биполярности. В левой части “уравнения” США, Япония + НАТО – Россия, Китай + страны ОДКБ лидерство очевидно. Оно фиксируется, в том числе, 75-летним присутствием вооружённых сил США на территории двух их крупнейших союзников: Японии и ФРГ. В правой части уравнения лидерство дискуссионно. На среднесрочную перспективу КНР увеличит текущий 8-кратный разрыв с Россией по ВВП и технологическое лидерство. В большинстве оборонных технологий мы сохраняем мировое первенство. Например, в ПВО/ПРО, в системе предупреждения о ракетном нападении (СПРН), о помощи Китаю в создании которой сообщил В.В. Путин в сентябре 2019 г. Кстати, все китайские СМИ, как по команде, пропустили эту важную информацию.

Пекин не может не учитывать, что только две страны могут за 30 мин не только уничтожить друг друга, но и Китай. Это будет создавать ограничения тренду на его доминирование. Но только до тех пор, пока Китай не достигнет стратегического паритета с Россией и США или пока между Россией и КНР не будет заключен стратегический союз. То есть до тех пор, пока мягкая биполярность не перейдет в жёсткую. Думаю, что Пекин будет к этому стремиться. Особенно, к середине века, в случае продвижения КНР к глобальному лидерству, цели, провозглашённой на XIX съезде КПК в 2017 г. Да и США своей политикой фактически двойного сдерживания подталкивают Москву и Пекин к стратегическому союзу. Напомню, против нас действуют 79 раундов американских санкций.

Каковы китайские интерпретации сценария новой биполярности? На проведённой в Пекине в конце 2019 г. влиятельным экономическим журналом “Цайцзин” конференции отмечалось, что напряжённость в отношениях Китай – США сохранится в 2020 г. и может продлиться ещё 3–5 лет [19]. Другие китайские источники позволяют утверждать, что ближайшие 10 лет (и это минимальный срок) сотрудничества с США по хай-теку не будет. На смену США приходит Европа, сегодня до 70% новых технологий поступает в Китай из Германии. Возможная модель: “один мир – две пока технологические экосистемы”³³. На создание автономной китайской цифровой экосистемы направлена директива ЦК КПК (2019 г.), получившая сокращённое название “3-5-2”. Она ориентирует государственные ведомства и операторов критических инфраструктурных систем на замену 30% иностранного компьютерного оборудования в 2020 г., 50% – в 2021 г. и 20% – в 2022 г. Это весьма амбициозная задача. Скажем, китайские компьютеры “Леново” используют микрочипы “Интел” и дисководы “Самсунг”. Но если с “железом” относительно просто, то с программным продуктом сложнее. Большинство поставщиков создают программы под операционные системы Windows (Microsoft) и macOS (Apple). Китайская операционная система Kylin OS имеет гораздо более узкий спектр поставщиков [20]. Альтернативная США цифровая экосистема могла бы включать Китай, Россию и ЕС – такую точку зрения представил на состоявшейся в ИМЭМО международной конференции EMERTECH-2019 профессор Жун Кэ из Университета Цинхуа. Китайские стратеги подчёркивают, что отношения между участниками “второй экосистемы” должны быть равноправными и гармоничными – ведь именно это обещает лозунг “сообщества судьбы человечества”, зафиксированный в Конституции КНР и уставе КПК. Однако реальное лидерство и координирующую роль в этой экосистеме они отводят Китаю: причина в том, что после украинского кризиса Россия поссорилась с Европой, а Пекин дружен с обеими вершинами этого “технологического треугольника”.

Некоторые возможные контуры российских внешнеполитических подходов в 20-е годы ХХI века. В случае нарастания биполярного тренда Вашингтон будет стремиться втянуть в свою орбиту Бразилию, ЮАР, Южную Корею, Индонезию и Мексику. Естественно, они будут пытаться усидеть “на горе”. Представляется, что отношения с ними стоит активизировать. И здесь Пекин – естественный союзник. Но ключевая проблема – на чьей стороне Индия? По второму треку мы уже несколько лет ведём трехсторонние консультации в формате ИМЭМО – Обзервер Фаундейшн – Центр Вудро Вильсона. Как остроумно ответил американцам один индийский участник этих консультаций, “если вы будете запрещать нам покупать российское оружие – в политическом классе Индии начнётся шизофрения”. Но американцы наращивают усилия по переформатированию и экспертного, и политического сообщества Индии. Их нарратив, который неплохо “заходит” в Индии, – “Россия – сателлит Китая”. Наше внешнеполитическое планирование не может проходить мимо этих американских усилий.

Очевидно, что не в интересах России и Евросоюза играть вторую скрипку в биполярном мире. Похоже, в ЕС только президент Франции и канцлер ФРГ начинают осознавать эту угрозу. Нас ждёт достаточно долгий период трудных отношений с США и ЕС, а в перспективе, не исключено, и с Китаем.

России предстоит новая роль – ведущей “балансирующей” державы. Модель политики с “изменяющейся геометрией партнёрств” уже успешно опробована на Ближнем Востоке: в Сирии и Ливии. Такой многовекторный подход получает признание. Согласно опросам 20 тыс. экспертов, по итогам 2019 г. Россия, как и по итогам 2018 г., занимает вторую строчку в рейтинге совокупной мощи и международного влияния [21]. Эту наработанную практику взаимодействия с широким спектром международных партнёров следует всемерно поддерживать. Именно этот подход может удержать полицентричный мир от сползания к жёсткой биполярности.

Полагаю, в отношениях с евроатлантическими странами стоит максимально акцентировать сближение с Китаем, посылая при этом сигналы Пекину о необходимости корректного соблюдения российских интересов, как минимум, в постсоветских странах. И одновременно работать по поиску компромиссов и развязок, прежде всего с ЕС.

* * *

В ведущих центрах силы нет сложившегося понимания, не сформулирован внятный и желаемый образ будущего мирового порядка. Концепции “Сделаем Америку снова великой” и “Один пояс, один путь” имеют отчётливый фокус на узко национальные интересы. Похоже, что все ведущие игроки, в том числе Россия, стремятся отстаивать свои интересы, но не жаждут ответственной глобальной роли. Такое стремление и объективная готовность сохраняются, пожалуй, пока у части американского истеблишмента. Но элита США сегодня глубоко расколота.

Россия может предложить этот дизайн исходя из многообразия национальных социально-политических моделей. Как известно, разнообразие снижает энтропию. Идеологическая унификация стран по принципу “мировой системы социализма” либо “либерального мирового порядка” провалилась. Это не повод разочаровываться в тех или иных идеалах, но нельзя не признать тот факт, что гетерогенность в очередной раз оказалась устойчивее гомогенности.

Пока же полицентризм без мультилатерализма, то есть без глобального управления, ломает нормы, регулирующие мироустройство. Мир стал более опасным и с военно-политической, и с финансово-экономической, технологической и климатической сторон. Недаром “Бюллетень учёных-атомщиков” перевёл часы Судного дня на 20 секунд вперёд [22].

Рисунок 9 наглядно показывает резкое увеличение интернационализированных внутригосударственных конфликтов в ХХI в., спустя 75 лет после окончания Второй мировой войны. Поэтому, конечно, нужна работа по снижению текущих рисков дестабилизации.

Рис. 9.

Количество вооружённых конфликтов с участием государств

                                               Источник: Uppsala Conflict Data Program

В более долгосрочном плане важен поиск нового дизайна мирового порядка. Предлагаю формулу “многостороннее ответственное лидерство”. (Multilateral responsible leadership). Назову её константы.

• Универсализация применения принципов международного права, отказ от двойных стандартов в выборе внешнеполитических приоритетов;

• Отказ от стратегий экспорта собственных моделей развития в третьи страны;

• Обеспечение права на распространение правдивой информации, признание информационных войн опасной прелюдией к эскалации межгосударственных конфликтов и насилия.

С моей точки зрения, эта формула выглядит предпочтительнее других вполне реалистических сценариев: новой биполярности, хаотичных “джунглей” Трампа, или перспективы однополярности во главе с Китаем. Это контуры четырёх сценариев мирового порядка, которые мы закладываем в свой очередной стратегический прогноз до 2040 г.

“Многостороннее ответственное лидерство” концептуально не противоречат подходу ЕС к укреплению “мультилатерализма, основанного на правилах”, где ООН называется краеугольным камнем [23]. В этом документе вызывает возражение, пожалуй, только старая тема, касающаяся “обязанности защищать” (responsibility to protect), которая дискредитировала себя в Ираке, Ливии, Сирии.

Очевидно, мировое развитие подошло к рубежу, когда императивным становится настройка старых и конструирование новых институтов и норм инклюзивного мирового развития.