Вестник РАН, 2021, T. 91, № 3, стр. 232-242

ИССЛЕДОВАНИЯ ИНСТИТУТОВ АКАДЕМИИ НАУК СССР

Институт этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая АН СССР активно занимался исследованием этнографии народов Восточной Пруссии и юга Сахалина в первые послевоенные годы. В план учреждения была включена тема № 4 “Изучение этнического состава стран, представляющих интерес в связи с послевоенным устройством мира” [2, л. 47 об]. Советские учёные занялись теоретическими вопросами расо- и этногенеза народов Северо-Восточной Азии, уделяя внимание так называемой айнской проблеме, остававшейся белым пятном мировой науки. Принимая во внимание аргументацию Л.Я. Штернберга в пользу австронезийского происхождения айнов [4], антрополог Н.Н. Чебоксаров, работавший над расовой систематикой, отметил, что особенностью краниологического типа айнов состоит в уникальном сочетании австралоидных и южно-монголоидных признаков, что указывало на соответствующие “расогонические связи” [5, с. 69]. Он считал, что в неолите айны распространились из южных регионов Индокитая до Японии и Сахалина. “Локальные варианты веддо-индонезийской, айнской и индо-меланезийской групп складывались в условиях островной среды, которая стимулировала выработку специфических расовых особенностей в малых этнических группах” [6, c. 67]. В отсутствие данных по археологии Сахалина А.П. Окладников, рассматривая зарубежные публикации, сделал вывод, что айны “генетически связаны с неолитическим населением Японских островов и долго сохраняли различные элементы его культуры” [7, с. 25]. Эти теоретические работы ориентировали институт на продолжение антропологических и археологических изысканий.

В связи с расширением региона исследований Чукотская комплексная экспедиция под началом Г.Ф. Дебеца, основанная в 1945 г. [8], в том же году была переименована в Северо-Восточную комплексную экспедицию, в задачу которой входило изучение освоения Америки человеком и “проблемы этногенеза населения Америки в связи с этногенезом населения Северо-Восточной Азии” [9, л. 54]. В ходе экспедиции с 1946 по 1950 г. планировалось провести этнографические, лингвистические, археологические и антропологические исследования коренных народов региона. Предметом изучения стали и айны.

Первая советская экспедиция к айнам Сахалина состоялась в августе 1946 г., спустя 41 год после исследований Б.О. Пилсудского, собравшего в 1902–1905 гг. коллекции по культуре, фольклору этой этнической группы и внёсшего значительный вклад в айноведение [10]. Приказ директора С.П. Толстова был краток: “Профессора Яковлева Николая Феофановича командировать на Южный Сахалин с 12 июля по 1 сентября с.г. для участия в комплексной Северо-Восточной экспедиции” [11, л. 79, 80]. В отчёте института в Академию наук по теме № 4 отмечалось: “В связи с работами Северо-Восточной экспедиции Институтом было дано научное поручение ст. н. сотруднику Института языка и мышления АН СССР профессору Н.Ф. Яковлеву по обследованию айнов Южного Сахалина. Профессор Яковлев совершил в течение августа–сентября поездку по Южному Сахалину и собрал лингвистические материалы, а также данные по расселению айнов и их современному положению” [2, л. 53].

В те годы айнами занимался ленинградский востоковед Н.В. Кюнер, написавший о них три неопубликованные статьи, последнюю – в 1946 г. [12]. Но выбор пал на лингвиста-кавказоведа Н.Ф. Яковлева³³. Возможно, это был субъективный подход. С.П. Толстов и Н.Ф. Яковлев были знакомы давно: в 1929 г., когда началось наступление марксизма на “буржуазную” этнографию, они участвовали в совещании этнографов Ленинграда и Москвы, а в январе 1930 г. критиковали доклад В.Г. Богораза в Москве [13]. На Марровских чтениях Н.Ф. Яковлев выступил с докладом “Древнейшие языковые связи Евразии и Америки”, отметив сходство древних языков Европы, яфетических, палеоазиатских языков Северной Азии и языков Северной Америки по некоторым грамматическим признакам; позднее он опубликовал по этой теме две статьи [14, 15]. Отсюда следует, что ему был интересен айнский язык, при этом тема его исследований соответствовала планам института по изучению проблемы заселения Америки в связи с этногенезом народов Северо-Восточной Азии, в том числе айнов, поднятой ещё американским антропологом Ф. Боасом и Джесуповской Северо-Тихоокеанской экспедицией на рубеже XIX–ХХ вв.

Информации о первой советской экспедиции к айнам очень мало. В статьях о Н.Ф. Яковлеве сведений об этом факте нет. Также неизвестны его отчёты, полевые материалы, публикации. Во время экспедиции исследователь собрал небольшую коллекцию предметов, которую передал в Музей антропологии и этнографии (МАЭ) им. Петра Великого [16], но сегодня в фондах МАЭ она отсутствует. Известно, что Н.Ф. Яковлев выступал с докладами о результатах поездки. Так, в программе научной сессии Института этнографии по итогам полевого сезона 1946 г., состоявшейся 12–15 февраля 1947 г., в разделе “Экспедиции и командировки в Сибирь” был указан его доклад “Изучение Сахалина”. В архивном деле не оказалось ни протокола заседания по результатам Северо-Восточной экспедиции, ни того текста [17]. Лишь в журнальном обзоре сессии есть строка: “Сообщение об айнах сделал Н.Ф. Яковлев” [18, c. 111]. Краткое содержание другого доклада, “Древнейшие обитатели Южного Сахалина – айны”, с которым учёный выступил на сессии по поводу 25-летия Института языка и мышления им. Н.Я. Марра АН СССР в декабре 1946 г., опубликовано в обзоре советского журнала “Вестник Академии наук СССР”: «Целью поездки было исследование языка и быта древнего племени – айнов. В городе Южно-Сахалинске (Тойохара) сведений о численности айнов не оказалось, и исследователь сам объехал все айнские селения, установил по каждому из них численность населения, степень сохранности языка и бытовых особенностей айнов. <…> Сейчас даже в посёлках, где айны составляют большинство населения, только старшее поколение ещё помнит родной язык. Это тоже результат шовинистической японской политики: преподавание в школах велось лишь на японском языке, и потому молодёжь уже не понимает родной речи. “Ояпонились” айны и в бытовом отношении. Жилище по своему внутреннему убранству отличается от японского лишь большей бедностью… Во всеобщем употреблении японская одежда, и лишь у стариков можно встретить старинные рубахи… из крапивной поскони <…>. Составил таблицы слов и грамматических форм языка айнов… Докладчик подчеркнул, что сейчас перед айнами открыта широкая дорога к экономическому и культурному развитию» [19, с. 105, 106].

Там же упомянуто о попытках японских властей эвакуировать айнов с началом военных действий на Сахалине в августе 1945 г.: «Им было приказано бросить свои жилища и собраться в порт Маоку для отправки на о. Хоккайдо вместе с японцами. Когда эвакуация не удалась и айны вернулись в свои дома, их имущество оказалось разграбленным. “Так закончились мероприятия японского правительства по отношению к айнам”, иронически заметил докладчик» (там же, с. 106).

Историк Д. Стефан нашёл публикацию Н.Ф. Яковлева об айнах Сахалина в лондонском журнале [20]. В этой единственной краткой статье описаны расселение, физический тип, культура, верования и атрибуты обрядов айнов: божества камуи, культ инау, ритуальные палочки икуниси, сакральные места дома: «Айны соблюдают языческий культ, хотя они давно бросили отмечать “медвежий праздник”. <…> В переднем углу комнаты, рядом с Буддой (айны охотно исповедовали православие или буддизм, но во время войны японские империалисты запретили все религии, кроме синто) на маленькой полке можно увидеть небольшие деревянные палочки с завитками стружек вверху в виде головы и засечками глаз, рта, пупка и другими отверстиями. Они олицетворяют маленького человека – главного бога огня и очага “ундзи инау” (“ундзи” означает “огонь” по-айнски) (перевод мой. – Т.Р.)» [21, р. 277].

Также в тексте упомянуты старинные захоронения на айнском кладбище, их оформление камешками и глиняными черепками, различия в орнаменте деревянных надгробных знаков-столбов, нарты и части колыбели на разных могилах.

Н.Ф. Яковлев отметил, что «айнское слово “котан” совпадает с тюрко-татарским “котан” – лагерь, временное поселение пастухов, и монгольским “хотон” – город или деревня», а также провёл аналогию между айнским музыкальным струнным инструментом тонкори, грузинским конгури и тюрко-татарским донгуром [ibid, 277]. Спустя 70 лет после написания статьи японские учёные, исследуя происхождение тонкори, обратились к музыкальной культуре народов Северного Кавказа, предположив, что его появление у сахалинских айнов связано с выходом русских казаков к берегам Амура в середине XVII в. и последующими этнокультурными контактами в регионе [22].

Из японских источников Н.Ф. Яковлев выписал численность айнов по годам, показавшую отрицательную динамику. Советские органы выявили всего 170 айнов во время выдачи временных удостоверений японскому населению [23]. Из-за разницы данных японской и советской статистики исследователь решил сам подсчитать представителей этнической группы по месту проживания. Он застал большинство айнских семей в сёлах до их отъезда. Это позволило создать ценный список фамилий семей айнов и получить первую реальную цифру их численности на острове – “около 1200 человек” [21, р. 278]. Список Н.Ф. Яковлев привёз с собой из командировки. Но этот уникальный источник сегодня так и не найден, несмотря на поиски [24, л. 17–19 об]. Другие посемейные данные (книги, списки) айнов в архиве губернаторства Карафуто не сохранились [25]. Информацией об этой экспедиции поделился бывший работник Сахалинского областного краеведческого музея⁴⁴ и Сахалинской научной базы АН СССР Б.А. Жеребцов⁵⁵ в письме к сотруднику этого музея М.М. Прокофьеву в 1984 г.: “Доктор Н.Ф. Яковлев… предложил мне поехать с ним к айнам Сахалина… Мы объехали все их поселения… переписали всех поимённо (кажется 1159 человек) и эти списки увёз с собой Н.Ф. Яковлев… я выполнял роль японск.[ого] переводчика и наблюдателя над бытом и культурой айнов… Всех айнов переписывал я, т.к. проф.[ессор] Н.Ф. Яковлев не мог с ними изъясняться из-за незнания яп.[онского] языка, на котором говорили почти все айны. Я застал стариков айнов, которые помнили русских до русско-яп.[онcкой] войны, знали Пилсудского, революционера – ссыльного (брата фашиств.[ующего] главаря Польской республики). Пилсудский жил среди айнов, а когда уехал, то говорят, что одна айнская женщина ослепла от слёз, оплакивая его отъезд [24, л. 3, 4]⁶⁶.

Знакомство Б.А. Жеребцова с Н.Ф. Яковлевым состоялось в Южно-Сахалинском областном музее. Там московский учёный, возможно, встретился с японскими айноведами, видел бытовые и ритуальные предметы, японские книги об айнах, впечатлившие И.П. Лаврова годом позже [27]. В то лето Б.А. Жеребцов работал заместителем директора музея и, общаясь с японскими работниками, научился разговорному японскому языку. Ему разрешили сопровождать Н.Ф. Яковлева в поездках по селениям айнов с 1 по 20 (?) августа 1946 г. [28].

Студент С.Н. Раковский, в будущем известный географ, упомянув в статье об экспедиции Н.Ф. Яковлева, отметил, что самым интересным является селение Сирахама (Кирпичное), в котором живут айн Омука, владеющий русским языком и служивший переводчиком у русских до русско-японской войны, и айнка Усарусима с татуировкой вокруг губ, лучшая рассказчица сказок и историй [29].

Таким образом, Н.Ф. Яковлев стал первым советским учёным, собравшим достоверные сведения о численности, данные по языку, информацию об истории айнов, уловившим кардинальные изменения в их жизни и культуре, которые произошли за 40 лет проживания в японском обществе. Однако научные итоги его исследований оказались невелики: статья в английском журнале и два выступления на конференциях (опубликовано лишь краткое содержание одного из них). Были и другие материалы (таблицы по языку, перепись айнов, коллекция), но найти их не удалось. Судя по всему, поездка носила рекогносцировочный характер и за ней должны были последовать другие – с более широкой тематикой. В поданной директору Института языка и мышления академику И.И. Мещанинову “Докладной записке и проекте дальневосточной экспедиции ИЯМ” Н.Ф. Яковлев предлагал изучать языки Дальнего Востока: корейский, тунгусо-маньчжурские, палеоазиатские, находившиеся “на грани исчезновения”. Об айнском языке он писал: “Материалов по этому языку совсем не имеется в распоряжении советской науки. <…> они могут пригодиться при решении вопросов школьного преподавания и использования родного языка в деле поднятия культурного уровня этого народа” [30, л. 1, 2]. Исследователь планировал дальнейшее изучение айнского языка, но больше не вернулся к этому вопросу.

Социальный эффект экспедиции был более ощутимым. Н.Ф. Яковлев привлёк внимание местных властей к положению айнов. Хотя этому нет прямых доказательств, можно предположить, что после поездки учёный встретился с начальником гражданского управления Южно-Сахалинской области Д.Н. Крюковым, возможно, даже предоставил ему информацию в письменном виде, так как 26 августа 1946 г. в адрес Хабаровского крайкома ВКП(б) была направлена “Справка о положении айнов на Южном Сахалине” за подписями Крюкова и начальника политотдела П. Богачева [31, с. 155–157]. В ней сообщалось, что айны (1110 человек) живут в 13 селениях, почти не ассимилировались и браки с японцами у них – редкое исключение. “Со стороны айну нередко можно слышать просьбы – не смешивать их с японцами” (там же, с. 155). В документе сформулированы мероприятия по улучшению экономического положения айнов: “1. Выйти с предложением в Верховный Совет СССР о разрешении айнам, как коренным жителям Сахалина, принять советское гражданство… ибо усиленная агитация японцев и провокационные слухи о скором выезде в Японию ставят айнов в неопределённое положение. 2. Разрешить управлению по гражданским делам Южно-Сахалинской области выделить айнов из среды японского и корейского населения в отношении снабжения продовольственными и промышленными товарами, приравнять айнов-рыбаков в снабжении к советским гражданам, занятым в рыбной промышленности Южного Сахалина” (там же, с. 156).

Очевидно, предложения региональной власти поступили высшему руководству страны. В сложнейший послевоенный год японским рыбацким артелям, где трудились и айны, разрешили платить советскими деньгами и выдавать продуктовые карточки, которые рыбаки могли отоваривать в магазине.

В третьем пункте справки содержалась ссылка на проведённую профессором Н.Ф. Яковлевым работу среди айнов и поднятый им вопрос об улучшении их положения, а также изложена просьба к Академии наук направить специалистов для изучения этнографии этого народа (там же, c. 157).

Второе исследование айнов было предпринято Амуро-Сахалинской экспедицией Института этнографии в сентябре 1947 г. На остров поехали физические антропологи М.Г. Левин⁷⁷ и Н.П. Дебец, искусствовед И.П. Лавров. Их основная цель состояла в антропологическом изучении айнов «для разрешения “айнской проблемы” и общих вопросов антропологии Восточной и Северо-Восточной Азии» [32, с. 19]. Учёные проводили обмеры других коренных народов острова [33], а также корейцев и японцев [34]. Б.А. Жеребцова, уже сотрудника Сахалинской базы, по письму начальника отряда М.Г. Левина командировали в эту экспедицию с 16 сентября по 5 октября [35] для перевода с японского языка. Он наблюдал, как проводились измерения (рост, размеры и формы черепа, волосяной покров на теле) мужчин и женщин не старше 35 лет – выходцев из разных районов Японии [24, л. 3 об]. В с. Сирахама (Кирпичное) с учёными работал айн Сиракава, знавший русский язык. Участники экспедиции собрали коллекцию “медвежьих” амулетов, информацию о бытовых особенностях и ритуалах, а также оттиски орнаментов айнских надгробий. Интересно было бы прочитать описания камлания айнской шаманки с бубном и культовых мест возле селений, которые упоминаются в статье Левина [33], но полевые записи учёных в архивах также не обнаружены.

Поездка состоялась в год активной репатриации бывшего японского населения и начала отъезда айнов в Японию. Эти события затронули работу экспедиции. Вот что Академия наук сообщала в аппарат уполномоченного при Совете министров СССР по делам репатриации: “Амуро-Сахалинской экспедиции Института этнографии АН СССР было поручено провести антропологические исследования айнского населения Южного Сахалина. Поскольку значительная часть айнского населения, объявив себя японцами, находится в лагере № 379 (Маоко) (репатриационном лагере в г. Холмск. – Т.Р.), экспедиция обратилась в администрацию лагеря с просьбой о допуске в лагерь для производства исследований. В настоящее время экспедиция вернулась в Москву и вопрос о её работе в лагере отпал” [36, л. 248].

Дело в том, что 14 сентября по пути в с. Рандомари учёные попросили допуск в транзитный лагерь, где было около 5 тыс. репатриантов, но их не пустили на режимный объект из опасения “неправильного истолкования японцами проводимой научной работы” [37, л. 145].

В 1948 г. из Академии наук в аппарат уполномоченного по делам репатриации сообщили, что “это племя (айнов. – Т.Р.) с точки зрения дальнейших исследований интереса для них (учёных Института этнографии. – Т.Р.) не представляет, и они не возражают против отправки айнов в Японию” [38]. Явно произошёл поворот политики в отношении айнов. Официальное мнение Академии наук о судьбе этого народа пошло вразрез с прежними выступлениями Н.Ф. Яковлева.

В научном архиве М.Г. Левина хранится безымянный машинописный текст (10 страниц) об айнах с обрезанным сверху первым листом, где обычно пишется фамилия автора. Приведём небольшой отрывок из него: “В пределах СССР айны обитают в немногих пунктах Южной части острова Сахалина. Общее количество айнского населения на Южном Сахалине исчислялось в 1945 г. приблизительно в 1200 человек. <…> Слово эндзю/эндзу/ в значении человек /эндзю- утара/ люди- известно и в современном языке сахалинских айнов. <…> Большинство айнов работало на японских рыбных промыслах и влачило жалкое существование… Айнские дети обязаны были посещать японские школы, где айнский язык был совершенно изгнан, так что в последние годы лишь старшее поколение помнит ещё айнский язык, молодёжь же говорила только по-японски. Под давлением японцев айны почти утратили свою самобытную культуру и вынуждены были оставить многие свои обычаи и обряды” [39, л. 1, 2, 6, 7].

Этот текст мог принадлежать востоковеду Н.В. Кюнеру, и тогда последние данные об айнах Сахалина были взяты им у Н.Ф. Яковлева. Но это также мог быть один из отчётов Н.Ф. Яковлева, так как в нём содержится примерно та же информация, что опубликована в “The Asiatic Review”, но в расширенном виде. В годы сталинских репрессий была распространена практика вымарывания лиц и фамилий репрессированных людей в книгах, на фото и т.д. Поскольку Н.Ф. Яковлева позже уволили и поместили в психбольницу, его фамилию на листе могли срезать. Но это лишь догадка – к сожалению, сегодня едва ли кто-то прояснит происхождение этих материалов.

Три коротких сообщения – об Амуро-Сахалинской экспедиции, антропологических исследованиях, искусстве и культах нивхов и айнов – были опубликованы спустя два года [27, 32, 33]. Фотографии Амурской части экспедиции доступны на сайте Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН (http.://photo.iea.ras.ru/catalog.html); фотоматериалов по народам Сахалина нет, отсутствуют они и в архивах. Институт этнографии организовал только две экспедиции к айнам – в 1946 и 1947 гг. – и программа изучения этого народа была досрочно свёрнута. Полноценных этнографических исследований, значившихся в плане, не последовало.

Сахалинская научно-исследовательская база АН СССР, созданная в 1946 г. под Южно-Сахалинском, была самым крупным подразделением Академии наук на Дальнем Востоке⁸⁸. Буквально через месяц после экспедиции Н.Ф. Яковлева, в сентябре 1946 г., на совещании в Областном управлении по гражданским делам были заслушаны выводы комиссии АН СССР во главе с А.П. Судоплатовым о задачах базы [31]. Комиссия обосновала важность таких исследовательских направлений, как геология, разведка природных ресурсов (нефти, угля), ботаника, зоология (в том числе для нужд животноводства), отметила факт существования на базе музея и библиотеки, а также подчеркнула необходимость работы отделения этнографии для изучения освоения русскими Сахалина, коренных народов и “разрешения главных вопросов советской этнографии в области изучения айну” [40, л. 85–88]. Возможно, и это заявление появилось под влиянием экспедиции Н.Ф. Яковлева.

Для решения поставленной задачи комиссия рекомендовала трёх сотрудников Сахалинского областного музея, и среди них – Б.А. Жеребцова, “который провёл рекогносцировочную экспедицию по обследованию современного состояния айну, собирает материал для диссертации, которую готовит к защите” [40, л. 89]. Поездка с Н.Ф. Яковлевым сильно повлияла на научные интересы молодого археолога, который стал изучать культуру айнов, используя свои возможности сотрудника Сахалинского областного музея. В письме М.М. Прокофьеву он упоминает, что опирался на записи и коллекции японских работников музея: бывшего директора Ямамото Тосио, доктора Вада Бундзиро, историка Кокити Окуяма, которые познакомили его с трудами Тории Рюдзо, Киндаити Кёсукэ и айнского учёного Тири Масихо. Именно Б.А. Жеребцов принял у японских учёных коллекции, не разрешённые к вывозу в Японию [41, л. 4, 5].

Он начал работать в географо-этнографическом секторе базы, научное руководство которым осуществлял биолог, доктор наук А.И. Толмачёв [42]. Став младшим научным сотрудником базы, Б.А. Жеребцов читал лекции, выезжал на консультации во Владивосток, в Москву, изучал книги по айнам в библиотеке базы, куда из частных собраний и библиотек области поступали все собранные японцами книжные фонды на разных языках [43, л. 5]. Используя опыт Н.Ф. Яковлева, начинающий учёный сделал сводку численности айнов и японцев на Сахалине (1919–1940 гг.) из справочников и таблицу данных по сёлам на 1946 г. [44]. Деятельность Б.А. Жеребцова предусматривала создание “полной сводной работы по этнографии Сахалинских айнов” для решения вопроса этногенеза и выяснения причины вымирания айнов, а также “в целях возрождения народа” [45, л. 41, 42].

Самостоятельные экспедиции к айнам 1948 г. стали важной вехой биографии Б.А. Жеребцова. Разрешение начальника штаба Сахалинского округа погранвойск МВД позволяло ему посетить пять селений айнов: Сирохама, Нитой (восточный берег), Райчиси, Уссиро, Тарандомари (западный берег) [41, л. 9, 9 об]. Первую поездку (17 сентября–14 октября) он совершил вместе с фотографом И.С. Квачом, сделавшим изумительные этнографические снимки айнов и их селений [46]. Второй выезд, согласно отчёту, состоялся 18  октября–15 ноября (в приказе 25.11.1948). Б.А. Жеребцов собрал предметы с айнского кладбища с. Раичиси для музея базы. Не без участия исследователя поднимался вопрос о передаче Сахалинской научно-исследовательской базе японских храмов для создания музея [47]. Распоряжение Совета министров СССР за подписью Сталина разрешало использовать храмы для размещения культурных учреждений [48]. Но инициатива не была реализована. Пролежав десять лет в Сахалинском комплексном научно-исследовательском институте ДВНЦ АН СССР в п. Ново-Александровск, коллекция Б.А. Жеребцова попала в Сахалинский областной краеведческий музей [49].

Небольшая рукопись первого отчёта Б.А. Жеребцова с фотокадрами И.С. Квача – важный источник для изучения социальных изменений в сообществе айнов в период их репатриации в составе японского населения [43, л. 1–20]. К июлю 1949 г. учёный также подготовил машинописный отчёт “Материальная и духовная культура сахалинских айнов” с рисунками из книг и фотографиями И.С. Квача [50]. Эта работа – историографический обзор на основе русских, европейских, японских изданий с описанием традиционной материальной и духовной культуры айнов. Особую ценность здесь представляют фотографии айнов и их селений. По признанию Б.А. Жеребцова, он собирал предметы и “литературно-архивные материалы”, а современной “японизированной” культурой не интересовался [43, л. 4]. Но его наблюдения современной жизни айнов всё же отражены в тексте. Принимая выводы статьи А.П. Окладникова и японских работ, Б.А. Жеребцов опровергает теорию Л.Я. Штернберга и склоняется к тому, что айнская культура является островной и автохтонной для Японии, Курил и Сахалина. В письме М.М. Прокофьеву о своих открытиях тех лет он пишет: «Основной район становления айнов как племени или народности были центр.[альный] район гл.[авного] яп.[онского] острова Хонсю, Хоккайдо, Юж.[ный] Сахалин и Курилы (особенно Кунашири и Сикотан). <…> Изучение всего этого привело к необходимости оставить “теорию” Штернберга (его работа “Айнская проблема”) об индонезийском происхождении айнов. Айны – это автохтонное население Яп.[онских] островов, Ю.[жного] Сахалина и Курил… даже название главной высоты вулкана Японии (южнее Токио) Фудзияма имеет айнское происхождение. Японское “фудзи” деривит айнского “удзи” (огонь). <…> “знаменитый” орнамент на керамике айнов, истолкованный Штернбергом как индонезийский, является просто оттиском кручёной верёвки или ткани на сырых глин.[яных] горшках перед обжигом. Айны лепили их от руки, т.к. не знали гончарного круга. Айны перед нач.[алом] ХХ века переживали ещё культуру каменного века с некот.[орыми] элементами металла» [41, л. 5 об].

Отчёты Б.А. Жеребцова и часть фотоплёнок И.С. Квача чудом сохранились в научной библиотеке базы. О них знали её работники, но их не видели и не упоминали этнографы – до тех пор, пока эти материалы не были опубликованы [42, 51 ]. Большая заслуга в возвращении из небытия имени и работ Б.А. Жеребцова принадлежит научному сотруднику Сахалинского областного краеведческого музея М.М. Прокофьеву, издавшему биографию и отчёты учёного [42, 51–53]. Содействие в этом оказали заведующий сектором В.Г. Воронов и руководство Института морской геологии и геофизики (ИМГиГ) – бывшей Сахалинской научно-исследовательской базы. Публикация отчётов Б.А. Жеребцова под редакцией С.А. Арутюнова была высоко оценена известным этнографом А.В. Смоляк – участницей Амуро-Сахалинской экспедиции 1947 г. в Хабаровском крае [54].

Институт языка и мышления им. Н.Я. Марра АН СССР организовал Северную лингвистическую экспедицию, в которой участвовали специалисты Ленинградского университета К.А. Новикова и В.В. Савельева. В 1949 г. несколько месяцев они изучали языки коренных народов Сахалина, в том числе айнов. Уже после репатриации японского населения они выявили 30–34 айна в Поронайском р-не [55]. В с. Устье от Камугайна Кёчидзё Новикова и Савельева записали четыре текста, примеры и тематические словарные записи. От Симодо Коспа в с. Тарайка им удалось получить фразеологические примеры [56]. Незнание языков и отсутствие переводчика весьма затруднили общение лингвистов с айнами, что заметно отразилось на результатах их работы. Записи из экспедиции хранятся в архиве К.А. Новиковой в Национальной библиотеке Республики Саха (Якутии).

Особняком стоит имя Н.А. Навиндовского⁹⁹, учёного секретаря Приморского филиала Географического общества СССР, зафиксировавшего фольклорные тексты айнов Сахалина в 1946 г. Большую помощь ему оказал тот самый айн Сиракава из Сирахамы, который содействовал экспедиции М.Г. Левина, Н.П. Дебеца и И.П. Лаврова, знавший русский язык благодаря занятиям в школе Б.О. Пилсудского для айнских детей [44; 57, с. 226]. Н.А. Навиндовский обратился в журнал “Советская этнография” по поводу печати собранных текстов [57, с. 228], но публикация трёх переведённых им айнских сказок появилась значительно позже и в другом издании [58]. Рукопись исследователя хранится в архиве Общества изучения Амурского края [57, с. 228].

ИСТОРИКО-ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНТЕКСТ, СУДЬБЫ УЧЁНЫХ И АЙНОВ

В послевоенные годы ужесточение тоталитарного режима в СССР чувствовалось во всём. Партийное руководство вмешивалось в научную деятельность, культуру, образование, устраивало публичные обсуждения статей Сталина. Разгром генетиков, борьба с “космополитизмом” и “марризмом”, травля учителей и учёных были реальностью тех лет. Сахалинский обком ВКП(б) снял замдиректора и учёного секретаря Сахалинской научной базы для “изжития антимичуринских позиций и недостатков”, Академии наук предложил изменить структуру базы, а географо-этнографический сектор сделать географическим [59]. После увольнения Б.А. Жеребцова в связи с окончанием работы по теме и истечением срока договора (15 июля 1949 г.) [60] руководитель базы академик С.И. Миронов предложил закрыть географо-этнографический сектор [57, с. 225]. События того времени Б.А. Жеребцов описал ёмко: «“Японизированных” айнов и толкнули уйти в Японию во время репатриации японцев с Сахалина. В связи с этим была прекращена моя работа в АН СССР, а сектор был закрыт» [41, л. 5 об].

В начале 1950-х годов комиссии обллита изъяли из Сахалинского областного краеведческого музея японские коллекции. В решении облисполкома среди “недостатков” музея отмечалось: “Большое место среди народов Севера занимают айны, которых на территории области единицы. Орочам и нивхам отведён уголок, показывающий эти народности только в глубоком прошлом, тогда как при Советской власти это активные строители коммунизма” [61, л. 58].

Б.А. Жеребцов и Н.Ф. Яковлев оказались вне науки, и эта параллель в судьбах двух учёных очевидна. Начинающего исследователя Жеребцова с опытом полевой работы не приняли в аспирантуру МГУ даже для написания работы по античной археологии. К айнской теме он не вернулся, хотя увёз с собой музейные книги, рукописи и фотографии. Поэтому они и сохранились, а спустя десятилетия возвратились в Сахалинский областной краеведческий музей [42].

Профессора Н.Ф. Яковлева в 1951 г. с формулировками “за систематическое невыполнение плана” и “нежелание включиться в работу по перестройке научной работы в свете выступлений Сталина о языке” уволили из Института языкознания, где он был членом Учёного совета, и как “неразоружившегося марриста” – из Московского института востоковедения [62, л. 104; 63, с. 104]. Н.Ф. Яковлев пытался восстановиться на работе, но ему это не удалось. После такого удара он оказался в психиатрической больнице и больше не вернулся к научной деятельности, или ему не дали вернуться [63, c. 105]. По воспоминаниям внучки учёного, писательницы Л.С. Петрушевской, её дед очень негативно относился к Берии. О возможных причинах его увольнения В.М. Алпатов пишет: “Невоздержанный на язык Яковлев что-то говорил, по одним воспоминаниям, про Л.П. Берия, по другим, про М.А. Суслова, и это стало известно в инстанциях. Но точных данных нет” (там же, с. 104). Можно лишь гадать о зловещей роли функционера Берии в судьбе учёного.

Причины репрессий по отношению к Б.А. Жеребцову и Н.Ф. Яковлеву кроются, скорее всего, в том, что учёные участвовали в исследовании айнов, продвигали идею советизации этой этнической группы, а также в их “контактах с японцами” во время экспедиции на Сахалин. Политический контекст проблемы массово уехавших в Японию айнов всё больше выходил на первый план. В Японии к 1950 г. началось движение бывших жителей Итурупа, Кунашира и других островов Южных Курил за возвращение этих земель. В местной печати появились статьи со ссылкой на курильских айнов как на “живых свидетелей” мирного развития их общей с японцами-вадзин родины [64]. Чуть позже также обострились разногласия между СССР и США по мирному договору, подписанному в 1951 г. между частью стран антигитлеровской коалиции и Японией [65]. Позиция американских политиков и активизация японской стороны создавали для Советского Союза опасность ревизии итогов Второй мировой войны. В данной ситуации уехавшие в Японию айны могли рассматриваться политическими оппонентами СССР как орудие в оспаривании прав на Курилы и Южный Сахалин.

В этих условиях советское руководство ужесточило внутреннюю политику и режим секретности во всех сферах. Учёных, поднимавших ранее вопрос об интеграции айнов в СССР, уволили из научных учреждений, чтобы нейтрализовать их и скрыть любую информацию о коренных жителях островов. Незадолго до смерти Сталина, 7 февраля 1953 г., секретно был издан приказ № 418с Главлита “О запрете опубликования в открытой печати каких-либо сведений о народности айны в СССР” [66]. Полагаем, что поэтому цензоры изъяли айнские материалы из всех учреждений, может быть, и архив Н.Ф. Яковлева, который вообще оказался “не собран” [63, с. 105]. Это политическое решение надолго закрыло советским учёным возможность изучения айнов. На годы прекратились этнографические экспедиции в пограничную Сахалинскую область. Собранные материалы могли бы стать базой для дальнейших исследований и разработки новых подходов в айноведении.

* * *

Советский период изучения айнов Сахалина был коротким. Представленные материалы свидетельствуют о сложности условий этнографического поля. Ведущие позиции в исследованиях занимали учёные Академии наук СССР: Института этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая, Института языка и мышления им. Н.Я. Марра и Сахалинской научной базы, которые работали по научным планам. Состоялись четыре экспедиции к айнам Сахалина с участием семи учёных – трёх лингвистов, двух физических антропологов, искусствоведа и археолога – общей длительностью около четырёх месяцев. Трижды и дольше других у айнов был археолог Б.А. Жеребцов. Собранная информация опубликована далеко не в полном объёме: в научный оборот на сегодняшний день введены четыре коротких сообщения, одна этнографическая статья на английском языке, одна статья о языках Сахалина и два отчёта об экспедициях.

К объективным факторам, повлиявшим на досрочное свёртывание научных планов институтов, следует отнести политико-идеологическую обстановку, отъезд айнов и ужесточение режима секретности в отношении любой связанной с ними информации. Существенно снизили возможности исследования субъективные факторы – языковой барьер и отсутствие профессиональных переводчиков, временны́е рамки. К сожалению, в рассматриваемый период направление “этнография современности” ещё не сформировалось и многое было упущено: не изучены локальные группы и их связи, взаимодействие айнов Сахалина с другими народами острова и материка [54], их “японизированная” культура и многое другое. Очевидно, не были достаточно разработаны критерии и тематика сбора данных у информантов. Концентрация на проблеме происхождения айнов не позволила увидеть другие открывшиеся научные возможности. Эта совокупность факторов сказалась на развитии отечественного айноведения: теоретические статьи и монографические исследования по истории и культуре айнов Сахалина как отдельной этнической группы так и не были подготовлены. Археологические работы на острове начались только в середине 1950-х годов под общим руководством А.П. Окладникова.

Научный вклад Н.Ф. Яковлева и Б.А. Жеребцова в изучение айнов был забыт в СССР на многие годы. Попытка организовать изучение коренных народов в Сахалинском филиале АН СССР потерпела неудачу. В ходе поиска нами выявлено, что многие фотографии, полевые записи, выступления, а также данные переписи айнов были изъяты из разных архивов по политическим мотивам и до сих пор остаются закрытыми.

Однако недолгий период советских исследований айнов всё же дал ощутимые научные результаты: получены данные статистики, собраны этнографические материалы и языковые примеры. Зафиксирован “в поле” поворотный этап истории сахалинских айнов – выбор эмиграции под видом репатриации. Последние айнские коллекции ритуальных предметов собраны на кладбищах и священных местах и переданы в музеи [27, 49]. Эти материалы были интерпретированы в генезисе айнского орнамента¹⁰¹⁰ и дополнили концепцию медвежьего праздника “айнского типа”, истоки которого учёные искали в древних связях айнов с южными культурами. Распространение этого праздника у народов Амуро-Сахалинского региона объяснялось влиянием культуры айнов [27, 67].

Спустя десятилетия были введены в научный оборот сохранившиеся по счастливой случайности отчёты Б.А. Жеребцова, осветившие вопросы традиционной культуры сахалинских айнов, и визуальные источники, созданные И.С. Квачом.

Самым успешным стало антропологическое исследование айнов Сахалина, продвинувшее советскую школу физической антропологии. По выражению Я.Я. Рогинского, “Левин являлся первым советским антропологом, да и первым антропологом в России, лично изучавшим айнов” [68, с. 153]. В период оттепели М.Г. Левин опубликовал монографию по этнической антропологии Дальнего Востока в серии “Труды Северо-Восточной экспедиции”, используя антропологический материал как исторический источник [34]. В ней он представил историографию работ об айнах и обзор теорий их происхождения. Взяв данные измерений и источники по археологии и этнографии, на основе разработанной новой систематики М.Г. Левин выделил реликтовые очаги расообразования, ареалы контактов двух ветвей монголоидов в тихоокеанском регионе, затронул проблемы этногенеза коренных народов Амура, Сахалина и сопредельных территорий. В главе “Айнская проблема” исследователь обобщил особенности антропологического типа и культуры айнов Сахалина, отличающие их от айнов о. Хоккайдо, и подчеркнул фактор внутригрупповой изменчивости народа в условиях островной изоляции [там же, с. 252]. Он также выявил айнские признаки в амуро-сахалинском антропологическом типе нивхов, а монголоидные признаки сахалинских айнов объяснил нивхской примесью [там же, с. 303]. Теория австралоидности айнского антропологического типа утвердилась в советской науке. Иные подходы в советском айноведении появились лишь в 1980-е годы.

Северо-Восточная экспедиция оказала большое влияние на структурные изменения в советской этнографии, став предтечей создания сектора Севера и длительной Северной экспедиции Института этнографии АН СССР [69]. Позже некоторые её материалы были востребованы в публикациях по разработке проблем этнографии народов Дальнего Востока, в формулировке теории историко-этнографических областей и хозяйственно-культурных типов, в справочных материалах.

Круг источников того периода необходимо расширить за счёт публикации сохранившихся рукописей упомянутых авторов, а также поиска и публикации других работ. Научные материалы и впечатления советских учёных ценны для изучения состояния общества сахалинских айнов конца 1940-х годов, ведь сегодня этой этнической группы практически нет, как нет и монографий об истории айнов Сахалина – древнейшей этнической общности, существенно отличающейся от других народов Восточной Азии. Кроме того, эти материалы нужны для изучения советской этнографии послевоенного периода, столкнувшейся с вызовами тоталитарной власти и её политики.