Вестник РАН, 2022, T. 92, № 6, стр. 540-550

Саморегуляция естественных экологических систем поддерживает благоприятную окружающую среду на Земле. Эта способность основана на относительной взаимозаменяемости экологически близких видов живых организмов в природных сообществах. Популяции каждого вида нуждаются в характерном для них минимальном жизненном пространстве, вмещающем необходимые им ресурсы и условия существования. Чем более подвижны и крупны особи, тем больше размер территории, необходимой для их популяции. При этом именно крупные и подвижные животные, концентрируясь в местах с доступными пищевыми ресурсами, регулируют состояние экосистемного покрова на наиболее значительных по масштабу территориях. При расчленении (фрагментации) природных ландшафтов, например, магистралями и застройкой, отдельные их участки становятся слишком малы для некоторых видов. Поэтому необходимо, чтобы между топографически изолированными участками сохранялась хотя бы экологическая связь, то есть чтобы особи, составляющие в совокупности жизнеспособную популяцию, могли перемещаться между населяемыми участками. Тогда функционально связанные между собой территории образуют природный каркас экологической стабильности [1], в пределах которого саморегуляция экосистем осуществляется благодаря сохраняющимся экологическим связям между отдельными его частями.

Концепция экологического каркаса состоит в том, что сохранение его способности к саморегуляции может быть достигнуто путём целенаправленного обеспечения его функциональной целостности. В связи с этим особую ценность приобретают очень большие природные массивы, в пределах которых могут обитать жизнеспособные популяции крупных хищных млекопитающих и птиц, а также стадных травоядных млекопитающих. В таких природных массивах сохраняется качественно полноценная биота: на всех пространственно-иерархических уровнях организации экосистем в каждом функциональном блоке присутствуют разнообразные, в том числе экологически близкие виды, экологические ниши которых частично перекрываются, благодаря чему при вре́менных снижениях численности отдельных видов их место занимают другие и общий экологический баланс сохраняется [2, 3]. Именно эти природные массивы наиболее значимы для поддержания экологического баланса на глобальном уровне, выступая в качестве экологических доноров по отношению к связанным с ними менее крупным природным территориям.

В середине 1990-х годов была сопоставлена нарушенность природных экосистем в различных регионах России по сокращению их площади [4, 5] и по уменьшению фитомассы, приходящейся на единицу площади природных экосистем [6], с экологическим благополучием региона в целом [7], а также составлена шкала соотношения между нарушенностью природных экосистем и состоянием природного каркаса [8–10]. Выявлен трансконтинентальный непрерывный ряд минимально нарушенных природных экосистем от Тихого океана на востоке до Фенноскандии на западе, для обозначения которого введён отдельный топоним – Великий Евразийский (Евро-Азиатский) природный массив (ВЕПМ) [8, 9].

Если бытовые, подчас ошибочные, представления о “бескрайних просторах девственной природы” в России существуют давно, то обоснование целостности ВЕПМ и осознание теоретической и практической важности его существования стало географическим открытием, значимым на фоне усиления межрегиональной взаимозависимости, характерной для эпохи антропоцена. В “Концепции перехода Российской Федерации к устойчивому развитию” отмечено, что в России сохранился крупнейший на планете массив естественных экосистем (8 млн км²), который служит резервом устойчивости биосферы, но его местоположение в данном документе не указано.

При составлении индикативной схемы экологического каркаса России на основе совмещения пространственных данных о местоположении, с одной стороны, природных территорий, обладающих повышенной природоохранной ценностью (ключевых территорий экологического каркаса), и, с другой стороны, различных объектов, затрудняющих экологические связи между природными территориями, выполнено первичное картографирование ВЕПМ [11]. Более подробно Великий Евразийский природный массив исследован, исходя из биомной организации экосистемного покрова [12, 13]: каждый биом (либо его топографически или экологически целостная часть) рассматривается целиком, включая и природные, и коренным образом преобразованные территории, поскольку они фактически взаимодействуют между собой. С учётом этого производится оконтуривание биомов и их частей, где находится сплошной природный массив, в целом сохранивший полноценную биоту и способность к саморегуляции.

Из состава природных территорий при оконтуривании исключаются селитебные зоны, коммуникации с неприродным покрытием, инфраструктура горнодобывающей промышленности, пашня. Вырубки леса и пожарища в глубине ВЕПМ рассматриваются как обратимые изменения, однако если частота таких воздействий превышает время достижения биотой хотя бы ранней стадии восстановления природного сообщества, то такие изменения фактически становятся необратимыми [10]. При оценке надёжности экологических связей между природными территориями отдельно учитывается, что расположение рядом нескольких параллельных транспортных коммуникаций, например, железной дороги и автострады, усиливает барьерный эффект для перемещающихся животных [3].

В 2020 г. проведено уточнение ранее полученных результатов на основе анализа актуальных открытых геопозиционированных данных о развитии промышленной и транспортной инфраструктуры и о распределении селитебных территорий и пахотных угодий [10]. Такие данные верифицированы полевыми наблюдениями методом дальних скоростных маршрутов [15] и наблюдениями на модельных участках. С учётом результатов предыдущих лет составлена карта конфигурации ВЕПМ по состоянию на конец 2020 г. (рис. 1). Наибольшая доля природных территорий отмечена в тундровых биомах и некоторых горно-таёжных оробиомах. Доля природных территорий в преимущественно лесных и лесостепных биомах обычно ниже.

Рис. 1.

Карта границ ВЕПМ по состоянию на 1 декабря 2020 г.

Из-за объектов нефтегазодобывающей промышленности трансформацией природных экосистем на значительной площади в наибольшей степени затронуты следующие биомы: Кольско-Большеземельско-Тазовский, Мезено-Печорский (восточная часть), Западносибирский северный, Прибалтийско-Ветлужский среднетаёжный (восточная часть), Приуральский (восточная часть), Обь-Иртышский, Верхневилюйский (в юго-восточной части), оробиом Енисейского кряжа (в юго-восточной части).

Анализ распределения так называемых “ландшафтных” (вне населённых пунктов) пожаров показывает, что они наиболее вероятны вне лесного фонда и федеральных особо охраняемых природных территорий, то есть преимущественно на нелесных землях. Малонарушенные лесные территории наименее подвержены пожарам в лесном фонде [15]. В пределах Великого Евразийского природного массива от пожаров больше всего пострадали Амуро-Зейский и Амуро-Уссурийский биомы. Зейско-Буреинский биом и часть Амуро-Уссурийского биома выпали из состава ВЕПМ в результате интенсивного хозяйственного освоения, и именно здесь наиболее часто происходят пожары.

В результате рубки леса наибольшие площади малонарушенных лесных территорий потеряли Мезено-Печорский северотаёжный, Западносибирский северный северотаёжный, Прибалтийско-Ветлужский среднетаёжный, Обь-Иртышский, Верхневилюйский, Центральноякутский, Ангарский южнотаёжный биомы, а среди оробиомов – Западноуральский, Енисейского кряжа, Бурятский, Шилкинский, Алдано-Майский, Верхнезейский, Южноохотский, Среднесихотэ-Алинский. Заготовка древесины часто смещается даже в зону притундровых лесов, причём принимаются решения о сокращении площади соответствующей категории защитных лесов. Антропогенные нарушения, в том числе вырубка леса и создание инфраструктуры, ускоряют процесс таяния вечной мерзлоты.

В Арктической зоне Российской Федерации изъятие значительных участков земель из традиционного природопользования может привести к разрыву целостности угодий, вызвать нарушение мерзлотного и гидрологического режима. На фоне изменений климата происходит увеличение площади экосистем, деградирующих как за счёт накапливаемого эффекта воздействий, так и вследствие медленных процессов восстановления. Сравнительно низкая фрагментация большинства регионов Арктической зоны говорит о том, что очаговый характер антропогенной трансформации экосистем пока ещё не перерастает во фронтальный.

В качестве исходных данных о динамике фитомассы использован набор пространственно интегрированных данных в углеродном эквиваленте [16]. При моделировании взяты два временны́х ряда: 2000–2003 и 2017–2020 гг. Для каждого ряда использованы данные классификации ландшафтов на основе программы MCD12Q1 и регионализация карты экорегионов мира [17]. Это позволило осуществить моделирование запасов надземной фитомассы в контексте различных типов трансформации энергии для биомов. Для верификации и сравнения привлекались материалы Базы данных им. Н.И. Базилевич Института географии РАН (рег. № 2017621515).

В таблице 1 приведены сведения о положительных и отрицательных изменениях запасов надземной фитомассы в рассматриваемых типах биомов Северной Евразии. Суммарно отрицательный тренд запасов наблюдается в XXI в. в безлесных тундровых, степных и пустынных биомах. Они имеют более короткое характерное время реакции на климатические сдвиги, чем леса.

В биомах лесостепи, степи и опустыненных земель Северной Евразии значительное влияние на баланс удельных и площадных параметров фитомассы оказывают, помимо климатических факторов (засухи, межсезонные изменения осадков и пр.), ведение сельского хозяйства и другие экономико-географические воздействия. Отмечен фоновый отрицательный тренд запасов фитомассы в Тоболо-Приобском и Даурском биомах. Наблюдается расширение площадей послелесных лугов по южной границе лесных биомов, например в Сихотэ-Алинском южном оробиоме, где из-за частых пожаров формируется саванноидный тип ландшафта.

В тундрах к началу XXI в. запасы фитомассы выросли в среднем на 15–30% [18], но в 2000–2019 гг. отмечались лишь погодичные флуктуации. Снижение запасов надземной фитомассы отмечено в южной полосе, тогда как в типичной и арктической тундре, наоборот, наблюдается слабый положительный тренд, в том числе за счёт олуговения и закустаривания. Общий тренд изменений в тундре нарушается ростом запасов фитомассы вдоль долин рек, который распространяется в северном направлении: это отражение продвижения лесов на север по наиболее защищённым участкам ландшафта. На полуостровах Ямал и Таймыр, где отмечен высокий темп потепления (0.8–0.9°С/10 лет), надземная фитомасса в XXI в. не увеличивается [19]. Ожидавшееся соответствие изменений в продукционном градиенте экосистем зональному климатическому градиенту оказалось необоснованным.

В лесах наблюдается кластеризация отрицательных изменений, что, очевидно, является отражением очаговых трансформаций экосистем (пожары, рубки, очаги вредителей и болезней леса, усыхание лесов при изменении дренажа). Более умеренные изменения показывают сукцессии и естественное развитие экосистем. Рост запасов фитомассы фиксируется в лесных биомах Центральной и Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. Наиболее заметно он проявляется в Верхневилюйском среднетаёжном, Центральноякутском среднетаёжном, Амуро-Зейском южнотаёжном, Амуро-Уссурийском подтаёжном биомах, Алдано-Майском и Янкано-Джагдинском оробиомах. Это связано, по-видимому, с процессами лесовосстановления после массовых рубок и пожаров, что подтверждается кластеризованностью участков при фоновом положительном тренде.

Проведённый анализ показал различные для отдельных типов экосистем, биомов и регионов ВЕПМ формы и направления динамики запасов надземной фитомассы. Эти изменения в XXI в. сопоставлены с данными по уменьшению фитомассы на единицу площади экосистем к концу XX в. [6]. Таким образом получена оценка удельных потерь фитомассы (деградации) экосистем в различных биомах к настоящему времени по сравнению с их исходным состоянием (рис. 2).

Рис. 2.

Потери фитомассы в естественных экологических системах ВЕПМ

На основе изложенных выше результатов выполнены оценки экосистемных услуг, связанных с ВЕПМ. Они разделены на две большие группы в соответствии со спецификой пользования ими: поддерживающие и регулирующие услуги; обеспечивающие услуги.

Для оценки экосистемных услуг уточнены данные о допустимых пастбищных нагрузках на экосистемы и ландшафты, связанные с землями лесного фонда [20]. В соответствии с колебаниями уровня цен определены значения биоресурсных экосистемных услуг по состоянию на декабрь 2020 г. Для этого использован разброс закупочных цен (за вычетом крайних значений) на соответствующие виды биоресурсов по данным международного торгового портала ЛеснойРесурс.РФ (https://woodresource.ru/browse/buy/les-na-kornyu/), российского агропромышленного сервера АГРОСЕРВЕР.ru (https://agroserver.ru/), сети региональных бизнес-порталов RegTorg.Ru (http://www.regtorg.ru/), торговых порталов Агробазар (https://agrobazar.ru/) и ДикоЕд (https://dikoed.ru/). Уточнены ранее полученные расчётные значения удельных величин экосистемных услуг основных типов ландшафтов Великого Евразийского природного массива (табл. 2).

Соотношение типов ландшафтов, характерное для групп биомов, косвенно определено по материалам официальной статистики [21, 22] в сопоставлении с ранее собранными материалами и дополнительными литературными сведениями [23]. На этой основе рассчитаны экосистемные услуги, связанные с биомами ВЕПМ, в зависимости от площади природных территорий каждого из биомов, входящих в его состав – от 10 079 до 36 246 млрд руб./год. Объём ВВП России за 2020 г. составил в ценах на начало 2021 г. 106606.6 млрд руб. [24]. Таким образом, расчётные показатели экосистемных услуг, связанных с природными территориями ВЕПМ, соответствуют примерно 10–35% годового ВВП страны. Определяющие состояние биосферы, включая среду нашего обитания, поддерживающие и регулирующие экосистемные услуги, связанные с природными территориями биомов Великого Евразийского природного массива, составляют от 6384 до 8578 млрд руб./год.

Монетарные оценки средообразующих (поддерживающих и регулирующих) экосистемных услуг позволяют рассматривать Россию как глобального экологического донора. Такие оценки фактически должны соответствовать средствам на компенсацию возможной утраты этих услуг, что следует в том числе из применяемых методик расчёта. Однако столь большие дополнительные средства на указанные цели никогда не резервируются. Более того, при любых финансовых затратах компенсация средообразующих экосистемных услуг в планетарном масштабе технически неосуществима, по крайней мере в обозримом будущем. В связи с этим наивно говорить об экономии средств, которые можно затем перераспределять. Более реалистично признать, что это непосильные затраты, которых мы избегаем благодаря существованию современной природы, но которые поставят человечество в тупик, если их необходимость перейдёт в практическую плоскость. Отсюда следует, какой объём инвестиций в сохранение природы ВЕПМ был бы экономически эффективен. Это должно учитываться при разработке и применении международных организационно-правовых инструментов стимулирования мер по смягчению глобальных климатических изменений и адаптации к их негативным последствиям в соответствии с Рамочной конвенцией ООН об изменении климата.

Значительные объёмы обеспечивающих экосистемных услуг (от 3732 до 27 668 млрд руб./год) свидетельствуют в пользу поддержки традиционного природопользования, практикуемого народами, населяющими регионы Великого Евразийского природного массива, а также в пользу экологически обоснованных проектов дальнейшего хозяйственного освоения этих регионов для неистощительного природопользования. Туристические фирмы и индивидуальные предприниматели, организующие посещение природных территорий ВЕПМ, делают упор именно на рекреационную деятельность, но не связаны с использованием биоресурсов, то есть экономический интерес к сохранению биоресурсов в данном случае ограничен их рекреационной привлекательностью. В связи с этим уместно более внимательное отношение к воздействию этой деятельности на особо охраняемые и другие природные территории массива.

Для стабильного использования экосистемных услуг ВЕПМ нужно формирование устойчивого рынка товаров и обеспеченных ими услуг. Огромный объём биоресурсных экосистемных услуг открывает потенциальную возможность их использования. В то же время если спрос неожиданно резко возрастёт, то без необходимой маркетинговой подготовки это вызовет обвал цен на продукцию и сделает её производство неэффективным. Нужно активное распространение бренда ВЕПМ как одной из основ глобальной экологической стабильности и как источника экологически чистой продукции, полученной с соблюдением природоохранных нормативов.

Прогнозирование показателей экосистемных услуг в монетарном выражении сталкивается с необходимостью учитывать труднопредсказуемые колебания стоимости различных их видов, что добавляет неопределённости в расчёты. Удобнее оценить ожидаемые в ближайшем будущем изменения объёмов услуг по трендам биологической продуктивности растительного покрова, являющейся наиболее общей характеристикой динамики наземных экосистем.

Для определения динамики продуктивности использованы открытые данные о чистой первичной продуктивности за 2000–2019 гг., собранные по снимкам спектрарадиометра MODIS с разрешением 500 м [25]. На основании анализа ряда данных с 2000 по 2019 г. вычислен прогнозный показатель чистой первичной продуктивности на 2025 г. Затем для этого же ряда данных для каждой точки было найдено среднее значение чистой первичной продуктивности. После этого рассчитана разница между прогнозным значением на 2025 г. и средним значением за 2000–2019 гг. Она характеризует направление изменений значения продуктивности. Особенность метода заключается в том, что участки без надземной растительности (в том числе обширные болота, где растительность не выявлена методами дистанционного зондирования земли) показаны как участки с отсутствием данных [26]. Результат оценки для участков с наличием наземной растительности приведён на рисунке 3.

Рис. 3.

Прогноз изменения продуктивности экосистем в биомах ВЕПМ и в его окрестностях

Анализ пространственной картины ожидаемой динамики продуктивности показывает сильную кластеризацию наиболее значимых положительных и отрицательных её трендов. Кластеризация отражает очаговую трансформацию экосистем (горные выработки, пожары, рубки, очаги вредителей и болезней леса, усыхание лесов при изменении дренажа). На участках с большим повышением продуктивности идёт активное восстановление растительного покрова, нередко – формирование вторичных сообществ, обладающих низкой способностью к саморегуляции. На площадях с резким снижением продуктивности затруднено восстановление даже вторичного растительного покрова. Более умеренные изменения продуктивности отражают сукцессии и поступательное развитие экосистем.

Ранее мы уже отмечали рост продуктивности арктических и субарктических экосистем Северной Евразии, который проявляется в “позеленении” тундры [18, 19]. Анализ годовых флуктуаций продуктивности наземных экосистем позволил дать краткосрочный прогноз изменений продукции в биомах Великого Евразийского природного массива.

Рост продуктивности предполагается почти на всей территории Российской Арктики за исключением локальных участков, подвергшихся воздействию пожаров. Но величина этого роста имеет региональные отличия, определяемые пространственными эффектами влияния изменений климата на растительность (начало и интенсивность потепления и проявления климатических аномалий в целом). Увеличение продуктивности тундр при сопоставлении с данными полевых измерений 1960–1970-х годов в конкретных точках может превышать 50%. При экспансии кустарников запасы фитомассы в тундрах за последние десятилетия могут удвоиться.

Наибольший рост продуктивности экосистем ожидается в Шилкинском, Витимском (кроме его северо-западной части), Амуро-Зейском биомах, в Бурятском оробиоме и на юге западной части Среднесихотэ-Алинского оробиома. Много очагов резкого повышения продуктивности сконцентрировано в северной части Северосахалинского биома, на севере Среднесихотэ-Алинского и северо-востоке Южноохотского оробиомов.

Положительная динамика продуктивности на значительных площадях при наличии очагов резких разнонаправленных её изменений отмечена в южной части Мезено-Печорского северотаёжного, Котуйско-Ленском северотаёжном, Нижнеколымском северотаёжном, Западнокамчатском, северной части Прибалтийско-Ветлужского среднетаёжного, южной части Прибалтийско-Ветлужского южнотаёжного, южной части Центральноякутского, восточной части Ангарского подтаёжного, восточного фрагмента Смоленско-Приволжского биомов, Западнокорякского, Верхояно-Яно-Индигирского, Омолонского, Североохотского, Верхнеленского оробиомов. Заметная положительная динамика отмечена для приморских территорий Новоземельско-Гыданско-Ямальского, Кольско-Большеземельско-Тазовского, Кольско-Карельского, Мезено-Печорского, Западнокорякского оробиомов, на юге Анадырско-Пенжинского биома и Восточнокорякского оробиома.

Значительные участки Западносибирского северотаёжного и Обь-Иртышского биомов оказались вне доступа для сбора данных [25, 26], поскольку заняты участками без надземной растительности. Развитая инфраструктура нефтегазодобывающей промышленности покрывает как эти участки, так и долины рек, где растительность обнаружена, в том числе зафиксирован положительный тренд продуктивности.

Отрицательная динамика выявлена в Приуральском, Обь-Иртышском среднетаёжном, Верхневилюйском биомах, на западе Центральноякутского биома, в оробиоме Енисейского кряжа. Отрицательная динамика с очагами резкого положительного тренда характеризует компактную территорию, охватывающую восток Тукурингра-Джагдинского, Верхнезейского и центральную часть Южноохотского оробиомов. Многочисленные участки с резко отрицательной динамикой продуктивности заметны в Таймыро-Среднесибирском, Лено-Колымском, Кольско-Карельском, Мезено-Печорском, Котуйско-Ленском лесотундровом, Нижнеколымском лесотундровом, Прибалтийско-Ветлужском, Приуральском среднетаёжном, Чукотском биомах.

Перечисленные примеры показывают далёкое от идеального состояние Великого Евразийского природного массива, который, оставаясь экологически целостным, отнюдь не является сплошным. Внутри него находятся различные по происхождению и степени опасности очаги экологического неблагополучия. Это стало причиной разработки нескольких стратегических подходов к территориальной охране природы в границах массива, изложенных в публикации [10].

Экологическая доктрина РФ предусматривает формирование природно-заповедного фонда России на основе особо охраняемых природных территорий и других областей с преобладанием естественных процессов в качестве неотъемлемого компонента развития страны. Если экологический каркас обеспечивает защиту экологически взаимосвязанных сообществ биоты, то более широкая “зелёная” инфраструктура должна включать в себя также и экологические терминалы, подсоединяющие к экологическому каркасу экологически дотационные природные, восстановленные и озеленённые территории в сельскохозяйственном и урбанизированном ландшафте и таким образом адресно транслирующие экосистемные услуги для основной части их пользователей.

Формирование экологического каркаса должно стать частью схем территориального планирования всех уровней. Его разработка практикуется большинством квалифицированных специалистов в сфере территориального планирования, но на уровне официально утверждаемых документов сведе́ние отраслевых схем на одной карте часто сопровождается лишь констатацией наличия конфликтных зон. По нашему мнению, причина этого кроется в отсутствии правовой и административной основы формирования экологического каркаса и “зелёной” инфраструктуры. Это проявляется в отраслевой и ведомственной разобщённости природо- и землепользования. Как мы неоднократно говорили, все природные территории независимо от их административного статуса и формы использования целесообразно рассматривать как природный фонд – единый иерархически организованный объект государственного управления в сфере территориальной охраны природы [27, 28], источник экосистемных услуг и благоприятной окружающей среды. В связи с этим формирование экологического каркаса должно получить приоритет как деятельность, обеспечивающая конституционное право каждого человека на благоприятную окружающую среду, что следует отразить в “Стратегии развития системы особо охраняемых природных территорий в Российской Федерации на период до 2030 года”.

Экологический каркас актуален в связи с тем, что различные виды природопользования (недропользование, лесопользование, рекреационно-туристический бизнес вместе с сопровождающими их ландшафтными пожарами, интенсификацией таяния многолетней мерзлоты и другими явлениями) вызывают очаговую трансформацию естественных экосистем природного каркаса экологической стабильности даже в пределах Великого Евразийского природного массива (см. рис. 3). Следует установить ответственность правообладателей земельных участков, представляющих собой природные территории – носители естественных экосистем и источники экосистемных услуг, за уменьшение средообразующих свойств экосистем в результате их действий. Особенно высока должна быть ответственность за нарушение экосистем с доказанной повышенной природоохранной ценностью, прежде всего на существующих и проектируемых особо охраняемых природных территориях.

Принятая в России административная схема подразумевает, что функциями, связанными с определением государственной политики в той или иной сфере, наделены соответствующие министерства, контрольными функциями – надзорные органы, а управлением в сфере оказания различных государственных услуг занимаются агентства. В настоящее время государственную политику в сфере природопользования определяет Министерство природных ресурсов и экологии РФ, государственный экологический надзор осуществляет Росприроднадзор. Однако соответствующая структура, ответственная за управление в сфере обеспечения экосистемных услуг, отсутствует. Мы разделяем неоднократно высказывавшееся специалистами Минприроды России, учёными и общественностью мнение о целесообразности учреждения специального агентства, в ведении которого находились бы вопросы территориальной охраны природы.

Территориальная охрана природы как отрасли хозяйства нашей страны [29] должна иметь главной задачей сохранение природных экосистем и ландшафтов, свойства которых используются. Среди таких свойств первое место занимают средообразующая и информационно-эталонная функции, поскольку они обеспечивают возможность осуществления природопользования в целом, контроля и прогнозирования его воздействия на природу. Соответственно, базовым компонентом территориальной охраны природы должны оставаться заповедники – земли, изъятые из хозяйственного и рекреационного использования [30, 31]. Сохранение заповедников вместе с развитием природоподобных технологий на окружающих территориях позволит человечеству развиваться вместе с Природой [32], и именно рассмотрение Великого Евразийского природного массива как единого объекта открывает возможности для такого развития.

Отдавая себе отчёт в строгости критериев отнесения природных объектов к всемирному наследию и в огромной сложности правовых и организационных процедур на пути признания природных территорий объектами всемирного наследия, мы тем не менее констатируем, что ВЕПМ представляет собой и природный феномен, имеющий мировое значение для поддержания биосферы, в том числе среды обитания человека, и наше наследие, которое надлежит передать последующим поколениям. Возможно, статус массива как уникального природного комплекса мирового уровня, имеет смысл закрепить в законодательстве Российской Федерации, как это сделано, например, в отношении озера Байкал. Среди прочего это позволит на единой правовой основе определять экологические условия инвестиций в развитие и дальнейшее освоение территории Великого Евразийского природного массива.