Зоологический журнал, 2019, T. 98, № 2, стр. 222-226

Каннибализм достаточно широко распространен среди большинства представителей рода Ursus и наиболее часто связан с умерщвлением и поеданием детенышей и некрупных особей взрослыми самцами (Troyer, Hensel, 1962; Jonkel, Cowan, 1971; Taylor et al., 1985; Dean et al., 1986; Tietje et al., 1986; LeCount, 1987; Медведи, 1993; Taylor, 1994; Davis, Harestad, 1996; Derocher, Wiig, 1999). Для гималайского медведя (Ursus thibetanus) отдельные подобные факты до настоящего времени были описаны только у островного японского подвида (U. t. japonicus) (Hazumi, 1994; Arimoto at el., 2011). Мы сообщаем о первой регистрации каннибализма у подвида U. t. ussuricus, обитающего на северной окраине видового ареала.

В осенние сезоны 2015 и 2016 гг. в южных районах Хабаровского края (в пределах правобережной части бассейна р. Амур) наблюдались неурожаи орехов кедра корейского (Pinus koraiensis) и желудей дуба монгольского (Quercus mongolica) – основных кормов гималайского медведя, обеспечивающих накопление жировых отложений для переживания зимнего периода. Наиболее экстремальные для животных условия сложились в зоне многолетних заготовок древесины кедра и дуба. Массовые выходы голодных медведей в населенные пункты сопровождались их гибелью от рук человека. В зимние сезоны 2015/16 и 2016/17 гг. впервые для региона отмечены бодрствующие зимой медвежата и взрослые особи, а также находки павших от холода и истощения животных, в том числе залегших в берлоги (Колчин и др., 2017).

Мы получили сообщение о том, что 05.01.2017 в верхнем течении реки Обор (47°51′ с.ш., 135°56′ в.д., 90 км юго-восточнее Хабаровска) во время незаконной охоты в берлогах были отстреляны два взрослых самца гималайского медведя. Обследование брошенных на месте трупов животных (охотники использовали только дериваты, предназначенные для контрабанды в КНР – кисти, ступни и желчные пузыри) и тропление на снеговом покрове высотой 40 см следов одного из медведей позволили восстановить картину поведения животных.

Оба медведя использовали в качестве берлог пустотелые стволы липы амурской (Tilia amurensis). Деревья произрастали на высоте 565 и 540 м над ур. м. на крутом склоне северо-западной экспозиции, спадающем с г. Малая Амбань (858 м над ур. м.) в долину ключа Большой Фанзовый (правый приток р. Обор) (рис. 1). Данный участок из-за обилия крупных дуплистых деревьев и удаления от жилья человека ежегодно привлекал гималайских медведей в период зимнего сна.

Рис. 1.

Схема размещения берлог гималайских медведей: 1 – берлога самца № 1; 2 – берлога самца № 2; 3 – берлога молодого медведя, убитого и съеденного самцом № 1.

Самец № 1 занимал обширную выгнившую полость дерева возле корней, где и располагался вход в убежище (дупло естественного происхождения). Убитый медведь имел крайнюю степень истощения, редкий и короткий волосяной покров. Многочисленные следы на снеговом покрове свидетельствовали о том, что он регулярно покидал убежище и перемещался в его окрестностях.

Берлога самца № 2 находилась ниже на склоне на удалении 95 м от берлоги самца № 1. Единственное наружное дупло, служащее входом, образовалось на месте обломившейся крупной ветви на высоте 6 м от земли. Выгнившая полость продолжалась по стволу до поверхности земли, где лежал медведь. Самец № 2 имел низкую упитанность, но его состояние не было столь критическим, как у самца № 1. Оба медведя имели сходные размеры.

За 1−2 дня до гибели самец № 1 посетил берлогу самца № 2. В нижней части ствола он прогрыз отверстие, диаметром 20 см, в которое могла проникнуть только ростральная часть головы взрослого медведя. Поверхность земли под деревом была утоптана и практически лишена снега. Вырванные клочья волос свидетельствовали об агрессивных физических контактах между животными. Находящийся в дупле самец № 2 имел выгодную позицию для обороны.

При обследовании окрестностей берлог были найдены более старые следы самца № 1, оставленные в третьей декаде декабря. Проследовав по ним, мы обнаружили в 600 м от убежищ медведей-самцов берлогу, в которой зимовал двухлетний медведь. Животное было убито и съедено самцом № 1.

Молодой зверь занимал дуплистый ствол усохшего кедра, произраставшего на склоне восточной экспозиции на высоте 530 м над ур. м. (рис. 1). Единственный вход в убежище, размерами 30 × × 25 см, несколько лет назад был прогрызен медведем на высоте 5 м от земли (рис. 2). Лежка животного находилась на высоте 2 м на толстой подушке из гнилой древесины, соскобленной когтями с внутренних стенок дерева. Диаметр ствола в этом месте достигал 95 см, в то время как внутренняя камера имела размеры 75 × 75 см.

Рис. 2.

Берлога молодого медведя в дупле усохшего кедра (общий вид).

Из-за узкого размера гнездовой камеры и единственного входа в берлогу спящий зверь был труднодоступен для прямого нападения. Медведь-самец попытался разрушить стенку дерева зубами и когтями. На одном из участков ствола на высоте 0.5−0.8 м располагалось 15 глубоких продольных борозд, сделанных клыками. Поверхность ствола с противоположной стороны до высоты 2.5 м была сильно исцарапана когтями. Здесь же на высоте 0.35−0.95 м медведь разгрыз крепкую 6-сантиметровую стенку дерева, за которой начинался плотный слой гнилой древесины (рис. 3). Через образованное отверстие, размерами 60 × 15 см, зверь стал выгребать наружу гнилую древесину, на которой в 1 м выше находилась лежка молодого медведя. Очевидно, эти действия и стали причиной покидания напуганным зверем берлоги. Из-за обилия под деревом следов медведя-самца подробностей схватки животных установить не удалось. Вероятно, молодой зверь был пойман на выходе из дупла, либо настигнут на стволе кедра. Его останки (фрагменты черепа, крупные кости и куски шкуры) располагались возле убежища. Медведь-самец поедал добычу, устроившись на толстом слое гнилой древесины, извлеченной из берлоги через разрушенную стенку. Его многочисленные экскременты включали волосы, осколки костей и когти молодого медведя. Возраст съеденного животного был определен по состоянию зубной системы и другим краниологическим признакам (рис. 4). От съеденной жертвы медведь-самец вернулся к своей берлоге, после чего через несколько дней произошло его столкновение с другим сородичем.

Рис. 3.

Сквозное повреждение взрослым медведем-самцом стенки убежища молодого медведя.

Рис. 4.

Фрагменты черепа молодого медведя, убитого и съеденного взрослым самцом.

Рацион гималайского медведя на юге Дальнего Востока России до 87% состоит из растительности (Бромлей, 1965). Активное хищничество в отношении крупных млекопитающих для уссурийского подвида нехарактерно (Бромлей, 1965; Раков, 1966; Кучеренко, 1974; Пикунов, 1991; Юдин, 1993; Ткаченко, 2002; Колчин, 2017). Продолжительность зимнего сна гималайских медведей, обитающих на Дальнем Востоке в наиболее суровых для вида экологических условиях, может достигать шести месяцев. В годы обильных урожаев кедровых орехов и желудей отдельные особи (преимущественно, взрослые самцы) способны не только к позднему залеганию в берлоги, но и к периодическому возобновлению активной жизнедеятельности в зимние месяцы. Последняя особенность в большей степени свойственна медведям Южного Приморья и значительно реже наблюдается у животных, обитающих в Центральном Сихотэ-Алине (Кучеренко, 1974; Пикунов, 1987; Храмцов, 1990; Юдин, 1993).

Уссурийский подвид гималайского медведя отличается высокой степенью социальной толерантности. Участки обитания особей разного пола и возраста широко перекрываются (Юдин, 1993; Костыря и др., 2002). Даже в условиях высоких концентраций животных в местах локального распределения пищевых ресурсов гималайские медведи, как правило, не проявляют взаимной агрессии (Колчин, 2012). При обилии пищи эти животные могут образовывать временные ассоциации различного состава (Колчин, 2015). В то же время в экспериментальных условиях мы наблюдали у медвежат первого и второго годов жизни врожденную реакцию страха при контакте с ольфакторными сигналами взрослых медведей-самцов либо при непосредственной встрече с ними. Можно предположить, что такое поведение является видовой адаптацией к повышению жизнеспособности молодых особей в условиях возможного проявления агрессии или хищничества со стороны взрослых самцов (Колчин, 2013), что было показано для бурого медведя (Пажетнов, 1990).

Для японского подвида гималайского медведя известен факт обнаружения в желудке убитого самца остатков медвежонка (Hazumi, 1994), а также приводятся несколько эпизодов поедания конспецификов взрослым самцом в сезон неурожая осенних кормов (Arimoto at el., 2011). В описанном нами случае нападение на молодого сородича, вероятно, также было связано с физическим истощением каннибала, обусловленным экстремальными условиями внешней среды. Его последующие агрессивные действия в отношении самца № 2 были неадекватны физическим возможностям соперника, что служит еще одним подтверждением отсутствия у погибающего животного шансов пережить зиму.

На фоне вырубки основных спелых массивов кедра и дуба потенциальная биомасса орехов и желудей в регионе резко сократилась. Можно ожидать, что в условиях продолжающейся интенсивной трансформации биотопов хвойно-широколиственных лесов, в целом, мало свойственные гималайскому медведю пищевые привычки станут более обычными.