Нейрохимия, 2023, T. 40, № 1, стр. 30-34

Нейроспецифические белки как трансдиагностические маркеры аффективных расстройств

Л. А. Левчук 1, Н. А. Бохан 1, С. А. Иванова 1

1 Научно-исследовательский институт психического здоровья, Томский национальный исследовательский медицинский центр Российской академии наук
Томск, Россия

Поступила в редакцию 23.08.2022
После доработки 18.10.2022
Принята к публикации 22.10.2022

Полный текст (PDF)

Аннотация

Психические расстройства отличаются патогенезом и клинической картиной, однако для них характерны общие нейробиологические процессы, протекающие с нарушением структуры нервной ткани, повышением проницаемости гематоэнцефалического барьера, включением аутоиммунных механизмов, нейродегенеративными процессами, выходом в периферический кровоток нейроспецифических белков. Представлен обзор современной литературы, посвященный исследованиям роли нейроспецифических белков в патогенезе аффективных расстройств. Глиальный фибриллярный кислый белок (GFAP), белок S-100B, основной белок миелина (MBP) и нейрон-специфическая енолаза (NSE) отражают астроцитарные, олигодендроцитарные и нейрональные повреждения при депрессивных расстройствах и их можно рассматривать как трансдиагностические неспецифические маркеры аффективных расстройств.

Ключевые слова: аффективные расстройства, повреждение ЦНС, нейроспецифические белки

СТРУКТУРНО-ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ НЕРВНОЙ ТКАНИ ПРИ ПОВРЕЖДЕНИЯХ ЦНС

Мозг человека – сложная, живая, высокоорганизованная структура, осуществляющая координацию адаптивных реакций в ответ на различные внешние и внутренние факторы. Для психических расстройств характерны нейробиологические процессы, протекающие с нарушением структуры нервной ткани, повышением проницаемости гематоэнцефалического барьера, включением аутоиммунных механизмов. Практически любой патологический процесс в ЦНС проявляется дистрофическими изменениями нервной ткани и нейродегенеративными процессами (гибелью нейронов и потерей аксонов). Патологический процесс в ЦНС приводит к астроглиозу – выраженной активации астроглиального компонента нервной ткани, приводящей к гибели реактивных астроцитов, вследствие чего нарушается резистентность клеточной мембраны [1, 2]. Нейродегенеративные процессы, демиелинизация, глиоз приводят к атрофии (уменьшению объема) головного и спинного мозга. Атрофия ЦНС обусловлена и очаговой и диффузной потерей миелина, и нейродегенеративными изменениями с потерей аксонов и нейронов, что отражается в уменьшении объема коры и подкорковых структур головного мозга [3, 4].

Несмотря на то, что очевидной нейропатологии или нейродегенерации в мозге пациентов с аффективными расстройствами не обнаружено, литературные данные указывают на то, что в лобных областях коры головного мозга субъектов с аффективной патологией количество глиальных клеток ниже, чем в контрольной группе непсихиатрического профиля [57]. Множество публикаций подтвердили участие воспалительных процессов в развитии и прогрессировании аффективного заболевания [8, 9]. Нерегулируемая активация микроглии, сверхэкспрессия провоспалительных цитокинов и их рецепторов и связанное с этим хроническое нейровоспаление могут оказывать прямое цитотоксическое действие и привести к нейродегенерации и снижению нейрогенеза [10, 11], на что указывает снижение экспрессии BDNF у пациентов с депрессивными расстройствами [12, 13], что, вероятно, связано со сниженными компенсаторными возможностями ремоделирования нейронных структур головного мозга у данных пациентов.

Нарушение структуры нервной ткани является одним из факторов хронизации нейродегенеративных процессов вследствие выхода в периферический кровоток нейроспецифических белков с последующим запуском механизмов иммунного ответа, синтезом соответствующих антител, аутосенсибилизацией, развитием вторичной нейродегенерации и нарушением нейротрансмиттерных систем. Дезинтеграция структурных и функциональных связей между нейронами и астроцитами, повреждение аксональных оболочек и олигоденроцитов приводит к нарушению глиотрансмиссии. Астроциты и клетки микроглии, являясь полифункциональными элементами, участвуют как при нормальном функционировании мозга, так и при патологии, обладают компенсаторным механизмом для восстановления поврежденной нейронной сети, реагируя на повреждение нейронов, изменяют экспрессию нейроспецифических белков, имеющих нейропластическое действие [8, 14]. В настоящее время известно более 100 нейроспецифических белков. Такие белки, как глиальный фибриллярный кислый белок (GFAP), белок S-100B, основной белок миелина (MBP) и нейрон-специфическая енолаза (NSE) являются хорошо известными маркерами для идентификации нейронального и глиального компонентов ткани мозга, задействованных в патологических состояниях.

БЕЛКИ, ОТРАЖАЮЩИЕ ПОВРЕЖДЕНИЕ АСТРОЦИТОВ

Астроцитарная патология часто сопровождает психические расстройства [15, 16], а астроглиальные белки, такие как GFAP, представляют собой потенциальные маркеры психических расстройств, в том числе депрессивных [8, 17]. GFAP, являясь маркером с высокой специфичностью для повреждения мозга, играет важную роль в астроглиозе, активации клеток астроглии [18, 19]. Дальнейшее развитие патологического процесса приводит к гибели реактивных астроцитов, нарушению резистентности клеточной мембраны и выходу GFAP в межклеточное пространство, а затем в кровоток и ликвор пациента. Появление GFAP в биологических жидкостях организма свидетельствует о нарушении резистентности гематоэнцефалического барьера и несостоятельности эндотелия сосудов [20].

Измененная функция астроцитов в передней поясной коре и дорсолатеральной префронтальной коре может быть вовлечена в патофизиологию расстройств настроения. Иммуногистохимические исследования свидетельствуют о снижении пространственной протяженности, занимаемой иммунореактивными процессами GFAP, и уменьшении количества иммунопозитивных клеток в префронтальной коре пациентов с депрессией [21, 22]. X.R. Qi с соавторами [23] показана дисфункция астроцитов и снижение иммунореактивности GFAP в передней поясной коре пациентов с биполярным аффективным расстройством. Эти же исследователи сообщают о значительном увеличении уровня экспрессии мРНК астроцитарного маркера GFAP в передней поясной коре у пациентов с биполярными аффективными расстройствами и тенденции к снижению данного показателя у пациентов с депрессивными расстройствами. J.J. Miguel-Hidalgo с соавторами [21] показана сниженная экспрессия GFAP у пациентов с депрессией, алкоголизмом и их коморбидном течении по сравнению со значениями здоровых лиц. Steinacker P. с соавторами [24] показана возможность использования сывороточного уровня GFAP для дифференциальной диагностики и оценки тяжести заболевания пациентов с депрессивными расстройствами. Таким образом, уровень GFAP в биологических жидкостях зависит от количества погибших или поврежденных астроцитов, отражая степень выраженности патологического процесса, может выступать в качестве маркера ранней диагностики повреждения головного мозга.

Другим маркером повреждения астроцитов является белок S-100B. Белок S-100B экспрессируется преимущественно астроцитами мозга, также незначительное количество продуцируется дифференцированными олигодендроцитами, предшественниками нервных клеток, питуицитами, эпендимоцитами [20]. Белки семейства S-100 участвуют в регуляции фосфорилирования белков, активности ферментов, экспрессии белков цитоскелета, транскрипционных факторов, пролиферации и дифференцировки клеток [25]. Эффекты S-100B на клетки-мишени зависят от его уровня. Наномолярные концентрации S-100B оказывают нейропротекторное действие, усиливают пролиферацию клеток-предшественников гиппокампа, дифференцировку нейронов и когнитивное восстановление. В то время как микромолярные концентрации проявляют нейротоксическое действие, интенсифицируют процессы воспаления, противодействующего нейропластичности, вызывают гибель астроцитов и нейронов путем активации iNOs и продукции NO [26].

Работы F. Bartoli с коллегами [27], M.A. Ceschi [28] с соавторами и F. Michetti [29] с коллегами свидетельствуют о связи уровня S-100B с прогрессированием таких психических расстройств, как шизофрения и расстройства настроения. Исследование экспрессии генов в префронтальной коре в посмертных образцах L. Zhang с коллегами [30] выявило повышенную экспрессию гена S-100B в дорсолатеральной префронтальной коре пациентов с депрессией по сравнению с психически здоровыми лицами без суицидального поведения. В литературном обзоре H. Kroksmark, M. Vinberg [31] показана связь повышенного уровня S-100B в сыворотке крови с эпизодами настроения при аффективных расстройствах. Данные метаанализа U. Tural et al. [32] подтверждают корреляцию между уровнем S-100B в сыворотке крови и тяжестью депрессии у пациентов с большим депрессивным расстройством. Исследование R. Navines с коллегами [33] связи уровня белка S-100B с ответом на терапию антидепрессантами показало, что высокий исходный уровень S-100B в сыворотке крови является предиктором ответа на терапию у пациентов с большим депрессивным расстройством. Многочисленные исследователи наблюдали повышенный уровень S-100B в сыворотке пациентов как с депрессивными, так и маниакальными эпизодами заболевания, а терапия литием эффективно снижала уровни S-100B [17, 34, 35]. В то же время M.L. Schroeter с соавторами [17] сообщает о возможности использования уровня белка S-100B в сыворотке в качестве маркера для дифференциации депрессивных и биполярных аффективных расстройств, поскольку уровень S-100B у людей с депрессивными эпизодами был значительно выше по сравнению с людьми с маниакальными эпизодами. Таким образом, измененная функция астроцитов вовлечена в патофизиологию расстройств настроения, вопрос об использовании сывороточных уровней GFAP и S-100B в качестве маркера для дифференциальной диагностики и оценки эффективности терапии аффективной патологии является актуальным.

МАРКЕР ПОВРЕЖДЕНИЯ ОЛИГОДЕНДРОЦИТОВ

Дисфункция олигодендроцитов сопровождается нарушениями миелинизации и коннективности, нарушениями нейропротекторных и восстановительных процессов на клеточном уровне, секрецией олигодендроцитами MBP, маркера нейродеструкции. MBP – это структурный гидрофильный белок, играющий решающую роль в организации, сборке и поддержании структурной целостности миелина, как в ЦНС, так и в периферической нервной системе [36]. Демиелинизация, нарушение целостности миелиновых мембран, сопровождает глиальную патологию и нарушение нейропластичности. Демиелинизация происходит после повреждения ЦНС и характеризуется выходом из пораженной ткани и накоплением MBP в спинномозговой жидкости, а, проникая через гематоэнцефалический барьер, MBP индуцирует синтез антител к миелину [37].

В исследованиях J.A. English с соавторами [38], M.R. Williams с коллегами [39] и M. Valdes-Tovar с соавторами [40] показано нарушение процессов миелинизации при различных психических расстройствах, в том числе аффективных расстройствах и шизофрении. A. Schmitt с соавторами [41] сообщают о повреждении миелиновых оболочек, дегенерации миелина и апоптозе/некрозе олигодендроцитов в сером и белом веществе префронтальной коры пациентов с шизофренией и аффективными расстройствами. J. Jakobsson с соавторами [42] предполагают, что высокие концентрации MBP могут быть индикатором связанного с депрессией повреждения аксонов, сходного с дегенеративными процессами, наблюдаемыми у больных рассеянным склерозом. В своем исследовании L. Zhang с соавторами [30] наблюдали повышенную экспрессию гена MBP в дорсолатеральной префронтальной коре пациентов с депрессией, которая, как они предполагают, приводит к повышению уровня MBP в плазме крови. Нами выявлено увеличение содержания MBP в сыворотке крови пациентов с текущим депрессивным эпизодом и пациентов с коморбидностью синдрома зависимости от алкоголя и аффективных расстройств [43].

МАРКЕР ПОВРЕЖДЕНИЯ НЕЙРОНОВ

NSE – биомаркер нейронального повреждения, обладающий нейротрофическим и нейропротекторным действием [44]. При нормальном функционировании организма в биологических жидкостях наблюдается низкое содержание NSE, однако сразу после повреждения нейрональных клеток NSE начинает выделяться в жидкости организма [45]. D.P. Streitburger с соавторами [46] показана корреляция NSE в сыворотке крови с объемом серого вещества у здоровых людей. X.F. Shi с коллегами [47] предполагают, что NSE, являясь распространенной гликолитической формой енолазы, обнаруженной во взрослых нейронах, и фактором роста нейронов, может способствовать энергетическому дисбалансу мозга при расстройствах настроения. H. Eyre с соавторами [48] связывают уровень NSE в сыворотке крови с нарушениями структурной пластичности и снижением синаптической связи у пациентов с аффективными расстройствами. Многочисленными авторами показан вклад NSE в патогенез расстройств настроения, таких как депрессия и биполярное расстройство. В работах E. Gules с соавторами [8], L.A. Levchuk с соавторами [43] и F.M. Schmidt с соавторами [44] показано повышенное содержание NSE в плазме и сыворотке крови и спинномозговой жидкости пациентов с депрессивными расстройствами. В исследовании S. Karabulut с соавторами [9] выявлена прямая зависимость уровня NSE в плазме крови пациентов с биполярным аффективным расстройством от продолжительности заболевания.

Таким образом, дезинтеграция структурных и функциональных связей между нейронами и астроцитами, последующее снижение энергетического метаболизма и дисфункция глиотрансмиссии сопровождается нарушением экспрессии нейроспецифических белков. Глиальный фибриллярный кислый белок (GFAP), белок S-100B, основной белок миелина (MBP) и нейрон-специфическая енолаза (NSE) отражают астроцитарные, олигодендроцитарные и нейрональные повреждения при психических, в том числе аффективных расстройствах и их можно рассматривать в качестве трансдиагностических неспецифических маркеров аффективных расстройств. Для психических расстройств характерны глиальные и нейрональные изменения, проявляющиеся метаболическими изменениями в длительности клеточных процессов, изменениями в молекулярных механизмах и снижении плотности глиальных клеток. Анализ современной литературы выявил ряд неизученных вопросов, разработка которых имеет значение для создания алгоритма диагностики психических расстройств для своевременной профилактики и лечения.

Список литературы

  1. Maiolo L., Guarino V., Saracino E., Convertino A., Melucci M., Muccini M., Ambrosio L., Zamboni R., Benfenati V. // Adv. Healthc. Mater. 2021. V. 10. № 1. e2001268. https://doi.org/10.1002/adhm.202001268

  2. Mayegowda S.B., Thomas C. // J. Basic Clin. Physiol. Pharmacol. 2019. V. 30. № 4. https://doi.org/10.1515/jbcpp-2018-0120

  3. Franke H., Illes P. // Neurosci. Lett. 2014. V. 565. P. 14–22. https://doi.org/10.1016/j.neulet.2013.09.056

  4. Kaul D., Schwab S.G., Mechawar N., Matosin N. // Neurosci. Biobehav. Rev. 2021. V. 124. P. 193–215. https://doi.org/10.1016/j.neubiorev.2021.01.025

  5. Keshavarz M. // Acta Neuropsychiatr. 2017. V. 29. № 3. P. 140–152. https://doi.org/10.1017/neu.2016.56

  6. Rajkowska G., Miguel-Hidalgo J.J. // Methods Mol. Biol. 2019. V. 1938. P. 247–254. https://doi.org/10.1007/978-1-4939-9068-9_17

  7. Wang J., Qin J., Wang P., Sun Y., Zhang Q. // Mediators Inflamm. 2020. V. 2020, Article ID 3497920. https://doi.org/10.1155/2020/3497920

  8. Gules E., Iosifescu D.V., Tural U. // Neuropsychobiology. 2020. V. 79. № 3. P. 214–221. https://doi.org/10.1159/000505782

  9. Karabulut S., Taşdemir I., Akcan U., Kucukali C.I., Tuzun E., Çakır S. // Turk. Psikiyatri Derg. 2019. V. 30. № 2. P. 75–81.

  10. Block M.L., Hong J.S. // Prog. Neurobiol. 2005. V. 76. № 2. P.77–98. https://doi.org/10.1016/j.pneurobio.2005.06.004

  11. Zavorotnyy M., Zollner R., Schulte-Gustenberg L.R., Wulff L., Schoning S., Dannlowski U., Kugel H., Arolt V., Konrad C. // J. Neural. Transm. (Vienna). 2018. V. 125. № 2. P. 229–238. https://doi.org/10.1007/s00702-017-1811-y

  12. Lotrich F.E., Butters M.A., Aizenstein H., Marron M.M., Reynolds C.F. 3rd, Gildengers A.G. // Int. J. Geriatr. Psychiatry. 2014. V. 29. № 6. P. 635–44. https://doi.org/10.1002/gps.4048

  13. Losenkov I.S., Mulder N.J.V., Levchuk L.A., Vyalova N.M., Loonen A.J.M., Bosker F.J., Simutkin G.G., Boiko A.S., Bokhan N.A., Wilffert B., Hak E., Schmidt A.F., Ivanova S.A. // Front. Psychiatry. 2020. V. 11. P. 38. https://doi.org/10.3389/fpsyt.2020.00038

  14. Erickson E.K., Grantham E.K., Warden A.S., Harris R.A. // Pharmacol. Biochem. Behav. 2019. V. 177. P. 34–60. https://doi.org/10.1016/j.pbb.2018.12.007

  15. Kruyer A., Kalivas P.W., Scofield M.D. // Neuropsychopharmacology. 2022. Epub ahead of printhttps://doi.org/10.1038/s41386-022-01338-w

  16. Wang Q., Jie W., Liu J.H., Yang J.M., Gao T.M. // Glia. 2017. V. 65. № 8. P. 1227–1250. https://doi.org/10.1002/glia.23143

  17. Schroeter M.L., Sacher J., Steiner J., Schoenknecht P., Mueller K. // Curr. Drug Targets. 2013. V. 14. № 11. P. 1237–1248. https://doi.org/10.2174/13894501113149990014

  18. Giovannoni F., Quintana F.J. // Trends Immunol. 2020. V. 41. № 9. P. 805–819. https://doi.org/10.1016/j.it.2020.07.007

  19. Gulyaeva N.V. // J. Neurochem. 2015. V. 132. № 3. P. 263–265. https://doi.org/10.1111/jnc.13016

  20. Sofroniew M.V. // Trends Immunol. 2020. V. 41. № 9. P. 758–770. https://doi.org/10.1016/j.it.2020.07.004

  21. Miguel-Hidalgo J.J., Waltzer R., Whittom A.A., Austin M.C., Rajkowska G., Stockmeier C.A. // J. Affect. Disord. 2010. V. 127. Issue 1–3. P. 230–240. https://doi.org/10.1016/j.jad.2010.06.003

  22. Kim R., Healey K.L., Sepulveda-Orengo M.T., Reissner K.J. // Prog. Neuropsychopharmacol. Biol. Psychiatry. 2018. V. 87. Pt A. P. 126–146. https://doi.org/10.1016/j.pnpbp.2017.10.002

  23. Qi X.R., Kamphuis W., Shan L. // Front. Cell Neurosci. 2019. V. 13. P. 503. https://doi.org/10.3389/fncel.2019.00503

  24. Steinacker P., Al Shweiki M.R., Oeckl P., Graf H., Ludolph A.C., Schonfeldt-Lecuona C., Otto M. // J. Psychiatr. Res. 2021. V. 144. P. 54–58. https://doi.org/10.1016/j.jpsychires.2021.09.012

  25. Donato R., Cannon B.R., Sorci G., Riuzzi F., Hsu K., Weber D.J., Geczy C.L. // Curr. Mol. Med. 2013. V. 13. № 1. P. 24–57.

  26. Baecker J., Wartchow K., Sehm T., Ghoochani A., Buchfelder M., Kleindienst A. // J. Neurotrauma. 2020. V. 37. № 8. P. 1097–1107. https://doi.org/10.1089/neu.2019.6475

  27. Bartoli F., Misiak B., Crocamo C., Carra G. // Prog. Neuropsychopharmacol. Biol. Psychiatry. 2020. V. 101. P. 109922. https://doi.org/10.1016/j.pnpbp.2020.109922

  28. Ceschi M.A., da Costa J.S., Lopes J., Câmara V.S., Campo L.F., Borges A., Goncalves C., de Souza D.F., Konrath E.L., Karl A., Guedes I.A., Dardenne L.E. // Eur. J. Med. Chem. 2016. V. 121. P. 758–772. https://doi.org/10.1016/j.ejmech.2016.06.025

  29. Michetti F., D’Ambrosi N., Toesca A., Puglisi M.A., Serrano A., Marchese E., Corvino V., Geloso M.C. // J. Neurochem. 2019. V. 148. № 2. P. 168–187. https://doi.org/10.1111/jnc.14574

  30. Zhang L., Verwer R.W.H., Zhao J., Huitinga I., Lucassen P.J., Swaab D.F. // J. Affect. Disord. 2021. V. 295. P. 893–903. https://doi.org/10.1016/j.jad.2021.08.098

  31. Kroksmark H., Vinberg M. // Nord. J. Psychiatry. 2018. V. 72. № 7. P. 462–470. https://doi.org/10.1080/08039488.2018.1472295

  32. Tural U., Irvin M.K., Iosifescu D.V. // World J. Biol. Psychiatry. 2021. V. 15. P. 1–8. https://doi.org/10.1080/15622975.2021.2013042

  33. Navines R., Oriolo G., Horrillo I., Cavero M., Aouizerate B., Schaefer M., Capuron L., Meana J.J., Martin-Santos R. // Int. J. Neuropsychopharmacol. 2022. V. 25. № 6. P. 468–478. https://doi.org/10.1093/ijnp/pyac016

  34. Andreazza A.C., Cassini C., Rosa A.R., Leite M.C., de Almeida L.M., Nardin P., Cunha A.B., Cereser K.M., Santin A., Gottfried C., Salvador M., Kapczinski F., Goncalves C.A. // J. Psychiatr. Res. 2007. V. 41. № 6. P. 523–529. https://doi.org/10.1016/j.jpsychires.2006.07.013

  35. Machado-Vieira R., Lara D.R., Portela L.V., Goncalves C.A., Soares J.C., Kapczinski F., Souza D.O. // Eur. Neuropsychopharmacol. 2002. V. 12. № 3. P. 269–272. https://doi.org/10.1016/s0924-977x(02)00029-9

  36. Salzer J.L., Zalc B. // Curr. Biol. 2016. V. 26. № 20. R971–R975. https://doi.org/10.1016/j.cub.2016.07.074

  37. Harauz G., Ladizhansky V., Boggs J.M. // Biochemistry. 2009. V. 48. № 34. P. 8094–104. https://doi.org/10.1021/bi901005f

  38. English J.A., Pennington K., Dunn M.J., Cotter D.R. // Biol. Psychiatry. 2011. V. 69. № 2. P. 163–172. https://doi.org/10.1016/j.biopsych.2010.06.031

  39. Williams M.R., Sharma P., Macdonald C., Pearce R.K.B., Hirsch S.R., Maier M. // Eur. Arch. Psychiatry. Clin. Neurosci. 2019. V. 269. № 4. P. 387–395. https://doi.org/10.1007/s00406-018-0904-4

  40. Valdes-Tovar M., Rodriguez-Ramirez A.M., Rodriguez-Cardenas L., Sotelo-Ramirez C.E., Camarena B., Sanabrais-Jimenez M.A., Solis-Chagoyan H., Argueta J., Lopez-Riquelme G.O. // World J. Psychiatry. 2022. V. 12. № 2. P. 264–285. https://doi.org/10.5498/wjp.v12.i2.264

  41. Schmitt A., Simons M., Cantuti-Castelvetri L., Falkai P. // Eur. Arch. Psychiatry Clin. Neurosci. 2019. V. 269. № 4. P. 371–372. https://doi.org/10.1007/s00406-019-01019-8

  42. Jakobsson J., Bjerke M., Ekman C.J., Sellgren C., Johansson A.G., Zetterberg H., Blennow K., Landen M. // Neuropsychopharmacology. 2014. V. 39. № 10. P. 2349–2356. https://doi.org/10.1038/npp.2014.81

  43. Levchuk L.A., Roshchina O.V., Simutkin G.G., Bokhan N.A., Ivanova S.A. // Neurochemical Journal. 2021. V. 15. № 1. P. 86–90. https://doi.org/10.1134/S1819712421010074

  44. Schmidt F.M., Mergl R., Stach B., Jahn I., Schonknecht P. // World J. Biol. Psychiatry. 2015. V. 16. P. 106–113. https://doi.org/10.3109/15622975.2014.952776

  45. Isgro M.A., Bottoni P., Scatena R. // Adv. Exp. Med. Biol. 2015. V. 867. P. 125–143. https://doi.org/10.1007/978-94-017-7215-0_9

  46. Streitburger D.P., Arelin K., Kratzsch J., Thiery J., Steiner J., Villringer A., Mueller K., Schroeter M.L. // PLoS One. 2012. V. 7. № 8. e43284. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0043284

  47. Shi X.F., Kondo D.G., Sung Y.H., Hellem T.L., Fiedler K.K., Jeong E.K., Huber R.S., Renshaw P.F. // Bipolar Disord. 2012. V. 14. № 6. P. 607–617. https://doi.org/10.1111/j.1399-5618.2012.01040.x

  48. Eyre H., Baune B.T. // Psychoneuroendocrinology. 2012. V. 37. № 9. P. 1397–1416. https://doi.org/10.1016/j.psyneuen.2012.03.019

Дополнительные материалы отсутствуют.