Вестник РАН, 2021, T. 91, № 4, стр. 362-369

Силовая смена власти в Республике Мали 18 августа 2020 г. весьма слабо освещалась как отечественными, так и иностранными СМИ на фоне фокусирования на других информационных поводах – прежде всего ситуации в Белоруссии, а также проявлениях кризиса сложившегося партийно-политического ландшафта стран “коллективного Запада”. Между тем последствия событий в этой африканской стране могут оказать как минимум сопоставимое с указанными сюжетами негативное влияние на международную безопасность. Это, во-первых, обусловлено положением дел внутри самой Мали: как показал опыт 2012−2013 гг., фактор сепаратизма (прежде всего туарегского), помноженный на низкий уровень администрирования и слабость государственной системы в целом, с высокой долей вероятности может спровоцировать превращение государства площадью в 1.24 млн км² в огромный рассадник международного терроризма.

Географическое положение Мали, будучи помножено на особенности распространения нестабильности на африканском континенте в целом, превращает эту страну в задние ворота “коридора нестабильности”, идущего далее через Буркина-Фасо и Нигер к Ливии. Последняя после обрушения в ней в 2011 г. вертикали власти в условиях гражданской войны и внешнего военного вмешательства в её ход группы государств − членов НАТО во главе с Францией и Великобританией превратилась в открытое окно, через которое на территорию стран Европейского союза проецируются мощные угрозы и вызовы безопасности. Прежде всего эти угрозы ассоциированы с перемещением атомарных структур международного терроризма − ячеек и отдельных боевиков, неконтролируемыми потоками беженцев из зон вооружённых конфликтов, а также контрабандой наркотических, взрывчатых веществ и оружия. Как показал аналогичный по содержанию кризис 2015−2016 гг., вызванный укреплением позиций террористических группировок на сирийско-иракском направлении, страны ЕС оказались не подготовлены к нему в стратегическом плане. Существенные, приближающие слом системы светской власти успехи террористических группировок даже в одном государстве “сахельской пятёрки” (Буркина-Фасо, Мавритания, Мали, Нигер, Чад) приведут к тому, что указанный коридор нестабильности будет распахнут. Это вызовет хотя и отложенный по времени, но ощутимый негативный эффект в обеспечении безопасности Российской Федерации.

В реалиях августа 2020 г. кардинальная смена состава вертикали власти в Мали стала одним из многочисленных примеров неконституционных действий, направленных на изменение партийно-политической системы в разных странах мира. С нашей точки зрения, общий знаменатель этих явлений – наблюдаемая частичная, во многом стихийная разморозка в мире политических процессов, приостановленных в ходе первой волны пандемии COVID-19 весной–летом 2020 г. Одним из ограничителей тогда стало заметное снижение активности (политико-дипломатической, военной, экономической, информационно-идеологической) широкого круга международных игроков, включая ведущих, в борьбе с вызовами и угрозами международной безопасности. В полной мере складывающееся положение относилось к вопросам урегулирования вооружённых конфликтов. Другим ограничителем становится сокращение внешнеполитической ресурсной базы, которую государства могут использовать. Ключевых причин тому две – экономическая рецессия, сокращающая финансовые возможности, особенно в предоставлении официальной помощи странам-реципиентам, и рост в странах-донорах (в том числе Евро-Атлантического сообщества) внутренних проблем социально-политического характера, иллюстрацией чему становятся попытки резких, даже насильственных действий, сдвигов партийно-политического ландшафта. Это требует от элит постоянного поиска путей повышения эффективности внешнеполитических усилий.

Истеблишмент оказывается между Сциллой ослабления электоральной поддержки (притом динамика процесса находится в прямо пропорциональной зависимости от неудачных и чрезмерно затратных действий на мировой арене) и Харибдой сужения ресурсной базы на фоне усложнения обстановки во внешней среде. Так, уменьшение разноплановых, в том числе собственно военных, миротворческих усилий открывает широкое окно возможностей для перегруппировки и реорганизации структур международного терроризма с перспективой их перехода к активным наступательным действиям в зонах вооружённых конфликтов. Экономическая депрессия в охваченных ими странах, обусловленная во многом снижением внешней помощи и резким ослаблением мирохозяйственных связей, стимулирует приток безработных в ряды радикальных сил. Весьма опасным фактором становится сращивание террористических группировок с силами организованной преступности, что резко повышает их возможности, в том числе по созданию трансграничных зон поддержки.

Тревожная тенденция отчётливо проявилась ещё в докоронавирусный период – прежде всего в центральной, сопредельной с Буркина-Фасо, части Мали [1, S. 5]. Если террористические структуры демонстрируют существенное повышение уровня своей живучести, то государственная система в целом, в том числе высшее её руководство и силы безопасности (армия, жандармерия, полиция) страны, напротив, крайне медленный рост сопротивляемости актуальным вызовам, причём с элементами стагнации и даже спада [2, S. 17]. Соответственно, в процессе урегулирования вооружённого конфликта возрастает удельная значимость внешнего участия в нём – прежде всего наиболее влиятельных игроков, которые сталкиваются с возросшими в ходе пандемии COVID-19 трудностями. Изучение указанной динамики представляет интерес на примере ФРГ – одной из немногих стран “коллективного Запада”, относящейся к категории “восходящих держав”. Мы попытались исследовать, ограничившись рамками 2020 г., влияние фактора силовой власти в Мали на эволюцию подхода ФРГ к урегулированию вооружённого конфликта в этой африканкой стране.

В последнее пятилетие рассмотрению подходов международных игроков, прежде всего Франции, а также таких институтов, как ООН и ЕС, к борьбе с очагом нестабильности в Республике Мали уделялось повышенное внимание иностранных и отечественных исследователей. Однако события августа 2020 г. заставляют взглянуть на данный сюжет с качественно иного ракурса.

Прецедентом стала ситуация, когда организованная военными насильственная смена власти, отнюдь не соответствующая основополагающим демократическим принципам, происходит в государстве, где группа стран Запада, начиная с 2013 г., прилагает масштабные комплексные, включая политико-дипломатические и военные, усилия по урегулированию. Наибольшую нагрузку из стран Евро-Атлантического сообщества несут именно Франция (Мали относится к зоне её традиционных интересов) и Германия [2, S. 12−16], всё более рассматривающая подключение к обеспечению стабильности в Мали и регионе Сахеля в целом как один из магистральных треков своего стратегического проникновения в Африку. В этой связи возникает вопрос: означают ли события 18 августа 2020 г. провал проводимой ФРГ линии на малийском направлении, свидетельствуя о полном отсутствии контроля над обстановкой, или, напротив, открывают окно возможностей для перезапуска пробуксовывающего процесса урегулирования?

Следует отметить, что методологически мы придерживаемся принципа детерминизма применительно к теории урегулирования вооружённых конфликтов. Он означает наличие или же отсутствие “точки невозврата” в среднесрочной (5−7 лет) перспективе с момента начала урегулирования. Если результата не наблюдается, реализуется один из двух базовых сценариев. Первый из них – деградация процесса урегулирования, то есть его переход, по сути, к поддержанию уровня нестабильности в границах определённого диапазона (в том числе заморозки как одному из вариантов). Это свидетельствует о сокращении спектра рисков нестабильности, которые проецируются из зоны вооружённого конфликта на внешних игроков. Реализация такого сценария с исключительно высокой долей вероятности приводит к новым вспышкам организованного насилия – вопрос лишь во времени и скорости нарастания напряжённости после очередного прохождения “точки бифуркации”. Одна из причин тому – сложность для внешних сил сохранять значительный масштаб миротворческого присутствия, особенно военного, на протяжении десятилетий. Так, ФРГ резко, в 3 раза и более, снизила “потолок” контингента бундесвера в Ливане (в рамках миссии ООН UNIFIL) через 3.5 года, в Афганистане (в рамках миссии ООН/НАТО ISAF) – спустя 10 лет, в Сомали (военно-морская операция ЕС “ATALANTA”) – через 11 лет c момента развёртывания первых миротворческих подразделений¹¹. Отнюдь не во всех случаях (особенно в Афганистане и Сомали) сокращения сопровождались повышением боеспособности национальных сил безопасности в их борьбе с незаконными вооружёнными формированиями.

Второй сценарий – попытка перезапуска процесса урегулирования с целью достижения “точки невозврата”, пусть с опозданием. Странами Запада, в том числе ФРГ, такая тактика реализовывалась не единожды. Так, на афганском направлении в начале 2010-х годов было принято решение о краткосрочном резком наращивании усилий для создания условий последующей афганизации (отчасти по аналогии с вьетнамизацией) процесса урегулирования. Неоднократно (в начале 2000-х и в середине 2010-х годов) предпринимались попытки перенастроить поиск путей выхода из тупика гражданской войны, отягощённой активностью террористической группировки “Аш-Шабаб”, в Сомали. Однако следует признать: эти усилия не принесли желаемого результата, что во многом объяснялось неготовностью и неспособностью официальных властей и сил безопасности конфликтогенных стран принимать на себя доминирующую нагрузку в борьбе с силами, дестабилизирующими государственную систему.

Основные результаты участия ФРГ в решении “малийского вопроса”. Есть ли основания для того, чтобы считать события в Мали реализацией второго сценария, но в качественно новой форме? На первый взгляд, учитывая неконституционный характер смены власти 18−21 августа 2020 г., можно предположить отрицательный ответ. Однако для получения точного “вердикта” необходимо обратиться к достигнутым по состоянию на конец 2010-х годов результатам урегулирования с участием ФРГ и, соответственно, перспективам этого процесса.

С февраля 2013 г., то есть с момента подключения к урегулированию вооружённого конфликта в Мали, германская сторона активно использовала возможности сотрудничества в рамках тандема с Францией, традиционно имевшей сильные позиции в Западной Африке в целом и в Мали в частности. Так, контингенты бундесвера были одновременно направлены в состав военно-тренировочной миссии ЕС EUTM Mali и миротворческих сил Африканского союза AFISMA (с мая 2013 г. переформатирована в многопрофильную миссию ООН MINUSMA). В первом случае инструкторы бундесвера были ответственны за обучение частей малийской армии, то есть участвовали в вертикальной составляющей процесса урегулирования – глубоком реформировании государственной системы и особенно сектора безопасности. Во втором случае ФРГ первоначально, на протяжении 2013−2015 гг., ограничилась оказанием логистической и медицинской поддержки государствам-партнёрам в их действиях по обеспечению мира и миротворчеству – горизонтальной компоненте урегулирования. Прежде всего Германия направляла свою помощь боевым французским частям, проводящим силовую операцию “Serval”, нацеленную на разгром террористических группировок “Ансар Ад-Дин” и “Аль-Каида в Магрибе” и блокировавшихся с ними радикальных туарегов-сепаратистов [3, S. 4−6].

Показательна та внутриполитическая обстановка в Мали, в условиях которой ФРГ пошла на развёртывание разнопланового военного присутствия в этой стране. Первоначально, зимой–весной 2012 г., основу антиправительственных сил составляли вооружённые туареги, в том числе бывшие военнослужащие армии М. Каддафи, сумевшие установить контроль над огромными, занимавшими две три территории страны, но слабозаселёнными малийскими провинциями Гао, Кидаль и Томбукту. Наметилась и стремительно возрастала радикализация повстанцев. Ключевую роль стали играть “Ансар Ад-Дин” и “Аль-Каида в Магрибе”, к которой примкнула настроенная наиболее непримиримо к официальному Бамако часть туарегов. Формирования этих группировок продвигались к столице, что делало реалистичным превращение всей территории Мали в огромную “чёрную дыру”. В условиях неспособности властей оказать эффективное сопротивление антиправительственным формированиям 21 марта–7 апреля 2013 г. в Бамако малийскими военными во главе с капитаном А. Саного был отстранён от власти президент А.Т. Туре и значительная часть министров его кабинета. Приступивший к исполнению обязанностей главы государства спикер парламента Д. Траоре не обладал достаточной легитимностью – как на подконтрольных официальному Бамако территориях, где значительная часть населения требовала прямого сохранения у власти мятежных военных, так и на уровне международного сообщества. В свою очередь, силовая смена власти привела к провозглашению 6 апреля 2013 г. независимого государства Азавад на подконтрольной антиправительственным силам территории, не получившего, однако, международного признания.

Весьма условная легитимность новых властей в официальном Бамако отнюдь не стала препятствием для оказания им помощи, в том числе военной, со стороны Франции (с января 2013 г.), Германии и Европейского союза в целом (с февраля 2013 г.) [4, S. 3−5]. Аналогичная ситуация наблюдалась в Афганистане в 2001 г. и Сомали в 2010 г., когда ФРГ под эгидой ООН и ЕС направляла инструкторов и подразделения бундесвера для оказания помощи временным (переходным) властям. При этом для Германии неотъемлемым условием наращивания объёмов своей военной поддержки являлась легитимизация руководства стран, пытавшихся встать на путь постконфликтного развития. В случае Мали c этой целью, во-первых, были проведены в два тура (28 июля и 11 августа 2013 г.) президентские выборы, завершившиеся победой И.-Б. Кейты. Но они проходили лишь в южных и центральных провинциях страны, в то время как в северных продолжалась активная борьба с незаконными формированиями. Во-вторых, германо-французский тандем принял на себя функции посредника, а де-факто и координатора межмалийских – официального Бамако и умеренных туарегов – переговоров, проходивших в Алжире. 15 мая и 20 июня 2015 г. сторонами были подписаны (две даты объяснялись размежеванием между группировками туарегов) договорённости о примирении. В их основе лежала формула окончательного “обнуления” независимости Азавада, то есть согласия с распространением юрисдикции официального Бамако на северомалийские провинции взамен на предоставление им широкой культурной и финансовой автономии, то есть федерализации страны. В военной сфере это подразумевало разоружение большей чести отрядов умеренной оппозиции с возможностью интеграции её бывших бойцов в малийские вооружённые силы с целью придания им межнационального характера. Особо оговаривалось формирование совместных патрулей (из регулярных войск, а также местных сил самообороны) в северомалийских провинциях [1, S. 5].

Подписание договорённостей − германской стороной они рассматривались в качестве дорожной карты урегулирования вооружённого конфликта [1, S. 5] − резко поднимало степень легитимности не только властей Мали, но и фактора иностранного военного (как миротворческого, так и в составе тренировочной миссии) присутствия внутри страны. Это открывало широкое окно возможностей для наращивания масштабов использования бундесвера с целью достижения “точки невозврата”. Следует подчеркнуть, что избранная перекрёстная схема – вертикальная (участие немецких военных в реформе сектора безопасности) и горизонтальная (миротворческая деятельность) – оставалась неизменной. Впервые из всех вооружённых конфликтов, в урегулировании которых участвовала ФРГ, бундесвер в Мали использовался параллельно в двух профильных миссиях (притом под эгидой разных международных структур – ЕС и НАТО), в отличие от Афганистана, где все указанные виды деятельности осуществлялись в рамках единого механизма ISAF. С нашей точки зрения, нововведение объяснялось стремлением избежать перекосов в сторону одного из компонентов – прежде всего фокусирования на миротворческой деятельности, то есть войсковом использовании контингентов внешних стран-участниц урегулирования конфликта, в ущерб подготовке боеспособных и достаточных по численному составу национальных кадров армии, полиции, спецназа, которые должны были постепенно принимать на себя тяжесть борьбы с незаконными вооружёнными формированиями. Каковы же особенности и результаты участия Германии в решении каждой из этих задач на малийском направлении к началу 2020-х годов?

Вслед за подписанием договорённостей 2015 г. германская сторона пошла на одновременное наращивание своего контингента в составе миссии MINUSMA: его потолок был увеличен со 150 военнослужащих в 2013−2015 гг. до 650 в 2016-м и 1100 в 2018-м [6, S. 3] с соответствующим расширением спектра задач. Помимо сугубо вспомогательных (оказание логистической и медицинской поддержки войскам государств-партнёров) Бундестаг с 2016 г. санкционировал использование бундесвера непосредственно в миротворческой деятельности. Бундесвер принял на себя функции “рамочной нации” в комплектовании и деятельности многонациональной группировки сил MINUSMA, базирующейся на базе “Лагерь Кастро” в г. Гао (административный центр одноимённой провинции, бывшая формальная столица Азавада). В реалиях 2020 г. в её состав входили также контингенты Бельгии, Дании, Ирландии, Литвы, Нидерландов, Швейцарии, Швеции (с заменой его в 2020/2021 гг. на контингент Великобритании), Эстонии [6, S. 6]. Тем самым ФРГ демонстрировала своё мягкое лидерство в рамках Евро-Атлантического сообщества на одном из важнейших направлений – приложении его усилий в урегулировании конфликтов вне зоны ответственности НАТО. Бундесвер сфокусировался на организации охраны и логистического функционирования базы “Лагерь Кастро”, осуществлении тактической разведки – прежде всего с использованием беспилотных летательных аппаратов (от среднегабаритных “LUNA” и “LUNA NG” до крупногабаритного “Heron-1”) и штабном управлении в интересах всей миссии [6, S. 3−7]. Интересно, что германские войска активно сотрудничали с французскими, проводившими операцию “Бархан”, в отличие от “Сервала” имевшую существенную небоевую компоненту, однако действовали параллельно с ними и отказывались от собственно силового применения своего потенциала, о чём неоднократно просил официальный Париж. Тем самым ФРГ демонстрировала широкую автономность в рамках тандема с Францией на малийском направлении.

При использовании бундесвера в составе MINUSMA особое внимание уделялось имплементации на практике договорённостей от 15 мая и 20 июня 2015 г.: обеспечению безопасности при проведении муниципальных (2017 г.), президентских (29 июля и 12 августа 2018 г.), парламентских (19 апреля 2020 г.) выборов в северомалийских провинциях. Ареал использования немецкого воинского контингента постепенно расширился: с Гао он распространился на провинции Кидаль и Томбукту. При активной политико-военной поддержке Германии в феврале – первой половине марта 2020 г., то есть накануне основной волны коронавируса, в городах этих провинций были сформированы совместные – с интегрированием в состав регулярных малийских войск бывших комбатантов военизированных отрядов “умеренных” туарегов – гарнизоны [6, S. 4]. Эти меры стали частью усилий официального Берлина по оказанию внешней поддержки процессу децентрализации управления на севере Мали [2, S. 7−11], то есть действиями уже по горизонтальной составляющей урегулирования.

В составе военно-тренировочной миссии EUTM Mali ФРГ, по сути, приняла на себя функции “рамочной нации”, внося наибольший удельный вклад в общую численность личного состава, планирование и осуществление деятельности, а также в управление. Так, установленный Бундестагом потолок контингента бундесвера в составе EUTM Mali поэтапно возрос со 180 солдат и офицеров в 2013 г. до 350 в 2018-м [1, S. 3–4] и 450 в 2020-м [6, S. 3], что отражает существенное увеличение объёмов деятельности миссии ЕС. При этом фактическое количество военных инструкторов было меньшим (разница с формально установленным верхним пределом могла достигать 5 раз). Начинавшийся с переформирования подразделений с целью увеличения в них числа “активных штыков” посредством сокращения сил обслуживания, а также придания им межплеменного характера, процесс обучения включал в себя не только боевую подготовку, но наряду с ней политическое просвещение. Военнослужащим объяснялись демократические принципы и ценности, практическая целесообразность их привития в Мали. Целеполагание этих “политзанятий” состояло в выработке у военнослужащих социокультурного кода приверженности федеративному устройству страны и недопущению их участия в неконституционных действиях [5, S. 2−3]. Занятия по боевой подготовке включали поэтапное решение возрастающих по сложности задач: обучение отдельно взятого бойца – отработка его действий в составе мелких подразделений (до роты), проведение батальонных тактических учений с целью окончательного слияния отдельных переобученных частей в единый военный механизм. Части малийской армии с мая 2014 г. принимались на обучение (первичный цикл – 16 месяцев) партиями: изначально по 4 батальона, а с февраля 2016 г. уже по 8 батальонов (в среднем по 600−650 военнослужащих в каждом). Следует подчеркнуть, что по завершении подготовки к этим частям прикреплялись офицеры миссии EUTM Mali (прежде всего из бундесвера), ответственные за мониторинг политических настроений и контроль соблюдения прав человека, особенно в отношении новобранцев, в войсках [1, S. 4−8]. С 2018 г., с учётом фактора обновления личного состава − увольнения отслуживших и замены их новобранцами, ранее обученные части также стали приниматься на повторную переподготовку. Соответственно, Германия и её партнёры по ЕС как минимум де-юре сохраняли за собой разнохарактерные формы контроля над войсковыми частями и подразделениями армии Мали. Насколько широк был его охват?

Увеличившись с середины 2010-х годов почти на 20%, численность вооружённых сил Мали к началу 2020-х годов достигла 20 тыс. солдат и офицеров [2, S. 11]. С момента запуска механизма EUTM Mali в 2013 г. по состоянию на март 2019 г. были обучены и переподготовлены 13 тыс. военнослужащих [5, S. 2], на май 2020 г. – 15 тыс. [1, S. 5]. Это означало, что даже с учётом обновления состава частей доля подготовленных миссией солдат и офицеров (с сохранением контроля уровня боеспособности и политической благонадёжности) составляла не менее 50–60% всей численности армии Мали. Здесь необходимо подчеркнуть, что ФРГ и её партнёры, прежде всего Франция, имели встроенные инструменты контроля и мониторинга ситуации не только на уровне большинства воинских подразделений (“тела” армии), но и штабов, включая главный (“мозг” вооружённых сил). Во второй половине 2010-х годов бундесвер создал разветвлённую сеть советников в составе органов военного управления не только Мали, но и других стран “сахельской пятёрки” [7, S. 6–12].

Реакция ФРГ на события 18−19 августа 2020 г.: вмешаться нельзя принять? Закономерен вопрос: могли ли Германия и Франция при наличии столь разветвлённой системы контроля и мониторинга ситуации в малийской армии не знать о настроениях военных Мали в пользу смещения президента И.-Б. Кейта? Тем более что мятежников возглавил командир отряда спецназа, находящегося под самым пристальным вниманием иностранных инструкторов, полковник Г. Ассими. Прежде чем сформулировать ответ − два замечания. С одной стороны, основным центром деятельности миссии EUTM Mali оставался лагерь “Геко” в г. Куликоро в центральной части Мали (55 км к югу от Бамако), располагавшийся относительно недалеко от Кати – центра военных мятежников, куда был доставлен арестованный президент И.-Б. Кейта 18 августа 2020 г. С другой стороны, весной–летом 2020 г. правительство ФРГ пошло на резкое сокращение численности своих военнослужащих в составе миссии EUTM Mali: так, если по состоянию на 6 января 2020 г. фактически в ней было 180 солдат и офицеров (при установленной максимальной численности в 450 человек) [8], то на 24 августа 2020 г. – лишь 69 [9]. Объяснялось ли это вспышкой коронавируса? С нашей точки зрения, такой ответ ошибочен: Мали на протяжении первой волны пандемии отнюдь не входила в число её эпицентров, притом не менее важен другой факт – численность германского контингента в составе параллельно действующей миссии MINUSMA оставалась практически неизменной: 864 в январе 2020 г. [8] и 868 военнослужащих в августе того же года [9]).

Исходя из приведённых данных, сложно дать объективное обоснование столь существенного сокращения германского контингента в составе EUTM Mali. О чём это свидетельствует? Невозможно утверждать, что Германия, тем более действуя в тесном тандеме с Францией, не контролировала или как минимум не была осведомлена о настроениях в малийских вооружённых силах. При этом без видимых на то объективных причин ФРГ пошла на существенное кратковременное уменьшение степени влияния на армию Мали – именно в тот период, когда возникло чётко выраженное недовольство военных высшим руководством страны.

Показательна реакция официального Берлина на события 18 августа 2020 г. После антиконституционных действий военных в Мали, во-первых, должны были неизбежно последовать изменения в составе руководства контингентов и групп инструкторов, консультантов, однако этого не произошло. Во-вторых, ни Германия, ни Франция, ни их партнёры не демонстрировали стремления использовать свои контингенты в Мали для противодействия – как минимум блокирования на базе в Кати – сил военных мятежников. В-третьих, официальный Берлин, равно как и Париж, в принципе не рассматривал возможность сокращения и тем более полного свёртывания усилий на каких-либо направлениях урегулирования конфликта в Мали [10]. Наконец, в-четвёртых, показательно восприятие действий малийских военных со стороны МИДа ФРГ. Безусловно, оно было отнюдь не спокойным, но весьма сдержанным: первое заявление МИД ФРГ сделал лишь 27 августа 2020 г. [10], то есть уже после преодоления пика ситуации. И.-Б. Кейту освободили из-под ареста, а новые военные власти в Бамако провели цикл встреч с послами Германии, Франции, США, ряда стран Африканского союза и России, достаточно чётко обозначив причины своих действий [11]. В свою очередь, например, МИД ФРГ в основном сфокусировал внимание на необходимости скорейшего освобождения из-под ареста лиц, задержанных военными 18 августа 2020 г. [10]. Симптоматично, что официальный Берлин, равно как и Париж, не пошёл на использование собственных контингентов в Мали для освобождения И.-Б. Кейты и его ближайших соратников и в целом оказания давления на военных, осуществлявших антиконституционный переворот.

Чем объяснялась такая позиция ФРГ? Процесс урегулирования в Мали в конце 2010-х годов стал пробуксовывать и даже деградировать, несмотря на декларируемые успехи и заметное наращивание усилий ФРГ на всех направлениях. Так, если в первой половине – середине 2010-х годов ежегодные расходы на использование контингента бундесвера в составе миссии MINUSMA не превышали 50 млн евро в год²², то в 2019−2021 гг., несмотря на трудности, вызванные пандемией COVID-19, они достигли почти 320 млн [6, S. 3]. В эту сумму не входят ежегодные затраты на деятельность миссии EUTM Mali (порядка 40 млн евро к концу 2010-х годов [7, S. 3]), а также официальная помощь в целях развития, включая и средства, направляемые на повышение эффективности администрирования как в центре, так и на местах – прежде всего в северомалийских провинциях [2, S. 6−11]. Однако эти возраставшие усилия не давали нужного результата: симптоматично, что поводом, фактически идентичным основной причине выступления военных 18 августа 2020 г., стали обвинения властей Мали в неспособности добиться перелома ситуации в обеспечении мира и безопасности.

В чём состояли трудности? В сопоставлении с серединой 2010-х годов существенно возросли возможности террористических группировок по пополнению людьми и вооружением, реорганизации и перегруппировке сил и средств. Растущую роль стала играть организация “Исламское государство³³ в Большой Сахаре” [12, S. 2]. В условиях нанесения поражения главным силам ИГ на сирийско-иракском направлении (ключевая роль здесь принадлежала коалиции Российской Федерации, правительства Сирийской Арабской Республики и Исламской Республики Иран) стремление террористической группировки восстановить слабеющий потенциал проявилось в попытке усилить свои фланговые ветви. Это было продемонстрировано в Афганистане, где, как ни парадоксально на первый взгляд, действия такого рода подавлялись движением “Талибан”, и в Западной Африке. В тесной связи с “Боко Хорам” (“Западная провинция Исламского государства”) в Нигерии действовало упомянутое “Исламское государство в Большой Сахаре”, стремящееся распространить своё влияние на все страны “сахельской пятёрки”, начиная с Буркина-Фасо, чья территория прилегает к Мали с юга и юго-востока. Активность ИГ привела к нарастанию напряжённости в центральных, считавшихся начиная с 2012−2013 гг. относительно спокойными, районах Мали. Так, 24 февраля 2019 г. был совершён обстрел самодельными ракетами лагеря сил EUTM Mali “Геко”, где основу войск составляли германские военные [1, S. 4−8].

Едва ли не ключевым фактором увеличения трансграничных возможностей террористических группировок становится сращивание их с силами организованной преступности [1, S. 5−6]. Эта проблема, несущая риски сама по себе, усугубляется сохраняющейся недостаточной боеспособностью ряда частей малийской армии, а также ошибками в её применении. Опасаясь мятежей военных, официальный Бамако в период президентства И.-Б. Кейты использовал армейские силы – прежде всего переподготовленные миссией EUTM Mali батальонные тактические группы – мелкими подразделениями (до роты), что резко снижало эффективность их применения.

Насколько значим оказался фактор дробления и распыления сил правительственных войск как причина неудач в полном очищении северомалийских провинций от международного терроризма? Отметим, что именно из-за распыления сил наблюдается острая нехватка войск для патрулирования, блокировки и уничтожения незаконных вооружённых формирований в огромных слабозаселённых провинциях Гао (170.6 тыс. км²), Кидаль (151.4 тыс. км²) и особенно Томбукту (496.6 тыс. км²). Так, личный состав MINUSMA не превышает 13.2 тыс. военнослужащих [2, S. 12], колеблясь в пределах 9−12 тыс., из которых большинство приходится на контингенты стран Африканского союза. Численность войск Франции, занятых в операции “Бархан”, охватывающей все страны “сахельской пятёрки”, составляет 5.1 тыс. [13, S. 2], численность армии Мали – 20 тыс. [2, S. 8]. Из этого суммарного количества за вычетом сил, используемых вне северных провинций Мали (на западе и в центре страны, других странах региона, в военно-тренировочных лагерях), в Томбукту, Кидале и Гао сосредоточено, согласно нашим подсчётам, не более 22−26 тыс., в том числе 16−19 тыс. непосредственно “в поле”. Порядка 50% состава задействованных сил приходится на армию Мали, и оттого, насколько правильно она будет использоваться – концентрированно или, напротив, распылённо, во многом зависит итоговый успех.

Безусловно, активное применение автоматизированной техники, в частности беспилотных летательных аппаратов, особенно со стороны ФРГ, существенно облегчает ведение разведки, то есть отслеживание перемещений боевиков, запасов их вооружений и боеприпасов, значительно (примерно на 20%, согласно нашим подсчётам) увеличивая практические возможности сил MINUSMA и правительственных войск. Однако это лишь смягчает, но отнюдь не снимает проблему “живого” военного присутствия (гарнизонами, кордонами вдоль границ, а также ударными мобильными группами), плотность которого на наиболее уязвимых участках недостаточна при распылении сил правительственных войск. Тем более что в реалиях 2019−2020 гг. перед ними встала необходимость постоянного контроля ситуации не только на севере, но и в центральных провинциях страны.

Симптоматично, что выступления 18 августа 2020 г. начались именно в этом регионе, на военной базе спецназа в Кати, что служит одним из подтверждений осознания военными растущих трудностей урегулирования в Мали. Насколько они реально осознавались в ФРГ? Ещё до пандемии COVID-19 и особенно в ходе её, в частности, в мае–июне 2020 г., когда стало наблюдаться постепенное оживление политических процессов мирного урегулирования, как германские аналитики, в том числе из “мозгового треста” SWP [12, 13], так и оппозиционные силы [5] констатировали деградацию обстановки. Косвенно это свидетельствовало о том, что официальный Берлин не мог не понимать необходимости перезапуска урегулирования. Его результативность исключительно важна для властей ФРГ на фоне намечающегося в условиях “сделки” США с “Талибаном” стратегического ухода из Афганистана, активизации террористических группировок в Ираке, сложности решения “Идлибского вопроса”, пробуксовки урегулирования ливийского и украинского конфликтов.