Вестник РАН, 2023, T. 93, № 3, стр. 255-265

ЭКОЛОГИЧЕСКАЯ ОЦЕНКА РЕГИОНАЛЬНОЙ ДИНАМИКИ ПРОИЗВОДСТВА И НАСЕЛЕНИЯ В ПОСТСОВЕТСКИЙ ПЕРИОД

Одна из важных и трудных геоэкологических задач – поиск показателей, характеризующих интегральную антропогенную нагрузку на природу. Её решение связано с необходимостью приведения к общему знаменателю практически необозримого множества очень разнообразных, качественно неоднородных, зачастую несопоставимых видов антропогенных воздействий (выбросы в атмосферу, сбросы сточных вод, вырубка лесов, распашка, внесение пестицидов, водопотребление, изъятие из недр минерального сырья и т.д.). Ряд авторов разрабатывает интегральные индексы воздействий, суммируя широкий спектр отдельных их видов (например, [1]). Такой подход плодотворен, особенно с целью выявления своеобразия региональной структуры антропогенных воздействий. Однако здесь неизбежен элемент субъективности при выборе количества и состава воздействующих факторов, а также оценки их природоразрушающего потенциала. Кроме того, интегральные индексы воздействий рассчитываются на базе экологической статистики, которая пока ещё недостаточно подробна и качественна.

По оценкам В.И. Данилова-Данильяна, данные государственных докладов о состоянии окружающей среды расходятся с реальностью до 10 раз¹¹. Согласно расчётам Российского союза промышленников и предпринимателей, реальные выбросы предприятий превышают отчётные в 3–4 раза²². В то же время качество статистики окружающей среды в постсоветский период ухудшилось. Количество предприятий, охваченных статистическим наблюдением, сокращается в связи с их реорганизацией, слияниями, поглощениями и банкротствами. Лишь за 2005–2018 гг. число водопользователей, предоставляющих статистические отчёты по форме № 2-тп (водхоз), уменьшилось примерно на 40% [2]. За 1991–2016 гг. количество станций наблюдения за качеством воздуха сократилось с 821 до 678, а наблюдаемые города – с 337 до 243. Изменяются и методики учёта сбросов, выбросов, твёрдых отходов, что затрудняет сопоставление данных.

На долю не охваченных статистическим учётом неорганизованных источников выбросов в атмосферу (карьеры, отвалы, свалки, мусорные полигоны, стройки, открытые склады, асфальтовые покрытия, печное отопление) приходится более половины всех реальных выбросов. С диффузным загрязнением, которое никак не фиксируется, связано до 60% и более поступления загрязняющих веществ в водные объекты [3].

В связи с неполнотой данных официальной статистики по окружающей среде, а также с учётом необходимости высокой степени обобщения актуален поиск наиболее репрезентативных параметров-индикаторов, имеющих интегративное значение. Так, в качестве интегральных косвенных показателей антропогенной нагрузки на ландшафты используются плотность населения [4], энергопотребление на единицу территории: производственное [5] и физиологическое (энергия, затрачиваемая на питание человека) [6].

На наш взгляд, изменения суммарной антропогенной нагрузки отражает (правда, в грубом приближении) сопряжённая динамика промышленности, сельского хозяйства и населения. Промышленность и сельское хозяйство, наряду с транспортом, – главные хозяйственные отрасли, трансформирующие природу (включить в анализ транспорт не позволяет отсутствие соответствующей статистики в региональном разрезе). Высокую нагрузку на природу создаёт и население, в том числе и так называемого постиндустриального общества. На первый взгляд кажется, что от постиндустриального города – города офисов, лабораторий и торговых центров – экологический вред невелик. Но человеку нужны большая квартира, которая требует отопления, кондиционирования, водоснабжения и канализации, много бытовой техники, автомобиль и, соответственно, много энергии. Это обусловливает образование больших объёмов отходов, концентрирующихся в компактных ареалах крупных агломераций. Жизнеобеспечение человека, особенно жителя крупного города современной России, связано с серьёзными экологическими издержками. Так, в Москве и Санкт-Петербурге львиную долю выбросов в атмосферу поставляет личный автотранспорт, а загрязнённых сточных вод – жилищно-коммунальное хозяйство [7, с. 197]. Это экологический след населения, а не производства.

Конечно, динамика производства и населения не коррелирует напрямую с динамикой антропогенных воздействий, поскольку меняются структура хозяйства, технологии и техника, потребление, а значит, их экологические характеристики. Но региональная социально-экономическая динамика может служить одним из обобщающих индикаторов изменений антропогенной нагрузки и использоваться для оценки этих изменений в самом общем виде. В прежних наших работах подобный анализ проводился для периода на рубеже ХХ–ХХI вв. [8]. Потребовалось распространить его на всё постсоветское время – российская хозяйственная жизнь и её территориальные проявления очень изменчивы. В частности, почти повсеместный спад сельскохозяйственной деятельности сменился её ренессансом в ряде регионов страны, значительные колебания объёмов производства испытали нефте- и угледобывающие регионы, возникли новые районы разработки минеральных ресурсов.

Наше исследование базируется на материалах официальной социально-экономической статистики Росстата [9–12] и охватывает все российские регионы за исключением Республики Крым и Севастополя, а также в отдельных случаях Чеченской Республики и Республики Ингушетия (в силу отсутствия данных).

Поскольку объёмы выпуска промышленной и сельскохозяйственной продукции, исчисляемые в стоимостных показателях, и численность населения лишь косвенно отражают величину антропогенной нагрузки, для геоэкологического анализа целесообразно рассматривать только наиболее существенные изменения производства и населения в регионах. Критерием значимости этих изменений служили отклонения региональных показателей от среднероссийских значений, учитывая их различную вариабельность (табл. 1). Коэффициенты вариации региональных промышленных и сельскохозяйственных индексов сопоставимы, а динамика более инертной численности населения существенно ниже, хотя отношение максимума её индекса к минимуму (5.6 – Дагестан против Чукотского АО) свидетельствует о сильных межрегиональных контрастах и в динамике населения.

Исходя из анализа рядов распределения регионов по динамике социально-экономических показателей за 1990–2020 гг., за среднероссийский уровень (У) их изменений условно принимается:

• 80% < У < 130% – для динамики промышленности и сельского хозяйства;

• 90% < У < 110% – для динамики численности населения.

Население (а следовательно, и демографическое давление на природу) выросло более чем на 10% в 13 регионах (регионы Северного Кавказа, Москва, Московская, Ленинградская, Белгородская области и др.) и более чем на 10% сократилось в 46 регионах. Обширный, почти сплошной ареал демографической депрессии локализуется в Европейской России севернее линии Курск–Саратов и на всём Дальнем Востоке.

Промышленность выросла более чем на 30% в 39 регионах, а в шести из них более чем втрое превысила советский уровень (Ненецкий АО, Астраханская, Ростовская, Белгородская, Калужская и Сахалинская области). Сокращение выпуска промышленной продукции на 20% и более фиксируется в 16 регионах, причём в Калмыкии, Еврейской АО, Курганской области и Забайкальском крае современная промышленность составляет менее 50% советской.

Существенное увеличение продукции аграрной сферы (более чем на 30%) по сравнению с советским периодом наблюдается в 20 регионах (прежде всего в Центральном Черноземье и на Северном Кавказе). Это происходит на фоне сильного её сокращения в Европейском Нечерноземье и на Дальнем Востоке. Подчеркнём, что как сильный рост, так и существенный спад сельскохозяйственного производства влекут за собой серьёзные агроэкологические проблемы. В чернозёмных районах ужесточается эксплуатация почвенных ресурсов, что угрожает их ускоренной деградацией: уменьшением содержания гумуса, “проеданием” почвенного плодородия.

В Нечерноземье же пахотные земли выводятся из хозяйственного оборота, происходит ренатурализация, одичание агроландшафтов. Но, как это ни парадоксально на первый взгляд, приближение почв к первозданному, природно-зональному типу в климатических условиях лесной полосы также ведёт к их деградации (с аграрных позиций). Ведь естественные зональные почвы здесь малопродуктивные, их плодородие “сделано” человеком, это результат искусственного попечения. Мы привыкли думать, что ухудшение свойств ландшафтов, проблемы природопользования возникают вследствие хозяйственной деятельности. Поэтому порой удивляемся, что это может происходить и в результате бездействия. В лесной зоне дичающие ландшафты подвергаются вторичному заболачиванию, зарастают труднопроходимой растительностью, активно идут процессы оподзолевания, осолодевания, элювиально-глеевые. Не только, скажем, агродерново-подзолистые, но и более плодородные агросерые почвы после забрасывания деградируют по гумидному типу. Повторное же вовлечение в оборот заброшенной пашни потребует затрат, сопоставимых с расходами на первоначальное освоение территории.

Однако выводимые из пашенного оборота земли могут и должны играть другую социально-экономическую роль: в качестве естественных кормовых угодий (сенокосы, пастбища), рекреационных, охраняемых территорий, что требует соответствующего землеустройства на основе ландшафтного планирования. В то же время стихийно дичающие ландшафты выполняют важные экологические функции: водо- и климаторегулирующую, почвозащитную и поддержания биоразнообразия. Для повышения эффективности функционирования ландшафтов также необходима помощь человека. Нужно стимулировать восстановительные процессы на заброшенной пашне, в частности, вносить семенной материал из природных экосистем, в противном случае сукцессия надолго задерживается на сорно-бурьянистой стадии.

Расчёт социально-экономических индексов позволяет сгруппировать регионы по их постсоветской динамике, при этом в первую очередь учитываются экстремальные (наибольшие и наименьшие) значения региональных индексов, намного отличающиеся от среднероссийских (табл. 2, рис. 1). Особый интерес представляют регионы, где произошли крупные изменения по меньшей мере двух видов нагрузок из трёх рассматриваемых: промышленной, сельскохозяйственной и демографической.

Рис. 1.

Группы российских регионов по типу совокупной динамики промышленности, сельского хозяйства и населения в 1990–2020 гг.

1–6 – см. текст и таблицу 2; 7 – нет данных

Группа 1. Рост социально-экономических показателей, трактуемый как позитивное с экономических позиций изменение, с экологической точки зрения означает увеличение давления на природу. Существенное увеличение промышленной, аграрной и демографической нагрузки (подгруппа 1а) наблюдается лишь в Белгородской области, Дагестане и Кабардино-Балкарии. Рост материального производства при среднероссийской динамике населения (подгруппа 1б) отмечается в Татарстане, Башкортостане, Воронежской и Астраханской областях. В Ленинградской, Калининградской, Тюменской (без округов) областях, Ставропольском и Краснодарском краях и Республике Алтай (подгруппа 1в) среднероссийская аграрная динамика сопровождается значительным ростом населения и промышленности. В Ханты-Мансийском АО (ХМАО) существенный прирост населения и сельского хозяйства наблюдается на фоне среднероссийской промышленной динамики (подгруппа 1г).

Группа 2. Увеличение материального производства при сильном сокращении населения фиксируется в 11 регионах, в том числе в Тамбовской, Курской и Пензенской областях. Регионы данной группы образуют компактный ареал в Центральном Черноземье и на прилегающих территориях.

Группа 3. В Московской области значительный рост промышленности и населения произошёл на фоне сельскохозяйственного спада.

Группа 4. Промышленный рост при сокращении сельскохозяйственной деятельности и численности населения (подгруппа 4а; в Бурятии и Хакасии среднероссийская динамика населения – подгруппа 4б) наблюдается в основном в ресурсных регионах с малоблагоприятными агроклиматическими условиями.

Группа 5. В восьми регионах (в том числе Ивановская, Костромская, Курганская области, Забайкальский край) зафиксировано заметное сокращение всех трёх видов нагрузок: промышленной, аграрной и демографической (подгруппа 5а). В Тыве спад промышленности и сельского хозяйства сопровождается среднероссийской динамикой населения (подгруппа 5б). Подгруппа 5в характеризуется убылью населения и выпуска продукции промышленности при среднероссийской аграрной динамике (Нижегородская и Смоленская области, Пермский край и др.).

Как видим, наиболее заметное сокращение антропогенной нагрузки (см. рис. 1, светлые тона – группы 4, 5) фиксируется на Дальнем Востоке, в ряде южно-сибирских регионов, на Европейском Севере, включая ближний Север. А значительный прирост нагрузок (см. рис. 1, тёмные тона – группы 1–3) характерен для регионов Северного Кавказа, российской Прибалтики, субширотного ареала, протянувшегося от Брянской области до Башкортостана, а также Тюменской области. Усиление нагрузки произошло прежде всего в пределах степной и лесостепной зон, в наибольшей степени трансформированных антропогенной деятельностью. А на Северном Кавказе усиливающаяся нагрузка обостряет дефицит местных водных ресурсов и проблему их качества.

В 26 регионах, занимающих 11.2% территории страны, где проживает 35.6% её населения, наблюдается существенный рост антропогенной нагрузки, сокращение отмечается в 25 регионах (51.7% территории и 15.7% населения). Давление на природу увеличивается в первую очередь на высокоосвоенной территории страны, а уменьшается – на обширной малоосвоенной, где сосредоточены основные российские территориальные, водные, лесные и минеральные ресурсы.

Анализ социально-экономических индексов показывает прирост или спад производственной и демографической нагрузки в регионе относительно её уровня в базисном году (назовём эти сдвиги относительными), но они ничего не говорят о величине произошедших сдвигов в силу огромных различий между регионами по количеству населения, объёмам промышленного и сельскохозяйственного производства. Например, промышленность Адыгеи выросла даже больше, чем промышленность Московской области (262 и 243% соответственно), но индустрия последней в 58 раз превышает адыгейскую (2020), то есть по величине прироста промышленной нагрузки столичная область на порядок опережает Адыгею.

По приросту объёма промышленного производства с большим отрывом лидируют Московская и Ростовская области, значительный прирост также наблюдается в Белгородской и Ленинградской областях и Татарстане, а наибольшие промышленные потери – в Челябинской и Волгоградской областях (табл. 3). Максимальное увеличение сельскохозяйственной нагрузки зафиксировано во всех центрально-чернозёмных областях, в Дагестане и Татарстане. Максимальные в масштабе страны потери продукции сельского хозяйства – в Московской области (табл. 4).

Максимальная убыль населения отмечается в ряде регионов Центра, Европейского Севера, Сибири, Урала, а лидирует по данному параметру Нижегородская область (табл. 5). Заметим, что она входит в топ-10 регионов, где сократились нагрузки всех трёх видов. В ходе реформирования страны население, а следовательно, и демографическая нагрузка на природу смещаются в Московский регион и на Северный Кавказ. Если исключить внезональную во всех отношениях Москву и тюменские автономные округа, можно сказать, что население сдвигается в зону с оптимальным соотношением тепла и влаги и максимальной биологической продуктивностью ландшафтов. Это движение внешне выглядит как тяготение к экологически благоприятным местам, но оно обусловлено социально-экономическими и природно-ресурсными, а не природно-экологическими факторами.

Проведённое исследование подтвердило высокую степень инерционности территориальной макроструктуры экономики страны, выражающейся в сосредоточении хозяйства и населения на территории с высокой антропогенной нагрузкой на природу [13]. Уместно вспомнить, что в конце 1990-х годов отдельные исследователи отмечали “как долговременную тенденцию рост станового хребта экономики – оси Сибирь–Урал–Поволжье” [14, с. 11]. Однако к настоящему времени этого не наблюдается: среди лидеров промышленного спада четыре уральских региона и даже ХМАО. А максимальный прирост аграрной продукции демонстрируют регионы, которые и в советский период были в сельскохозяйственном авангарде.

Новый постсоветский экологически неблагоприятный тренд в динамике нагрузок на природу – их концентрация в приморских регионах. Эта тенденция – следствие государственной политики, отдающей приоритет внешнему, а не внутреннему рынку [15]. В результате происходит усиление разнообразных нагрузок на уязвимые побережья внутриматериковых атлантических морей, а также Каспийского моря. Растущее воздействие на Черноморское побережье плохо совместимо с его главной, рекреационной, функцией, учитывая дефицит в стране зон пляжного отдыха у тёплых морей. Азовское море – самое проблемное в экологическом плане из всех российских морей. Балтийское море чувствительно ко всё увеличивающимся антропогенным нагрузкам из-за малых глубин и слабого водообмена с Мировым океаном через каскад узких проливов. К тому же оно давно интенсивно используется (а значит, и загрязняется) сопредельными странами. А в зам-кнутой акватории Каспийского моря-озера обитает главная популяция осетровых рыб. Для нашей страны самовоспроизводящиеся биологические ресурсы Каспия не менее важны, чем его углеводороды.

На этом фоне приморские регионы Европейского Севера и Дальнего Востока поражены трансформационной депрессией. Это отнюдь не способствует декларируемому на высшем государственном уровне “развороту на Восток” и развитию Северного морского пути, потенциально способным обеспечить независимость России в пространственном отношении (ведь её главные морские фасады обращены к Северному Ледовитому и Тихому океанам).

Усиление антропогенной нагрузки отмечается в приграничных регионах Европейской России, в то время как в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке на приграничных территориях она ослабевает. На фоне экономического и демографического роста в Северо-Восточном Китае это создаёт определённую политико-экологическую напряжённость на наших дальневосточных рубежах. В российско-китайском приграничье ярко проявляются такие свойства трансграничного природопользования, как асимметрия и асинхронность [16]. На китайской территории антропогенная нагрузка на природу намного больше и продолжает усиливаться, в то время как на приграничной периферии дальневосточных регионов наблюдаются признаки демографического опустошения, хозяйственного опустынивания и даже одичания: безлюдная тайга, брошенные деревни, развалившиеся рыбосовхозы и леспромхозы. Объём водопотребления в китайской части бассейна Амура, по фарватеру которого проходит государственная граница, – 39 км³, а в российской части – 1.1 км³ [17, с. 478]. Доля Китая в общем сбросе загрязнённых сточных вод в Амур и его притоки составляет на разных участках от 78 до 98% [18].

Обращает на себя внимание тот факт, что рост всех видов нагрузок в регионах-лидерах намного существеннее, чем их сокращение в регионах максимального спада. К примеру, у лидера промышленного роста (Московская область) прирост объёма производства 6.65%, а у лидера спада (Челябинская область) – минус 0.77%; у лидера сельскохозяйственного прироста (Белгородская область) – 3.68%, у лидера спада (Московская область) – минус 0.75%. Поэтому ухудшение экологической обстановки в регионах активного роста нагрузок более вероятно, чем её улучшение в регионах-лидерах их спада. Налицо разнонаправленная и очень разнообразная региональная социально-экономическая динамика, значительное расслоение (в том числе геоэкологическое) российских регионов в результате 30-летних преобразований. А это требует регионализации экологической политики.

Следует ещё раз подчеркнуть условность геоэкологической трактовки региональной социально-экономической динамики. Она лишь в общих чертах отражает изменения антропогенной нагрузки и должна дополняться анализом отдельных воздействующих факторов. Так, в регионах производственного спада и убыли населения антропогенная нагрузка тоже может усиливаться, поскольку в условиях низких доходов и безработицы малообеспеченные люди выживают за счёт чрезмерной эксплуатации биологических ресурсов [19] – почвенного плодородия, браконьерства, незаконных рубок леса, самозаготовок дров, самозахвата земель и т.п. Но такого рода нагрузка не фиксируется с помощью используемой нами методики её оценки.

ДИНАМИКА ДОБЫВАЮЩЕЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ В РОССИЙСКИХ РЕГИОНАХ

Выявленные территориальные сдвиги населения и хозяйства косвенно отражают изменения общей, интегральной нагрузки на природу. Среди разных видов нагрузки по степени негативного воздействия выделяется добыча минеральных ресурсов, вызывающая крупномасштабную трансформацию практически всех природных компонентов и комплексов. Рассмотреть региональную динамику добывающей промышленности за весь постсоветский период не позволяют производимые Росстатом изменения статистической классификации элементов хозяйственных структур: переход с Общесоюзного классификатора отраслей народного хозяйства (ОКОНХ) на Общероссийский классификатор видов экономической деятельности (ОКВЭД), а затем на ОКВЭД-2. Мы предприняли попытку оценить сдвиги в добывающей промышленности регионов с 2005 по 2021 г., в период действия новых форм статистического учёта, а также восстановительного роста добычи минеральных ресурсов, существенно сократившейся в 1990-е годы.

Добыча угля с 2005 по 2021 г. увеличилась с 299 до 435 млн т, нефти (включая газовый конденсат) – с 470 до 523 млн т, природного газа – с 612 до 662 млрд м³. За это время добывающая индустрия выросла (в физических объёмах) на 24.2%, а доля добычи в промышленной структуре страны (в стоимостных показателях) – с 22.5 до 24.9%. На рисунке 2 показаны 45 основных добывающих регионов России, на территории которых в 2021 г. было сосредоточено свыше 90% добывающей промышленности. В большинстве из них отмечался рост добычи, лишь в восьми фиксируется её сокращение. При этом в половине основных добывающих регионов добыча минеральных ресурсов возросла более чем в 1.5 раза, а в четверти – более чем вдвое.

Рис. 2.

Динамика добывающей промышленности в российских регионах в 2005–2021 гг., 2005 г. принят за 100%

Диаметр шара пропорционален объёму выпуска добывающей промышленности региона (2021), руб.

Больше половины продукции добывающей промышленности в 2021 г. обеспечивали всего пять регионов: ХМАО, Ямало-Ненецкий АО (ЯНАО), Кемеровская область, Якутия и Татарстан. Однако за исследуемый период добыча стала более рассредоточенной по территории страны. Если на первые пять регионов в 2005 г. приходилось свыше 2/3 российской добычи (по стоимости произведённой продукции), то в 2021 г. – только 51.1%, а доля первой десятки регионов сократилась с 4/5 до 2/3. Заметим, что рассредоточение добывающей индустрии в стоимостных показателях обеспечивается главным образом за счёт нефтяной промышленности (самая крупная по выручке добывающая отрасль) вследствие сокращения добычи в Западной Сибири и вовлечения в эксплуатацию новых ресурсов Восточной Сибири, Дальнего Востока, Ненецкого АО, шельфа Охотского и Каспийского морей. Несмотря на то, что в постсоветское время началась разработка многих новых месторождений угля, газа, железных и полиметаллических руд, прежде всего на востоке страны [20], роль регионов-лидеров сохраняется, что видно из данных по физическим объёмам добычи этих ресурсов (табл. 6).

Главные экспортно-ориентированные природоэксплуатирующие регионы обычно рассматриваются как “валютные цеха”, поставщики валютной выручки в российскую казну. Но они же потенциально наиболее подвержены внешнеэкономической конъюнктуре, которая во многом определяется геополитической обстановкой, резко обострившейся в 2022 г. Ориентированные на экспорт регионы особо нуждаются в диверсификации хозяйственной структуры в связи с их подверженностью внешнеполитическим рискам.

Количество регионов, где доля добывающей индустрии в выпуске промышленной продукции превышает 50%, увеличилось с 9 в 2005 г. до 14 в 2021 г.³³ Наиболее существенный рост доли добывающих отраслей в региональной промышленности показали: Астраханская область (+52.8, в основном за счёт разработки нефтяных месторождений Каспийского шельфа); Еврейская АО (+48.1% – разработка месторождений железных и марганцевых руд); Иркутская область (+40% – вовлечение в эксплуатацию нефтегазовых и угольных месторождений); Забайкальский край и Тыва (+39.6 и +29.3% соответственно – новые месторождения угля и полиметаллов); Сахалинская область (+24.7% – нефтегазоразработки на Охотском шельфе). В то же время доля добычи сократилась в главном нефтедобывающем регионе – ХМАО (–10.8%), а особенно сильно – в Татарстане (–14.8%).

Большой интерес представляют регионы, где значительный рост доли добычи сопровождается появлением первопередельных отраслей, также не отличающихся высокой экологичностью. Именно первые этапы переработки природного сырья наиболее энергоёмки, в отличие от тонких переделов последующих ступеней. Такие сдвиги наблюдаются в Еврейской АО, Забайкальском крае, Оренбургской области, Якутии.

На рисунке 2 хорошо виден северо-восточный вектор развития добывающей индустрии России. Следствием этого выступает распространение крупномасштабных воздействий на экологически значимые природные компоненты и комплексы Восточной Сибири, Дальнего Востока и Европейского Севера, особо уязвимые из-за гидрометеорологических условий и широкого распространения многолетнемёрзлых пород. А добыча на шельфе Охотского (Сахалинская область) и Печорского (Ненецкий АО) морей осуществляется в экстремальных природных условиях: низкие температуры, дрейфующие льды, сильные штормы, колебания уровня моря. Современные климатические изменения, проявляющиеся также в учащении экстремальных опасных явлений, чреваты авариями с малопредсказуемыми экологическими последствиями. Поэтому следовать наказу М.В. Ломоносова “наращивать могущество российское Сибирью и Арктикой” надо с большой осторожностью.

* * *

Сформировавшаяся в СССР территориальная структура антропогенной нагрузки на природу демонстрирует высокую степень инерционности. В постсоветский период суммарная нагрузка увеличивалась прежде всего на хорошо освоенной территории (примерно 1/10 часть территории страны, где проживает около трети населения), а сокращалась на обширной малоосвоенной (около половины территории, 1/6 населения России). Давление на природу усиливается в приморских регионах в бассейнах внутриматериковых атлантических морей, а также Каспийского моря, что приближает экологические угрозы к государственным границам и международным акваториям.

Сложившаяся тенденция вписывается в концепцию “компактизации” российского хозяйства и запрета на хозяйственное освоение диких земель с целью их сохранения в качестве экологического резерва всего человечества [21]. Некоторые зарубежные исследователи предлагали даже свернуть хозяйство на уже освоенных территориях с суровыми климатическими условиями и эвакуировать оттуда население [22]. Однако в нашей крайне неравномерно освоенной стране такой вектор территориального развития не оправдан и с социальных, и с геополитических, и с экологических позиций. Относительный рост антропогенной нагрузки в центральной и юго-западной России ухудшает экологическую обстановку, а уменьшение производства на севере и востоке страны, снижающее нагрузку на окружающую среду, ухудшает социальную ситуацию, поскольку рабочие места и высокие доходы мигрируют на запад. Преодоление этих негативных тенденций требует включения социальных, экологических, а также геополитических факторов в ткань экономического анализа при разработке программ территориального развития России.

Добыча минеральных ресурсов продвигается во всё более удалённые районы с более суровыми природными условиями и уязвимыми ландшафтами. В результате формируются новые локальные очаги крупномасштабных воздействий на природу в Восточной Сибири, на Дальнем Востоке и Европейском Севере. В XXI в. большинство основных добывающих регионов РФ увеличили добычу минеральных ресурсов. Это свидетельствует об усилении в региональных промышленных комплексах позиций природоёмких энерго- и материалопроизводящих секторов экономики, а заметных признаков “озеленения” региональных структур не обнаружено. Более половины продукции добывающей промышленности сосредоточено всего в пяти регионах: ХМАО, ЯНАО, Кемеровской области, Якутии и Татарстане. В условиях современных геополитических потрясений эти ориентированные на экспорт поставщики валютной выручки в первую очередь нуждаются в диверсификации их хозяйственных структур.