Ботанический журнал, 2020, T. 105, № 5, стр. 497-516

Детство и юность. Санкт-Петербургский университет. Первые экспедиции

В.Л. Комаров родился 1 (13) октября 1869 г. в Санкт-Петербурге. Интересно, что в официальных документах о его службе⁵⁵ указано, что он происходит “из дворян Витебской губернии”. Такое указание связано с тем, что его дед – Виссарион Саввич Комаров (1792–ок.1860) был в 1832 г. внесен в “Родословную книгу Витебской губернии”, т.к. владел имением в ее Велижском уезде (ныне Смоленская обл.)⁶⁶.

О детстве и юности Комарова написано немало, хотя в наших знаниях и об этом периоде его жизни до сих остаются белые пятна. К ботанике и другим естественным наукам он пристрастился, по-видимому, в гимназическое годы во время пребывания в имении Ровное-Михайловское (Боровичский уезд Новгородской губернии), принадлежавшем деду по линии матери М.К. Линденбауму⁷⁷, хотя, возможно, этому были и иные причины⁸⁸. После окончания гимназии с довольно посредственными оценками он записался на курс естественного отделения физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. Уже во время учебы совершил ряд экспедиций, в том числе в Среднюю Азию в 1892–1893 гг., причем одна из поездок была поддержана Императорским Русским географическим обществом (РГО). Закончил университет в 1894 г. с дипломом первой степени. Как отмечал сам Комаров, в 1894 г. “по окончании университета занимался около года в Ботаническом саду определением туркестанских растений⁹⁹”, однако пока неясно, оплачивалась эта работа или нет.

Следующим местом приложения сил Комарова стало участие в экспедиции по обследованию региона, предназначавшегося для проектируемой Амурской железной дороги. В многочисленных публикациях отмечается (только с его же слов), что такое решение было вынужденным, т.к. он считался политически неблагонадежным и находился под полицейским надзором из-за участия в студенческих марксистских кружках. На сегодняшний день этому не найдено документальных подтверждений. В упомянутых выше формулярных списках Комарова в соответствующей графе (привлекался ли к ответственности, не состоял ли под следствием или судом) написано “не был”. Нет указаний на какие-либо ограничения в правах и в его университетских документах (Bubyreva, Byalt, 2020).

Скорее всего, решение Комарова отправиться в Амурскую область в 1895 г. было его сознательным и вполне разумным выбором. Штатных позиций, на которые в то время мог претендовать выпускник университета, даже очень талантливый, было мало, освобождались они редко. Участие в экспедиции давало возможность посетить весьма удаленные и малоисследованные регионы (к чему Комаров, разумеется, стремился) и предоставляло известную свободу действий, невозможную на низших ступенях карьеры в государственных учреждениях. Кроме того, по тогдашнему законодательству Российской Империи участие в экспедициях РГО приравнивалось к государственной службе (а у Комарова уже был опыт такой экспедиции в 1893 г.).

Вслед за экспедициями по Амуру последовали знаменитые путешествия 1896–1897 гг. по Маньчжурии и Корее. Отметим, что Комаров получил всю необходимую поддержку от военных и гражданских властей Приморской области и русского посольства в Сеуле¹⁰¹⁰, что вряд ли было бы возможно в случае серьезного полицейского преследования. Эти экспедиции вскоре принесли славу молодому исследователю. По возвращении в Петербург он в 1898 г. был оставлен для “подготовки к профессорскому званию” (некоторый аналог современной магистратуры и аспирантуры) при кафедре ботаники без стипендии на два года, а 17 мая 1899 г. утвержден сверхштатным (т.е. тоже без оплаты) хранителем Ботанического кабинета Санкт-Петербургского университета¹¹¹¹ (рис. 1). В 1902 г. в этом же университете защитил магистерскую диссертацию.

Рис. 1.

В.Л. Комаров в 1899 г. Фотоархив БИН РАН.

Fig. 1. V.L. Komarov in 1899. Photoarchive of the Komarov Botanical Institute.

Императорский Санкт-Петербургский ботанический сад (1899–1917)

15 сентября 1899 г. Комаров обратился с прошением о приеме на службу в ИСПБС (рис. 2) и 1 ноября 1899 г. был зачислен в его штат¹²¹². Он получил должность младшего консерватора, освободившегося после перехода занимавшего ее Г.И. Танфильева¹³¹³ на позицию главного ботаника (заведующего гербарием), которая, в свою очередь, оказалась вакантной после ухода из сада С.И. Коржинского¹⁴¹⁴ (Lyubimov, 1913).

Рис. 2.

Прошение В.Л. Комарова о приеме на службу в Императорский Санкт-Петербургский ботанический сад, 1899 г. (СПФ АРАН).

Fig. 2. V.L. Komarov’s application for employment in the Imperial St. Petersburg Botanical Garden, 1899 (St. Petersburg branch of the Archive of the Russian Academy of Sciences).

Консерваторы не были жестко прикреплены к какому-то отделу сада, хотя больше всего были связаны с его гербарием. В их служебные обязанности входило определение коллекции живых растений, “приведение в научный порядок” коллекций гербария, а также и научная работа, которая, однако, не считалась основным занятием¹⁵¹⁵. Согласно отчету сада за 1900 г. младший консерватор Комаров занимался определением живых растений (528 “нумеров” – из Centrospermae, Ranales, Rhoeadales, Sarracentiales, Rosales и Geraniales), привел в систематический порядок Cyperaceae русского гербария¹⁶¹⁶, инсерировал различные семейства русского гербария, преимущественно из коллекции Р.Э. Траутфеттера¹⁷¹⁷ (Izvlechenie…, 1901).

В 1902 г. Комаров был переведен на должность старшего консерватора; ее до этого занимал В.И. Липский¹⁸¹⁸, который стал главным ботаником по отделу живых растений вместо скончавшегося И.Г. Клинге¹⁹¹⁹. На тот момент в саду был только один старший консерватор, который в известной мере возглавлял и координировал работу других консерваторов, причем важнейшей его обязанностью было ведение инвентарной книги, в которой фиксировалось поступление гербарных коллекций.

Специализацией в гербарной работе Комарова практически с самого начала стал “японо-китайский гербарий” (ныне – сектор Восточной и Центральной Азии Гербария БИНа), выделенный из общего еще в 1870-е гг. К.И. Максимовичем²⁰²⁰. Это было вполне оправдано с учетом его опыта по изучению флоры Маньчжурии и Кореи. Определение и инсерация растений шли параллельно с написанием “Флоры Маньчжурии”; кроме того, именно научными интересами Комарова, скорее всего, диктовалось приобретение дублетов коллекций E. Taquet²¹²¹ и K.P. Maire²²²². В сферу его деятельности с 1905 г. попали и многочисленные сборы экспедиций РГО в Монголию и Китай во главе с Н.М. Пржевальским, Г.Н. Потаниным, В.И. Роборовским и другими известными путешественниками.

Деятельность В.Л. Комарова по работе с этими коллекциями дала заметные результаты, причем наиболее интенсивно работы велись в 1905–1907 гг. после решения совета ИСПБС об усилении обработки неразобранных коллекций (Otchet…, 1906). Уже за 1906 г. “большая часть монгольского и китайского гербариев … определена и положена на место, благодаря чему стала доступной для пользования всего ученого персонала сада” (Otchet…, 1907: 26). Если в 1904 г. японо-китайский гербарий состоял из 280 пачек (Otchet…, 1905), то в 1907 г. – из 422 (Otchet…, 1908), а в 1908 г. – из 441 (Otchet…, 1909). Это число сохранялось до переезда в 1914 г. новое здание, когда размер “пачек” (в новом варианте – ячеек гербарных шкафов) был уменьшен и число их выросло до 1176 (Otchet…, 1915).

Постепенно в сферу интересов Комарова попали и коллекции из Сибири и Дальнего Востока, которые начали выделяться из “русского гербария”²³²³. Так, в 1910 г. он определил более 1 тыс. гербарных экземпляров из этого региона, а также подготовил к рассылке около 12500 экземпляров дублетов (Otchet…, 1911). В следующем году, помимо обработки своих камчатских коллекций, он работал с различными сборами из долины Амура и с Чукотки (Otchet…, 1912), а затем – с материалами Якутско-Аянской экспедиции (Otchet…, 1913). Позднее к ним прибавились сборы его собственной экспедиции 1913 г. в Южно-Уссурийский край, а также и другие материалы, преимущественно с Дальнего Востока.

В ИСПБС Комаров работал под началом директора А.А. Фишера фон Вальдгейма²⁴²⁴, который один раз оставлял его за себя при нахождении в командировке. Непосредственными начальниками Комарова в гербарии были главные ботаники Танфильев (в 1899–1905 гг.) и Б.А. Федченко²⁵²⁵ (с 1905 г.). Надо отметить, что Федченко занял должность главного ботаника по гербарию, минуя должность старшего консерватора, что, возможно, было несколько обидно для Комарова.

В 1907–1908 гг. была предпринята попытка передачи ИСПБС из ведения Главного управления земледелия и землеустройства в Императорскую Санкт-Петербургскую академию наук. Эту идею особо поддерживал профессор Юрьевского университета Н.И. Кузнецов²⁶²⁶ (Vaga, 1959). Для выработки позиции по данному вопросу в саду была создана специальная комиссия, в которую вошел и Комаров. Комиссия и научный персонал сада отнеслись к идее изменения ведомственной принадлежности резко отрицательно и в итоге этот проект реализован не был. В 1913 г. Комаров вошел в состав особой юбилейной комиссии по празднованию 200-летия ИСПБС (Otchet…, 1914), а в марте 1914 г. принимал участие в совещании в Департаменте земледелия, посвященной амбициозной программе развития сада²⁷²⁷, которая, к сожалению, не была реализована из-за начавшейся Первой мировой войны. Следует отметить, что во всех этих комиссиях он, как правило, был единственным служащим ИСПБС, не занимавшим должность главного ботаника или руководителя подразделения (станции и т.п.). Создается впечатление, что директор Фишер фон Вальдгейм ценил знания и организаторские способности Комарова и привлекал его для решения различных вопросов общего характера. Надо отметить, что Комаров вошел и в состав специального юбилейного организационного комитета по празднованию 50-летия ученой и административной деятельности Фишера фон Вальдгейма, которое состоялось 17 июня 1915 г. (Otchet…, 1916).

Огромной заслугой Комарова была организация перемещения гербария сосудистых растений в новое здание, в котором он и находится уже более ста лет. Эта работа происходила под его руководством и при активном личном участии в июне – августе 1914 г.; подготовка же к этому событию началась еще в 1912 г., тоже при его деятельном участии. Надо отметить, что происходила не просто перевозка коллекций, но и размещение их по новейшей тогда системе А. Энглера (нумерация родов по Далла Торре и Гармсу; ранее растения располагались по различным системам, в том числе и по совершенно устаревшей Эндлихера), а также согласно во многом новому географическому разделению. Кроме того, прежние 6800 огромных пачек гербария были разделены почти на 20  000 новых. Перемещено было свыше двух с половиной миллионов образцов (Otchet…, 1915). За организацию этой работы совет сада выразил Комарову специальную благодарность.

А.П. Ильинский²⁸²⁸ (Ilyinskii, 1944: 19) так описывал эти события. “Зайдя в конце июня 1914 г. в Гербарий повидать Вл.Л., я был поражен авральными темпами, поразительным порядком и огромным количеством физического труда, затрачиваемого Вл.Л. на эту работу. Я нашел Вл.Л. на IV этаже Гербария. Быстро двигаясь, нес он несколько пачек гербария, быстро поднялся с ними на стремянку, быстро разложил пачки по полкам и снова заспешил за новой ношей. Когда я задал ему какой-то научный вопрос, Вл.Л. шутя ответил, что он теперь не ученый, а кули²⁹²⁹”. Ильинский совершенно справедливо отмечал, что в случае малейшего промедления с переносом гербария новое здание с началом войны было бы занято под госпиталь и, возможно, навсегда потеряно для ботаников.

С началом Первой мировой войны Комаров активно занимался работами по изучению и использованию лекарственных растений, которые были развернуты в саду. В 1915 г. он и Федченко по решению совета ИСПБС (Otchet…, 1916) вошли в состав Комиссии по изучению естественных производительных сил России (КЕПС) при Академии наук – органа, которому вскоре было суждено сыграть значительную роль в развитии отечественной науки.

Коснемся оплаты труда Комарова в то время. Его заработная плата (“содержание”, как тогда говорили) состояла из двух частей: жалованья и “столовых” при казенной квартире (в случае отсутствия таковой российскому чиновнику обычно полагались еще и “квартирные”) (табл. 1). Доход Комарова в саду (даже на должности младшего консерватора) был заметно выше, чем средняя заработная плата рабочего в Санкт-Петербурге в то время, но, по-видимому, явно недостаточен для поддержания уровня жизни, характерного для людей его круга (не забудем, что большинство его родственников были высокопоставленными военными). Секретарь сада С.Ю. Любимов (Lyubimov, 1913: 255) отмечал явную недостаточность оплаты труда в саду согласно штату 1900 г.: “Полное же несоответствие современным жизненным условиям окладов штатных служащих вынудило последних иметь добавочные занятия в ущерб, может быть, служебным их обязанностям”. Не был исключением и Комаров, имевший “добавочные занятия” в Санкт-Петербургском университете, на курсах П.Ф. Лесгафта, М.А. Лохвицкой-Скалон, а после 1917 г. – в Химико-фармацевтическом институте, Педагогическом институте и др. Введение нового штата в 1913 г. несколько улучшило финансовое положение служащих сада по основному месту работы, но начало Первой мировой войны и сопутствовавшая ей инфляция быстро съела прибавления к окладам³⁰³⁰.

Штатные служащие Императорского ботанического сада, как и другие российские чиновники, имели классный чин по Табели о рангах, введенной еще Петром I. Комаров начал службу коллежским секретарем – это чин 10 класса, который обычно получали выпускники университетов. К 1913 г. он имел уже весьма высокий чин статского советника (табл. 2). Как и другие служащие сада, Комаров был удостоен российских орденов, которыми обычно награждали чиновников за выслугу лет: Святого Станислава 3 ст. (1903 г.), Святой Анны 3 ст. (1906 г.), Святого Станислава 2 ст. (1910 г.), Святой Анны 2 ст. (1913 г.). В 1916 г. он был награжден орденом Святого Владимира 4 ст., несколько менее обычным для государственного служащего. В 1913 г. он получил право ношения памятной светло-бронзовой медали в честь 300-летия царствования дома Романовых, различные виды которой получили в то время практически все государственные служащие.

Ботаническому саду выделялись средства на командировки и экспедиции, хотя они были довольно скромными, в то же время широко использовались возможности поездок за счет иных источников финансирования. Сад финансировал экспедицию Комарова в Саяны с 1 мая по 1 сентября 1902 г. (с выдачей 600 руб.), поездку в ботанические сады Кью, Берлина и Парижа с 5 июня 1906 г. на два с половиной месяца (с выдачей 300 руб.)³¹³¹. Остальные командировки, скорее всего, финансировались из иных источников либо самим Комаровым³²³². В 1907 г. он был направлен для изучения флоры великих озер северной России (Чудского, Ильменя, Ладожского, Онежского и др.) на два месяца в три срока. С 10 апреля по 10 октября 1908 г. с 15 апреля по 15 октября 1909 г. работал на Камчатке в составе экспедиции РГО при финансовой поддержке Ф.П. Рябушинского. В конце декабря 1909 г. был командирован в Москву на XII съезд русских естествоиспытателей и врачей. C 1 мая по 1 октября 1913 г. возглавлял экспедицию в Приморскую область при поддержке Переселенческого управления; им и его спутниками было собрано около 1 тыс. видов, 3500 номеров и до 10 тыс. экземпляров (Otchet…, 1914). С 16 июня по 1 августа 1915 г. проводил исследования в Новгородской губернии.

Российским государственным служащим был положен отпуск, но не ежегодный, на него надо было испрашивать разрешение в каждом конкретном случае. До 1917 г. Комаров воспользовался этим правом только три раза: с 2–30 августа 1903 г., с 2–30 июля 1912 г. и с 5 по 26 июня 1916 г.³³³³

Проживал Комаров на территории ботанического сада, как и большинство его служащих (как штатных, так и “по вольному найму”) в то время. В домовой книге сада за 1899 г.³⁴³⁴ указано прежнее место жительства – Невский проспект, д. 136 (адрес доходного дома, принадлежавшего его дяде В.В. Комарову). Сначала он занимал, скорее всего, какую-то квартиру в одном из деревянных домов (ныне не существующих) в западной части сада, а в 1913 г. переехал в благоустроенное жилье в доме штатных служащих (так называемый “Дом ботаников”: ул. Песочная, д. 2, кв. 8, ныне – ул. Профессора Попова, д. 2, литера Б).

Комаров довольно долго не создавал семью. Первый раз он женился (по-видимому, в 1913 г.) на “вдове статского советника Марии Романовне Позняковой³⁵³⁵, 1862 г. рождения, лютеранского вероисповедования”³⁶³⁶. О ней есть упоминания в ряде анкет, заполнявшихся Комаровым в годы гражданской войны и в самом начале 1920-х годов. Н.В. Павлов (Pavlov, 1951) указывает, что она умерла в 1929 г. Второй брак с Н.В. Старк был заключен в 1930 г.³⁷³⁷

Главный ботанический сад РСФСР (СССР) (1918–1931)

В марте 1917 г. из наименования сада исчезло слово “императорский”. Директор Фишер фон Вальдгейм сразу ушел в отпуск, а с 28 июня был уволен со службы по болезни³⁸³⁸. Сад возглавил Б.Л. Исаченко³⁹³⁹. Был расширен состав совета сада, в него вошли все постоянные работники, относящиеся к научному персоналу. С октября 1918 г. сад стал именоваться Главным ботаническим садом РСФСР⁴⁰⁴⁰, а после 1925 г., получив статус учреждения союзного значения – Главным ботаническим садом СССР. В мае 1930 г. постановлением Совета народных комиссаров РСФСР был передан в ведение АН СССР⁴¹⁴¹ и чуть более года носил название Ботанического сада АН СССР.

В 1917 г. Комаров был избран заместителем директора сада, по-видимому, 24 июня 1917 г. – на том же заседании, где проходили и выборы директора (Otchet…, 1918)⁴²⁴². Он принимал активное участие в различных комиссиях, готовящих предложения по сокращению расходов сада в условиях недостатка финансирования, дефицита топлива и т.п. С середины лета 1917 г. он фактически стал во главе отдела живых растений, т.к. главный ботаник Липский уехал в длительную командировку и из нее уже не возвратился⁴³⁴³. 12 апреля 1918 г. советом сада было признано невозможным оставлять отдел живых растений без руководства и Комаров был назначен главным ботаником (заведующим отделом) считая с 1 января 1918 г.⁴⁴⁴⁴ Формально  это был статус исполняющего обязанности, а “полноценно” Комаров был избран главным ботаником 13 декабря 1918 г.⁴⁵⁴⁵ Должности заместителя директора (в 1920-е годы она иногда называлась “помощник директора по научной части”) и руководителя отдела живых растений он занимал до 1 октября 1931 г. – даты начала фактического создания БИНа.

В годы революции и гражданской войны сад понес значительные потери, но все-таки основа коллекции живых растений была сохранена. Отдельные эпизоды того периода хорошо описаны Н.В. Шипчинским⁴⁶⁴⁶ (Memories…, 2014). Следует отметить, что ситуация в Петрограде в те годы бывала сравнима с лишениями блокады Ленинграда, правда, такие периоды были заметно короче, чем в 1941–1944 гг. Комарову приходилось много времени уделять организационным вопросам, в том числе весьма прозаическим – поискам финансовых средств, топлива и т.п.

По-видимому, Комаров был довольно популярен в среде садоводов. Можно отметить, что он 19 апреля 1917 г. был избран почетным членом Северного профессионального союза садоводов⁴⁷⁴⁷, в то время – весьма влиятельной организации. Необходимо учитывать, что в дни февральской революции садоводы активно выступали за смещение директора и других представителей “старой” администрации (Memories…, 2014), однако Комарова это не коснулось. Отношение Комарова к забастовке служащих Министерства земледелия (к ней присоединились и многие сотрудники сада), последовавшей после октябрьского переворота, пока установить не удалось.

Деятельность Комарова на посту заведующего отделом живых растений (ныне – отдел Ботанический сад Петра Великого БИНа), как ни странно, описана довольно скупо. Известно, что Комаров организовал отделение экспериментальной морфологии, создание которого планировалось еще в 1914 г. Он же был организатором экскурсионного бюро в его нынешнем понимании (Ilyinskii, 1944), причем в то время именно в качестве экскурсоводов нередко начинали научную карьеру многие известные ботаники, например, Я.И. Проханов⁴⁸⁴⁸. Надо отметить, что еще до революции Комаров организовывал бесплатные общеобразовательные экскурсии по оранжереям сада для рабочих (Ilyinskii, 1944; Memories…, 2014) и этот опыт был использован при создании экскурсионного бюро.

Комаров создал большую экспериментальную коллекцию растений в оранжерее № 24, с которой много работал лично. По состоянию на лето 1941 г. в ней насчитывалось, согласно каталогу, 3997 экземпляров, принадлежащих к 784 видам. По инвентаризации от 1 июня 1942 г. был учтен 1571 экземпляр, принадлежащий к 433 видам⁴⁹⁴⁹. К сожалению, дальнейшая судьба этой коллекции неизвестна, следов ее в настоящее время найти не удалось.

19 марта 1920 г. совет ГлБС выбирал директора⁵⁰⁵⁰. Перед выборами Комаров произнес речь, “в которой назвал эти выборы самым важным из всех дел, какие приходится решать совету, т.к. от удачи или неудачи выборов зависит весь ход деятельности в саду. Главное назначение директора – это внешние дела сада; он должен своей личностью внушать уважение и доверие к саду, как в ученых, так и в административных кругах… Если есть внутренние трения, их можно уладить и дружной работой сослуживцев поправить дело, но что можно сделать, если неудачный выбор директора оставит сад без кредитов или без топлива. Выбор должен быть не только удачным, но и единодушным, так как этим сильно поддерживание авторитета избранника. При наличии определенного кандидата голоса, отданные другим лицам, пропадают без пользы для этих лиц, но к большому вреду для дела. Особенно нежелательна подача голосов за таких лиц, относительно которых известно, что они все равно откажутся. Единодушие выборов чрезвычайно важно”⁵¹⁵¹.

Результаты голосования оказались следующими: Исаченко – 16 голосов, Комаров – 5, В.Н. Любименко⁵²⁵² – 2, А.И. Данилов⁵³⁵³ – 1. Во втором туре, когда Любименко и Данилов сняли свои кандидатуры, Исаченко набрал 18 голосов, Комаров – 6. Очевидно, что Комаров хотел занять должность директора, чувствовал себя готовым к такой работе, но мнение совета сада оказалось иным. Однако месяцем позже на должность заместителя директора он был избран подавляющим большинством голосов (21, Н.А. Монтеверде⁵⁴⁵⁴ – 3, Любименко – 2)⁵⁵⁵⁵.

Ботанический музей Академии наук (1920–1931)

Ботанический музей – второе, после ИСПБС (ГлБС) профильное ботаническое учреждение Санкт-Петербурга – Петрограда – Ленинграда в 1823–1931 гг. Он включал обширные гербарные коллекции (к началу XX в. – около полутора миллионов образцов), располагался на Васильевском острове. Если в XIX в. в нем фактически работал только штатный академик по ботанике и несколько его помощников, то в начале XX в. музей представлял собой учреждение со сравнительно большим по тем временам штатом; в 1924 г. в нем работало 15 человек, из них 9 научных сотрудников⁵⁶⁵⁶. Директором музея в 1903–1930 гг. был академик И.П. Бородин⁵⁷⁵⁷.

Комаров в 1920 г. был избран академиком по ботанике и это, естественно, сблизило его с Ботаническим музеем. В 1925 г. его совет постановил приглашать Комарова на свои заседания⁵⁸⁵⁸, в этом же году он исполнял обязанности директора во время отсутствия Бородина, хотя в штате музея формально не состоял⁵⁹⁵⁹ (рис. 3). После смерти Бородина 5 марта 1930 г. Комаров 30 мая был избран директором музея (оставаясь также и в штате Ботанического сада)⁶⁰⁶⁰. Надо отметить, что в октябре этого же года он избирается еще и директором недолго просуществовавшего Лесного музея⁶¹⁶¹.

Рис. 3.

В.Л. Комаров в середине 1920-х гг. Фотоархив БИН РАН.

Fig. 3. V.L. Komarov in mid-1920s. Photoarchive of the Komarov Botanical Institute.

Как известно, в 1929 г. Комаров был избран исполняющим обязанности непременного секретаря Академии наук СССР, а в марте1930 г. – вице-президентом, в обязанности которого входило руководство административно-хозяйственной и финансовой работой академии⁶²⁶². Деятельность в академии отнимала у Комарова все больше и больше времени, становилась для него основной. В 1936 г. он стал президентом АН СССР. Эта сфера его деятельности весьма интересна, однако в данной статье намеренно не затрагивается.

Ботанический институт (1931–1945)

Ботанический институт АН СССР (ныне – РАН), с 1940 г. носящий имя В.Л. Комарова, был создан согласно решению Общего собрания АН СССР от 26 апреля 1931 г. в результате объединения Ботанического сада (как уже отмечалось, к тому времени ГлБС был передан в ведение АН СССР) и Ботанического музея АН СССР. Обстоятельства этого объединения, включая и роль в нем Комарова, подробно рассмотрены мною ранее (Geltman, 2014b). Здесь приводится лишь основная канва тех событий.

Необходимо отметить, что импульсы к объединению шли “сверху”, а большинство сотрудников сада и музея его не желало; единственным исключением, пожалуй, был В.П. Савич⁶³⁶³ – в то время ученый секретарь Ботанического сада.

Комаров, занимая должность помощника директора сада по научной работе и одновременно (с мая 1930 г.) должность директора Ботанического музея, придерживался двойственной позиции. Он не отрицал необходимости координации деятельности сада и музея, но по возможности тормозил их реальное объединение с тем, чтобы оба учреждения сохранили юридическую и финансовую самостоятельность. Для этого был придуман “институт” – новый уровень управления учреждениями академии (они тогда обычно назывались музеями, лабораториями и т.п., но не институтами), который представлял собой некое подобие ассоциации. “Ботанический институт (БИН)” (наряду с другими “институтами”), представлявший собой ассоциацию ГлБС, БМ АН, Лесного музея, Лаборатории физиологии и биохимии растений, был создан решением Общего собрания АН СССР 4 апреля 1930 г.⁶⁴⁶⁴ Директором этого, говоря современным языком, консорциума был назначен Комаров, секретарем – Б.К. Шишкин⁶⁵⁶⁵, административную поддержку осуществлял Ботанический музей.

Скорее всего, решение о создании “Ботанического института” долгое время оставалось на бумаге, так как лишь в декабре 1930 г. началась переписка о создании его Ученого совета⁶⁶⁶⁶. Неизвестно, собирался ли этот совет хотя бы раз. По-видимому, реально функционировало бюро института в составе Комарова, Б.А. Келлера⁶⁷⁶⁷ (к тому времени – директора Ботанического сада) и Шишкина. В начале 1931 г. этот недолго просуществовавший “институт” был, по-видимому, заменен Ботанической ассоциацией.

Весьма вероятно, что Комаров был бы сторонником реального объединения сада и музея, если бы у него имелся шанс стать во главе объединенного учреждения. Однако директором Ботанического сада после передачи его в Академию наук был избран Келлер – один из первых коммунистов-академиков. По-видимому, и по этой причине Комаров придерживался тактики имитации объединения⁶⁸⁶⁸.

К апрелю 1931 г. скорее всего, последовал еще один сигнал сверху, которого было невозможно ослушаться, и “жестко” объединенный Ботанический институт⁶⁹⁶⁹ был создан без каких-либо открытых дискуссий. Директором объединенного учреждения решением общего собрания АН СССР 6 октября 1931 г. был назначен Келлер. Реальное объединение сада и музея началось 11 октября 1931 г. с издания соответствующего приказа и по сути происходило в форме присоединения музея к саду. Комаров с 1 октября 1931 г. был освобожден от обязанностей заведующего отделом живых растений и назначен заведующим гербарием (отделом систематики и географии растений)⁷⁰⁷⁰.

Надо отметить, что и на этой стадии предпринимались попытки сохранить определенную самостоятельность музея. Келлер позже отмечал, что “в конце 1931 г. при яростном сопротивлении члена-корреспондента Академии наук Н.А. Буша⁷¹⁷¹ и особенно его жены⁷²⁷², при явном нежелании академика В.Л. Комарова удалось добиться слияния Ботанического сада и Ботанического музея в единый Ботанический институт”⁷³⁷³.

В 1931–1934 гг. Комаров, несмотря на занятость в Академии наук, находил время для работы в БИНе, в том числе для организационной и научной деятельности в отношении “Флоры СССР”. В 1934 г. решением руководства и общественных организаций института он был отнесен к числу ударников второго года второй пятилетки (рис. 4). Однако с конца 1934 г. после переезда руководства АН СССР и значительной части ее учреждений в Москву⁷⁴⁷⁴, таких возможностей у него становилось все меньше и меньше. По делам отдела его обычно замещал Р.Ю. Рожевиц⁷⁵⁷⁵.

Рис. 4.

Грамота В.Л. Комарова – ударника второй пятилетки. 1934 г. Из фондов ГЦМСИР.

Fig. 4. Certificate of honor to V.L. Komarov as udarnik [shock worker] of the second year of the second five-year plan. From State Central Museum of the Modern History of Russia.

Надо отметить, что с 1935 г. директор БИНа Келлер, ставший еще и директором Почвенного института, основное время проводил в Москве, увлеченный разработкой проекта Всесоюзного ботанического сада на Ленинских горах (реализован не был). Реальное руководство БИНом осуществлял в основном заместитель директора Савич – ученик Комарова, тем не менее, нередко оппонировавший ему по конкретным вопросам деятельности института.

В апреле 1937 г. в БИНе прошел “актив” по обсуждению положения в институте, сопровождавшийся характерным для пика “большого террора” поиском “вредителей”. По заявлению ряда сотрудников в институте работала комиссия партийного контроля⁷⁶⁷⁶. В октябре 1937 г. Келлер был освобожден от должности директора по личной просьбе, с должности заместителя директора ушел и Савич. Исполняющим обязанности директора стал Ю.Д. Цинзерлинг⁷⁷⁷⁷, а с 10 декабря – Е.Г. Бобров⁷⁸⁷⁸.

28 ноября под председательством Комарова состоялось заседание Ученого совета, на котором обсуждалось положение дел в институте⁷⁹⁷⁹. Открывая заседание, Комаров отметил, что “перед нами стоит задача обменяться мнениями о том, как лучше поставить Ботанический институт. Вы знаете, что до сих пор вопрос о передаче его в Москву тянется. Пока мы работаем здесь и надо стараться, чтобы учреждение росло, развивалось, не падало ни в каких отношениях. Между тем имеется мнение, что отдельные отделы Ботанического института находятся в очень тяжелом состоянии, считаются чуть ли не погибшими”. Цинзерлинг назвал текущее руководство института “временным правительством”, на что Комаров заметил, что его надо заметить “советским”. К.С. Семакин⁸⁰⁸⁰ (член партийного бюро), особо подчеркнув необходимость более глубокого поиска “вредителей” в институте⁸¹⁸¹, предложил на должность директора Комарова, что было поддержано другими выступающими.

23 декабря 1937 г. состоялось новое заседание Ученого совета⁸²⁸², которое тоже вел Комаров, предложивший выдвигать кандидатуры на должность директора. После напоминания, что ранее была выдвинута его кандидатура, он от этого предложения отказался, мотивируя тем, что должен постоянно находиться в Москве как президент АН СССР и депутат Верховного совета СССР. На должность директора был выдвинут А.А. Гроссгейм⁸³⁸³, но и он в начале 1938 г. от этого предложения также отказался⁸⁴⁸⁴.

Ученый совет БИНа вернулся к обсуждению ситуации в институте и кандидатур директора 20 февраля 1938 г.⁸⁵⁸⁵. Заседание снова проходило под председательством Комарова. Он предложил на должность директора кандидатуру Шишкина, которая была поддержана советом; он вскоре был назначен на должность директора и занимал ее до 1949 г.

Интересен эпизод с участием Комарова, произошедший в институте 19 июня 1938 г. На заседании Ученого совета должна была состояться защита докторской диссертации В.Н. Васильева⁸⁶⁸⁶. Однако прямо перед защитой было получено заявление Местного комитета профсоюза (месткома) о том, что защиту надо отложить, т.к. Васильев принадлежал к партии анархистов, на Дальнем Востоке был связан с американским консулом, бывал в то время в Китае и т.п. Комаров ответил, что эти сведения известны комитету по кадрам Академии наук и Васильев дал необходимые объяснения⁸⁷⁸⁷. В тот день защита была сорвана из-за отсутствия кворума, но позднее, в 1939 г. Васильеву все-таки удалось успешно защититься.

В октябре 1939 г. в институте было отмечено 70-летие Комарова, хотя сам он, судя по всему, в Ленинград в эти дни не приезжал. 11 ноября этого же года дирекция и общественные организации обратились в Президиум АН СССР с предложением возбудить ходатайство перед Правительством СССР о присвоении БИНу имени В.Л. Комарова⁸⁸⁸⁸. Указ Президиума Верховного совета СССР об этом последовал 27 апреля 1940 г.

Постановлением Совета народных комиссаров СССР от 13 марта 1941 г. Комарову была присуждена Сталинская премия за книгу “Учение о виде у растений”. 4 апреля по этому поводу состоялось его чествование на заседании Ученого совета БИНа. С приветствиями выступили Б.К. Шишкин, Ф.С. Первухин⁸⁹⁸⁹, Р.Ю. Рожевиц, В.П. Савич, Е.М. Лавренко⁹⁰⁹⁰, А.Н. Данилов, М.Я. Школьник⁹¹⁹¹, В.Ф. Купревич⁹²⁹², М.М. Ильин⁹³⁹³. Отвечая на приветствия и поздравления, Комаров, после принятых в то время слов благодарности И.В. Сталину, так охарактеризовал свою деятельность в науке: “Когда я был школьник – чужд был наживам, быть профессором считал высшим благом, так как все время находился среди молодежи, которая была полна молодыми хорошими свежими мыслями. Всегда любил природу и изучать ее считал тоже высшим благом. Любовь к молодежи и любовь к природе – вот это два основных корня, из которых вышло то, что называется Комаров. Я совсем не достоин того, что институт назвали моим именем. Это слишком большая честь для меня, а для института – умаление. Работал много и долго в институте потому, что служебные обязанности увлекательны, вот они и прилепили меня к месту. Хотелось бы дальше работать и работать без конца, а силы на исходе, теперь уже немного осталось работать. Ваше одобрение дорого для меня, потому что вы – настоящие творители Ботанического института”⁹⁴⁹⁴.

С началом Великой Отечественной войны Комаров продолжал интересоваться состоянием дел в БИНе, старался “замолвить слово” за отдельных лиц, уволенных из института по сокращению штатов⁹⁵⁹⁵. На заседании Ученого совета 29 декабря 1941 г., в самый пик блокадного “смертного времени”, были оглашены телеграммы от Комарова и Исаченко, в которых выражалась поддержка сотрудникам, оказавшимся в кольце блокады⁹⁶⁹⁶.

В октябре 1944 г. широко отмечалось 75-летие Комарова, ему было присвоено звание Героя социалистического труда. Основные торжества проходили в Москве. Уже была полностью снята блокада, поэтому стало возможным проведение юбилейной сессии в Ленинграде, хотя подготовка к ней началась еще в Казани, где значительная часть сотрудников БИНа находилась в эвакуации. Институту были выделены некоторые средства, которые пошли на приведение в порядок территории, отдельных оранжерей, организацию юбилейной выставки, чаепития⁹⁷⁹⁷.

28 октября 1944 г. Комаров ненадолго приехал в Ленинград и выступил с короткой речью на торжественном митинге, посвященном его юбилею. Митинг проходил в тогдашнем клубе института⁹⁸⁹⁸, на нем присутствовало около 100 сотрудников (Tikhomirov, 1957). Комарову были вручены поздравительные адреса в связи с юбилеем и высокой правительственной наградой. В одном из них, в частности, говорилось: “Мы всегда называем Вас “наш Владимир Леонтьевич”, так как знаем и помним, как любите Вы Ботанический институт с его гербарием и библиотекой, с его парком и оранжереями, как внимательно и любовно, по товарищески, относитесь Вы ко всем сотрудникам института, начиная от технических до высоко авторитетных специалистов”⁹⁹⁹⁹. 30 октября – 2 ноября в БИНе прошла юбилейная научная сессия (Tikhomirov, 1944), но Комаров в ней участия не принимал.

Последний раз Комаров посетил БИН в июне 1945 г. во время празднования 220-летия Академии наук СССР. Чувствовал себя он в это время плохо, его нет даже на официальных фотографиях юбилейных мероприятий в Ленинграде. В ночь на 5 декабря 1945 г. он скончался. На похороны в Москву от БИНа были командированы¹⁰⁰¹⁰⁰ руководители института, представители отделов, ученики Комарова: Б.К. Шишкин, Е.М. Лавренко, А.А. Никитин¹⁰¹¹⁰¹, В.С. Соколов¹⁰²¹⁰², С.Г. Горшкова¹⁰³¹⁰³, С.В. Юзепчук¹⁰⁴¹⁰⁴, В.П. Савич, Е.Г. Бобров и А.С. Лозина-Лозинская¹⁰⁵¹⁰⁵.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вряд ли подлежит сомнению, что в бурной и многогранной жизни В.Л. Комарова Ботанический институт и учреждения, в результате объединения которых он возник, были теми местами, где он лучше всего себя чувствовал, мог заниматься любимым делом. В нашей памяти он остается не только автором многочисленных научных трудов и организатором отечественной науки, ее лидером в очень трудный и противоречивый период времени, а и усердным коллектором, и гербарным работником; при работе с коллекциями постоянно попадаются образцы с этикетками, написанными его характерным, легко узнаваемым почерком. Фонд его библиотеки сохраняется в “комаровском кабинете”. Продолжаются “Комаровские чтения” (теперь – один раз в 2–3 года), его памяти была посвящена всероссийская конференция “Инновации и традиции в современной ботанике”, состоявшаяся в октябре 2019 г. и наметившая основные контуры создания “Флоры Российской Федерации (сосудистые растения)”.