Кристаллография, 2022, T. 67, № 1, стр. 103-129

Малоугловая дифракция нейтронов для исследования ферромагнитных инвертированных опалоподобных структур

Н. А. Григорьева 1*, А. А. Мистонов 1, С. В. Григорьев 12

1 Санкт-Петербургский государственный университет
Санкт-Петербург, Россия

2 Петербургский институт ядерной физики им. Б.П. Константинова НИЦ “Курчатовский институт”
Гатчина, Россия

* E-mail: n.a.grigoryeva@spbu.ru

Поступила в редакцию 19.06.2020
После доработки 22.08.2020
Принята к публикации 26.08.2020

Полный текст (PDF)

Аннотация

Обзор посвящен использованию малоугловой дифракции поляризованных нейтронов для описания ориентации вектора локальной намагниченности в пространственно упорядоченных магнитных метаматериалах. Образцы исследования – прямые и инвертированные опалы – материалы, синтезируемые для приложений магнитооптики, микро- и наноэлектроники, фотоники. Детально рассматриваются методология экспериментов и теоретическая база для обработки полученных результатов. Показано, что метод малоугловой дифракции поляризованных нейтронов уникален в решении подобных задач и используется на пределе своей возможности для исследования магнитной структуры под действием приложенного поля на масштабах ~400–800 нм. Вопросы фрустрации векторов локальной намагниченности обсуждаются с использованием результатов изучения структуры прямых и инвертированных опалов методом ультрамалоугловой дифракции синхротронного излучения. Также описываются разработанные методы синтеза прямых и инвертированных опалов, позволяющие получать метаматериалы с трехмерной упорядоченной структурой наночастиц.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение

1. Синтез

1.1. Синтез опалоподобных структур с использованием процесса самосборки изотропных коллоидных частиц

1.2. Синтез ферромагнитных метаматериалов путем инвертирования опалоподобных коллоидных матриц

2. Структура опалоподобных метаматериалов

2.1. Структура опалоподобных коллоидных матриц

2.2. Структура инвертированных ферромагнетиков

3. Исследование магнитных свойств инвертированных опалов: малоугловая дифракция поляризованных нейтронов

3.1. Краткое теоретическое введение

3.2. Эксперимент

3.3. Особенности распределения векторов локальной намагниченности в инвертированных опалах

Заключение

ВВЕДЕНИЕ

Искусственные опалы, или опалоподобные структуры (ОПС), на основе пространственно упорядоченных глобул (шаровидных образований) из диоксида кремния или полистирола характеризуются периодическим изменением коэффициента преломления электромагнитного излучения видимого диапазона [1, 2]. В энергетическом спектре таких материалов возникают фотонные запрещенные зоны из-за брэгговской дифракции электромагнитных волн на границе раздела сред с различной диэлектрической проницаемостью (шар–воздух). В пределах фотонных запрещенных зон распространение электромагнитного излучения может быть подавлено полностью во всех кристаллографических направлениях или частично в некоторых кристаллографических направлениях [13]. Поэтому ОПС являются оптическими аналогами электронных полупроводников.

Структуру коллоидных кристаллов, состоящих из одинаковых сферических частиц, удобно описывать чередованием гексагональных слоев, собранных из плотноупакованных шаров. Каждый слой занимает одну из трех неравнозначных позиций: A, B или C. Последовательность укладки таких слоев может быть тройной (трехслойная укладка) ABCABC… (или ACBACB…), что соответствует ГЦК-решетке, двойной (двухслойная укладка) ABABAB…, что соответствует ГПУ-решетке, или произвольной, что соответствует образованию случайной гексагональной плотнейшей упаковки (СГПУ). Для создания оптических устройств нового поколения – оптических сенсоров, линий связи, волноводов, высокоэффективных излучателей, сверхбыстрых переключателей, оптических фильтров, усилителей и других [4, 5] – необходимо добиваться, чтобы материалы обладали полной запрещенной фотонной зоной. Таким образом, совершенство структуры искусственных опалов является ключевым параметром.

Для расширения границ применения искусственных опалов активно используют методы синтеза инвертированных опалоподобных структур (ИОПС) путем внедрения различных материалов в пустоты между микросферами. Получаемые инвертированные структуры наследуют структуру прямых опалов и физические свойства внедренных материалов. Основной интерес к изучению магнитных ИОПС обусловлен их применением в устройствах спинтроники и оптоэлектроники. Получая пространственно упорядоченные магнитные метаматериалы для специфических приложений, необходимо знать, каким образом их макроскопические свойства связаны с микроскопическими параметрами, такими как размер наночастиц, анизотропия их формы, характер и величина обменного взаимодействия, анизотропия магнитных свойств материала внедрения.

Для исследования структуры ОПС, как правило, применяют микроскопические методы – конфокальную [68], сканирующую зондовую или растровую электронную [6, 9, 10] микроскопию. Эти методы имеют высокое разрешение, широкую доступность, однако позволяют получить информацию лишь с ограниченного участка поверхности образца. Структуру фотонных кристаллов на качественном уровне можно оценить методами оптической спектроскопии [11, 12], но получить количественные характеристики дальнего порядка в пространственно упорядоченных материалах можно лишь дифракционными методами. Методы ультрамалоугловой дифракции нейтронов и синхротронного излучения в совокупности с методами электронной микроскопии и СКВИД-магнитометрии способны обнаружить связь структуры и магнитных свойств трехмерных нанокомпозитов, имеющих периодичность субмикронных размеров.

В обзоре представлены результаты использования метода малоугловой дифракции синхротронного излучения для изучения структуры прямых и инвертированных опалов и результаты изучения фрустрации пространственного распределения векторов локальной намагниченности в ферромагнетике на наномасштабе методом малоугловой дифракции тепловых нейтронов. Основные материалы опубликованы в [1341 ]. Также описан синтез опалоподобных материалов и дано краткое теоретическое введение в методику малоугловой дифракции поляризованных нейтронов.

1. СИНТЕЗ

1.1. Синтез ОПС с использованием процесса самосборки изотропных коллоидных частиц

Искусственные ОПС синтезируют путем самосборки сферических наночастиц полистирола, оксида кремния или полиметилметакрилата. Сферические частицы диоксида кремния синтезируют посредством гидролиза тетраэтоксисилана (ТЭОС) Si(OC2H5)4 в этиловом спирте в присутствии аммиака в качестве катализатора. ТЭОС быстро добавляют в смесь этилового спирта с аммиаком и водой, после чего реакционную смесь интенсивно перемешивают в течение 1 ч при комнатной температуре. Варьирование концентраций реагирующих компонентов позволяет получать сферические микрочастицы на основе диоксида кремния со средним диаметром от 270 до 400 нм [42, 43]. Если использовать многостадийный метод синтеза, то можно получить наносферы большего диаметра, вплоть до 2200 нм [23, 44].

Монодисперсные сферические микрочастицы на основе полистирола синтезируют методом гетерофазной безэмульгаторной полимеризации. Реакционную смесь в мольном соотношении 1 C8H8 : 0.003 K2S2O8 : 58 H2O перемешивают на магнитной мешалке при температуре 70°С и непрерывном пропускании азота в течение 24 ч. Размер синтезированных микросфер контролируют по соотношению стирол–вода в реакционной смеси в интервале 400–600 нм. Затем суспензию центрифугируют, полученный осадок диспергируют в дистиллированной воде под действием ультразвукового излучения [15, 45].

Монодисперсность частиц является одним из ключевых факторов, определяющих возможность самосборки частиц в упорядоченные массивы, в то время как размер микросфер определяет периодичность структуры коллоидного кристалла и, как следствие, положение фотонной запрещенной зоны в энергетическом спектре. Известен ряд методов самоорганизации сферических наночастиц: естественная седиментация, конвекционное осаждение, центрифугирование, упорядочение с использованием вакуума, а также упорядочение под действием микрокапиллярных сил на подложке с искусственным рельефом [9, 4649].

В первом случае суспензию микрочастиц разбавляют дистиллированной водой и помещают в цилиндр высотой ~1 м. Протекают два параллельных процесса: осаждение микрочастиц и испарение растворителя, которые завершаются через достаточно длительное время – от одного до шести месяцев (в зависимости от исходного объема суспензии и количества добавленной воды).

Для упорядочения частиц методом конвекционного осаждения в водную суспензию микросфер концентрацией 0.5 мас. % вертикально помещают тонкую стеклянную пластинку (подложку) размером 20 × 20 мм. Сферические микрочастицы под действием капиллярных сил оказываются у подложки на границе раздела сред “подложка–жидкость–воздух”. По мере испарения воды мениск движется вниз по поверхности подложки, формируя тонкую однородную пленку из упорядоченных микросфер. Одна из разновидностей данного метода – осаждение сфер на подложку с приложением к ней положительной или отрицательной разности электрических потенциалов в присутствии ответного электрода (рис. 1а).

Рис. 1.

Схема получения: а – опалоподобной матрицы [49]; б – инвертированных фотонных кристаллов методом электрохимического осаждения: 1 – заполнение пор, 2 – удаление сфер.

Полученные коллоидные кристаллы или пленки часто подвергают термической обработке для удаления оставшегося растворителя. Благодаря оптической прозрачности полученных образцов, а также регулярной пространственной структуре их часто называют фотонными кристаллами. Фотонные кристаллы можно использовать в качестве матрицы для синтеза наночастиц. Если удается на 100% заполнить пустоты между сферами матрицы, то получают ИОПС.

1.2. Синтез метаматериалов путем инвертирования опалоподобных коллоидных матриц

Одним из методов получения инвертированных фотонных кристаллов является золь–гель–метод [50]. Алкоксиды и алкоксид/металлические ацетатные смеси используют как прекурсоры, которые накапывают на микросферы, находящиеся на вакуумном фильтре. Затем пленку прокаливают для удаления темплата. Данным методом получают инвертированные фотонные кристаллы на основе оксида алюминия [5153], оксида титана [5456], оксида кремния [52, 57, 58], оксида циркония [52], оксидов вольфрама, железа, сурьмы [52, 53].

Методом полимеризации органических прекурсоров получают мезопористые или макропористые полимеры. В процессе синтеза пустоты между микросферами заполняют жидким мономером, а затем полимеризуют его под действием температуры, УФ-облучения или в присутствии катализатора. После удаления темплата получают полиметилакрилат, полистирол, полиэтиленгликоль, полиуретан, полиметилметакрилат [47, 59–63 ].

Микропористые оксиды металлов, металлы и карбонаты металлов получают осаждением из соответствующих растворов металлических солей. Если соль металла имеет низкую температуру плавления, то ее превращают в оксалат металла, обрабатывая щавелевой кислотой. После отжига в окислительной атмосфере образуются оксиды и карбонаты металлов (Co3O4, Cr2O3, Fe2O3, MgO, Mn2O3, NiO, ZnO, CaCO) [64], а при отжиге в инертной атмосфере – металлы (Ni, Co).

Электрохимические методы позволяют получать микропористые металлы, сплавы, полупроводники и проводящие полимеры. Для получения инвертированных фотонных кристаллов требуется, чтобы темплат изначально был сформирован на проводящей подложке – стекле с напыленной пленкой золота или оксида индий-олова, пластинке слюды с напыленным слоем золота, пластинке кремния или другого полупроводникового материала (рис. 1а). Пленка фотонного кристалла на проводящей подложке является катодом, а в качестве вспомогательного электрода используют платиновую проволоку (рис. 1б). Осаждение, как правило, проводят в гальваностатическом или потенциостатическом режимах с применением электролита соответствующего состава. Данный метод позволяет лучше контролировать степень заполнения и толщину инвертированной пленки. Методом электрохимического осаждения могут быть получены инвертированные фотонные кристаллы на основе CdS и CdSe [6567], ZnSe, PbSe, CdTe, GaAs [67], ZnO [68], золота [69], никеля [70], оксидов TiO2, SiO2, Fe2O3 [28], платины [71].

Инвертированные опалоподобные ферромагнитные структуры, свойства которых исследовали методом малоугловой дифракции нейтронов (будут описаны далее), также получены методом электрохимического осаждения. Для получения ИОПС на основе Ni в качестве материала внедрения использовали раствор электролита, содержащего 0.1 M NiCl2 : 0.6 M NiSO4 : 0.1 M H3BO3 : 4 M C2H5OH. Для получения ИОПС на основе Co брали раствор электролита 0.1 M CoCl2 : 0.1 M K4P2O7 ⋅ 3H2O. Пленка фотонного кристалла (темплат) была получена в результате осаждения сфер полистирола диаметром ~530 ± 10 нм на вертикальную кремниевую подложку и приложения постоянного электрического поля перпендикулярно подложке (рис. 1a). Электрохимическое осаждение никеля и кобальта проводили в трехэлектродной электрохимической ячейке в потенциостатическом режиме с использованием потенциостата Solartron 1287. Для получения чистой инвертированной структуры полистирольные микросферы растворяли в толуоле в течение 3 ч (рис. 1б).

Образцы ИОПС Ni и Co были приготовлены группой под руководством к.х.н. А.А. Елисеева на факультете Наук о материалах Московского государственного университета.

2. СТРУКТУРА ОПАЛОПОДОБНЫХ МЕТАМАТЕРИАЛОВ

2.1. Структура опалоподобных коллоидных матриц

Период ОПС варьируется от сотен нанометров до микрометров. Такой диапазон передаваемых импульсов имеют станции малоуглового и ультрамалоуглового рассеяния синхротронного излучения (рентгеновского диапазона) на источниках третьего и четвертого поколений. Экспериментальные данные о малоугловой дифракции синхротронного излучения были получены на линии BM26B DUBBLE Европейского центра синхротронных исследований (ESRF, Гренобль, Франция) [72, 73] (рис. 2). Использование набора бериллиевых линз позволяет достичь углового разрешения синхротронного излучения, сфокусированного на детекторе, ~10 мкрад [74, 75].

Рис. 2.

Схема установки ультрамалоуглового рассеяния BM26 DUBBLE: 1 – пучок релятивистских электронов, 2 – поворотный магнит, 3 – щель (для увеличения длины когерентности), 4 – монохроматор (система кремниевых зеркал), 5 – коллимирующее вогнутое зеркало, 6 – фокусирующая система бериллиевых линз, 7 – образец, закрепленный на гониометрической головке, 8 – вакуумированная труба, 9 – двумерный CCD-детектор.

На рис. 3 приведены схемы эксперимента по малоугловой дифракции синхротронного излучения и узла образца. Образец опаловой пленки устанавливали на гониометрическую головку (столик Федорова) (рис. 3б), с помощью которой он может вращаться и перемещаться вдоль трех взаимно перпендикулярных направлений X, Y и Z. Это позволяет позиционировать кристаллографические плоскости образца под пучком с высокой точностью и измерять угловые зависимости интенсивности рассеяния синхротронного излучения. Стартовая ориентация образца ω = 0°, как правило, соответствовала засветке пленки ОПС вдоль кристаллографического направления [111 ] в базисе ГЦК-решетки (перпендикулярно подложке) при направлении кристаллографической оси [20$\bar {2}$] вертикально (перпендикулярно падающему излучению). Картины ультрамалоугловой дифракции синхротронного излучения получают при вращении образца вокруг вертикальной оси Y с шагом ω 1° или 0.5° (рис. 3а).

Рис. 3.

Схема: а – эксперимента по малоугловой дифракции синхротронного излучения (1 – пучок релятивистских электронов, 6 – фокусирующая система бериллиевых линз, 7 – образец, закрепленный на гониометрической головке, 9 – двумерный CCD-детектор), б – узла образца.

Не будем подробно останавливаться на теории рассеяния рентгеновского излучения на малые и большие углы – этой теме посвящено немало книг и учебников [7686]. Интенсивность рассеянного излучения на периодической ГЦК-структуре опалов в борновском приближении определяется произведением квадратов структурного фактора [19]:

(1)
$S(Q) = \frac{1}{N}{{\left| {\mathop \sum \limits_{j~ = 1}^N \,{\text{exp}}(i{\mathbf{Q}}{{{\mathbf{R}}}_{j}})} \right|}^{2}},$
обусловленного периодичностью решетки, содержащей j рассеивающих элементов на расстоянии Rj друг от друга, и форм-фактора рассеяния
(2)
$F(Q) = {{\left( {3\frac{{{\text{sin}}({\mathbf{QR}}) - ({\mathbf{QR}}){\text{cos}}({\mathbf{QR}})}}{{{\mathbf{Q}}{{{\mathbf{R}}}^{3}}}}} \right)}^{2}},$
учитывающего вклад в рассеяние структурной единицы – сферы. Q = |Q| = 4πλ−1$\sin \theta {\text{/}}2$ – вектор рассеяния на угол θ падающего излучения с длиной волны λ, R – радиус сферы. Форм-фактор рассеяния описывается функцией, которая быстро затухает с увеличением Q, поэтому в эксперименте должно наблюдаться ограниченное число дифракционных рефлексов, отвечающих относительно низким порядкам дифракции. Картина дифракции рентгеновского излучения сильно зависит от толщины пленки опала (числа гексагональных слоев упакованных сфер) [20]. На рис. 4 показано изменение обратной решетки ОПС с ростом числа слоев вдоль оси Z. Когда на подложку, ориентированную в плоскости XY, нанесен один монослой сфер, обратная решетка состоит из “стержней”, перпендикулярных плоскости XY (рис. 4a). В этом случае структурный фактор рассеяния S(Q) остается постоянным вдоль оси Z, и уменьшение интенсивности рассеяния с ростом Q полностью определяется форм-фактором рассеяния F(Q). При увеличении толщины пленки интерференция вкладов в рассеяние разных слоев приводит к появлению дополнительной структуры в S(Q) вдоль “стержней”, которые в результате разделяются на отдельные узлы, уширенные вдоль нормали к поверхности пленки (рис. 4б). При дальнейшем увеличении числа слоев структуры эти узлы сужаются и в пределе бесконечного идеального кристалла превращаются в дельтаобразные пики (рис. 3в), отвечающие узлам ОЦК-решетки, обратной по отношению к ГЦК-решетке опала [20].

Рис. 4.

Схематическое изображение обратной решетки монослоя сфер (a), пленки толщиной в несколько слоев (б), бесконечного кристалла (в). Пленка опала расположена в плоскости XY, число слоев растет в направлении оси Z. На рисунках приведены волновые векторы падающей (ki) и рассеянной (ks) волн, а также вектор рассеяния Q = kski [20] (авторское право 2012 г., Физико-технический институт им. А.Ф. Иоффе Рhttp://www.ioffe.ru/АН).

Другой интересный вывод был сделан из оценки угловой полуширины рефлексов и уширения по углу падения θi при рассеянии синхротронного излучения на структуре опала вблизи угла Брэгга θB [20]. Было выявлено, что δ(θi + θs) ≪ θB ≪ δθi, т.е. уширение по θi оказывается много больше θB. Таким образом, можно наблюдать дифракцию даже в геометрии скользящего отражения от системы плоскостей {hkl}, так как дифракционные отражения от различных систем плоскостей не перекрываются и четко различимы благодаря неравенству δ(θi + θs) ≪ θB [38].

На рис. 5 представлены картины малоугловой дифракции синхротронного излучения на пленках искусственных опалов, синтезированных на основе сфер полистирола, теоретические наборы брэгговских рефлексов ГЦК-структуры и схемы расположения микросфер, образующих структуру опала в реальном пространстве. Благодаря соотношению |ki| = |ks| ≫ |Q|, которое выполняется при малоугловой дифракции, поверхность сферы Эвальда с хорошей точностью будет аппроксимироваться плоскостью [26]. То есть каждая дифракционная картина, полученная в эксперименте, соответствует сечению обратной решетки опала плоскостью, перпендикулярной волновому вектору падающей волны.

Рис. 5.

Картины малоугловой рентгеновской дифракции в ОПС, синтезированных из сфер полистирола (a–в) [14], при падении излучения под углом ω: 0° (а), –35.3° (б), 54.7° (в) (квадратами выделены дополнительные рефлексы, не соответствующие идеальной ГЦК-структуре). Теоретические наборы брэгговских рефлексов ГЦК-структуры (г–е), соответствующие картинам (a–в). Расположение микросфер, плотно упакованных в гексагональные слои A, B, C и образующих структуру опала, в реальном пространстве в плоскости: ж – (111), з – (101), и – (010). Для наглядности шары слегка раздвинуты, чтобы видеть более глубокие слои. Переменная интенсивность окрашивания шаров демонстрирует удаление слоев в глубь рисунка (с уменьшением интенсивности цвета) (авторское право 2009 г., Американское химическое общество).

Полное совпадение экспериментальных (рис. 5a–5в) и промоделированных (рис. 5г–5е) картин дифракции дает основание утверждать, что при осаждении микросфер на подложку формируется ГЦК-структура. Наблюдаемые дифракционные картины для углов поворота ±ω вокруг оси [$\bar {2}$02] абсолютно идентичны, что демонстрирует двойникование опала вдоль кристаллографического направления [111 ] . Таким образом, структура исследуемых пленок искусственного опала разбивается на две подсистемы (двойники) – ГЦК-I и ГЦК-II.

Кристаллографическое направление [111 ] (ω = = 0°) является осью симметрии C3 для подрешеток ГЦК-I и ГЦК-II. Для каждой подрешетки также есть плоскость с зеркальной симметрией ($\bar {2}$02), поэтому дифракционная картина на рис. 5a обладает симметрией C6. Дифракционная картина, соответствующая рассеянию синхротронного излучения вдоль кристаллографического направления [101] (ω = –35.3° для ГЦК-I), изображена на рис. 5б. Для подрешетки ГЦК-II такое же направление соответствует кристаллографической оси [141 ] (ω = 35.3°). Симметрия вдоль этих направлений ниже, чем вдоль 〈111 〉, и структура обладает только горизонтальными плоскостями зеркального отражения. Дифракционные картины для направления [010] (ω = 54.7° для ГЦК-I) представлены на рис. 5б, 5в. Это направление имеет симметрию C4, соответственно, на дифракционной картине наблюдаются рефлексы с индексами h0l [20].

В [9, 49, 8789] было показано, что внешнее электрическое поле, приложенное к подложке, является отличным инструментом для управления процессом кристаллизации ОПС. Оно может выступать в качестве дополнительной силы, которая движет коллоидные частицы к заряженной подложке или индуцирует межчастичные диполь-дипольные взаимодействия, а следовательно, может влиять на качество структуры получаемых образцов и даже изменять ее.

На рис. 6 показаны картины дифракции с микрорадианным разрешением, полученные при ω = = 0° (рис. 6a) и ω = ±35° (рис. 6б) на пленках искусственных опалов, синтезированных при E = = –1.5, –1, 0, +1 и +1.5 В/см [16, 18]. Большинство брэгговских рефлексов на дифрактограммах – это отражения от ГЦК-структуры с постоянной решетки порядка a0 = 750 нм (диаметр сфер ~530 нм). Также наблюдается двойникование вдоль направления [111 ] . Качественный анализ относительного количества фаз ГЦК-I и ГЦК-II может быть сделан путем сравнения интегральных интенсивностей рефлексов 1$\bar {1}\bar {1}$ в окрестности углов ω = –19.5° (ГЦК-I) и ω = +19.5° (ГЦК-II), рефлексов 1$\bar {1}$1 в окрестности ω = +35.3° (ГЦК-I) и ω = –35.3° (ГЦК-II) или рефлексов 202 в окрестности ω = –54.7° (ГЦК-I) и ω = +54.7° (ГЦК-II) (рис. 6в).

Рис. 6.

Картины малоугловой рентгеновской дифракции при ω = 0° (a) и 35° (б) для искусственных опалов, синтезированных на основе полистирольных сфер с приложением поля напряженностью E = –1.5, –1, 0, +1, +1.5 В/см. Зависимость от угла ω интенсивности брэгговских рефлексов: 02$\bar {2}$ (кружки), 1$\bar {1}\bar {1}$ (треугольники), 1$\bar {1}$1 (квадраты), 202 (ромбы).

На основе анализа ширины дифракционных пиков может быть оценено качество структуры синтезируемых опалов. Результаты, полученные из дифрактограмм, измеренных при ω = 19°, приведены на рис. 7a. Полная ширина на половине высоты дифракционных максимумов, измеренная в азимутальном (δqasim) и радиальном (Δq) направлениях, характеризует мозаичность коллоидной пленки и средний размер кристаллитов (Λ) соответственно [16]. Из полученных данных видно, что мозаичность δqasim коллоидных кристаллов уменьшается при изменении напряженности приложенного поля от +1.5 до –1.5 В/см. Более высокие значения напряженности приводят к значительной разориентации доменов в коллоидных пленках, выращенных на аноде. Средний размер кристаллитов Λ при изменении напряженности электрического поля от –1.5 до +1 В/см остается практически постоянным. Как видно из рис. 6, 7, оптимальная напряженность для используемых условий синтеза (температура, рН, заряд и концентрация коллоидных частиц, расстояние между электродами) составляет около –1.5 В/см.

Рис. 7.

Азимутальная (δqasim) и радиальная (Δq) ширины рефлекса 1$\bar {1}\bar {1}$, измеренные при ω = 19° как функция напряженности электрического поля (а). Зависимость вероятности α укладки плотнейших гексагональных слоев шаров в ГЦК-, ГПУ- или СГПУ-структуре от величины приложенного поля (б). Отрицательная (положительная) напряженность электрического поля соответствует поляризации катода (анода).

На дифракционных картинах (рис. 5a, 6a) присутствуют рефлексы, которые не были проиндицированы как рефлексы ГЦК-структуры. Также на рис. 5б, 6б хорошо видны линии (тяжи), соединяющие брэгговские рефлексы типа 111 и 200, а на рис. 5в наблюдается “удвоение” рефлексов типа 200. Дефекты структуры, связанные с нарушением чередования плоскостей A, B и C, в обратном пространстве наблюдаются как протяженные диффузные стержни с неравномерным распределением интенсивности по длине [90]. Чтобы определить реальную структуру синтезированных ОПС, необходимо провести трехмерную визуализацию обратного пространства [91, 92] посредством суммирования картин малоугловой рентгеновской дифракции, измеренных в интервале углов –85° < ω < +85° с шагом 1° и большим временем экспозиции порядка 30 с [15].

На рис. 8a представлена трехмерная реконструкция обратного пространства для искусственного опала, синтезированного на катоде при E = 1.5 В/см в гексагональном базисе векторов b1, b2 и b3, где

,
D – диаметр микросфер.

Рис. 8.

Трехмерная реконструкция обратного пространства образца, полученного на катоде при E = 1.5 В/см: показаны только рефлексы в области Q < 0.03 нм–1, b1, b2 и b3 – базисные векторы (на вставке – вид сверху вдоль b3 при ω = 0°) (а). Профили распределения интенсивности вдоль стержней первого порядка для образцов, синтезированных на аноде (треугольники) и катоде (кружки) при E = ±1.5 В/см (б): профили интенсивности, рассчитанные по теории Вильсона для α = 0.9 и 0.60, показаны сплошной и штриховой линиями соответственно [16] (авторское право 2010 г., Американское химическое общество).

Кроме дифракционных максимумов, соответствующих узлам обратной решетки, на рисунке присутствуют шесть диффузных стержней, параллельных оси [001], сечение которых сферой Эвальда наблюдалось как дополнительные рефлексы и тяжи на рис. 5, 6. Нарушение чередования слоев проявляется только для рефлексов с hk = 3n ± 1 [90, 93]. Таким образом, структура искусственных опалов, выращенных на вертикальных подложках, не является идеальной ГПУ- или ГЦК-структурой.

Для количественного описания дефектных ОПС используют модель Вильсона [93, 94], определяющую из анализа распределения интенсивности вдоль диффузных стержней вероятность нахождения слоя плотноупакованных сфер в ГЦК- или ГПУ-окружении. То есть основным параметром данной теории является вероятность α неидентичности n-го и (n + 2)-го слоя плотноупакованных микросфер. Предельные значения α, равные нулю и единице, соответствуют ГПУ- и ГЦК-структурам соответственно. Промежуточные значения отвечают СГПУ. Экспериментальное распределение интенсивности вдоль стержней первого порядка показано на рис. 8б. Из рисунка видно, что интенсивность имеет отчетливые максимумы при l = ±0.37 и ±1.37 и симметрично распределена относительно нуля [15]. Такое симметричное удвоение максимумов связано с тем, что элементарный гексагональный слой упакованных шаров меняет направление роста (наслоения) ГЦК-структуры – тип укладки ABC… меняется на АСВ…, что приводит к появлению дополнительного набора брэгговских отражений вдоль стержня (к двойникованию или образованию частичной дислокации Шокли) [14, 95]. Теоретические расчеты распределения интенсивности вдоль стержня с учетом форм-фактора сферических частиц для α = 0.60 и 0.9 также представлены на рис. 8б пунктирной и сплошной линиями соответственно. Зависимость параметра α от величины приложенного поля для ОПС, выращенных с приложением электрического поля перпендикулярно подложке, показана на рис. 7б. Из рисунка видно, что пленки искусственных опалов, выращенные на нейтральных подложках или подложках при положительной напряженности поля, демонстрируют СГПУ слоев сфер. Образцы, выращенные на катоде, демонстрируют двойниковую ГЦК-структуру, причем совершенство структуры улучшается с увеличением отрицательной напряженности поля. Однако дальнейшее увеличение отрицательной напряженности (E < –1.5 В/см) приводит к росту тонких пленок с числом слоев менее 20, что также не является хорошим показателем для дальнейшего практического использования пленок опалов, как и наличие дефектов в структуре [16].

2.2. Структура ИОПС на основе ферромагнитных материалов

После заполнения пустот ОПС материалом внедрения и удаления микросфер инвертированный опалоподобный образец представляет собой ажурную структуру последовательно чередующихся квазитетраэдров и квазиоктаэдров, соединенных вершинами (рис. 9а). Линии соединения вершин направлены вдоль осей 〈111 〉 прямой ОПС. Приставка “квази-” указывает на сильно вогнутые грани тетраэдров и октаэдров. Такая деформация позволяет описывать ИОПС как чередование сильно анизотропных (вытянутых вдоль направлений 〈111 〉) “ножек”, соединяющих тетраэдры и октаэдры правильной формы. Пространственная анизотропия ферромагнитных ИОПС играет решающую роль при их намагничивании. Для описания пространственного распределения векторов локальной намагниченности на основании данных малоугловой дифракции нейтронов удобно пользоваться схемой (рис. 9г), удовлетворительно описывающей пространственное строение реальной ИОПС в плоскости (111) (рис. 9в). Для ИОПС, синтезированных из микросфер диаметром порядка 530 ± 10 нм и постоянной ГЦК-решетки a0 ≈ 740 нм, длина стороны октаэдра составляет примерно 220 нм, длина стороны тетраэдра ~150 нм и длина “ножки” ~160 нм. Исследования ИОПС на основе немагнитных материалов представлены для Fe2O3 [26, 28], TiO2, SiO2 [28], сверхпроводящего олова [41]. В обзоре будет приведено описание ИОПС на основе ферромагнитных материалов Ni и Co [24, 25, 27, 29, 30, 33].

Рис. 9.

ГЦК-структура ИОПС: a – изображение квазитетраэдрических и квазиоктаэдрических пустот, полученное компьютерным моделированием; б – РЭМ-изображение в плоскости (111); в – схематическое представление РЭМ-изображения.

На рис. 10 представлены микрофотографии ИОПС на основе никеля и кобальта. Метод растровой электронный микроскопии (РЭМ) показал гексагональное упорядочение приповерхностных слоев ИОПС с периодом, соответствующим диаметру полистирольных микросфер с учетом эффекта “спекания” 2–4% (рис. 10а, 10в). Латеральный размер упорядоченной области достигает 100 мкм для ИОПС на основе никеля и 50 мкм для ИОПС на основе кобальта. На рис. 10б, 10г показаны РЭМ-изображения сколов пленок ИОПС, соответствующих плоскостям $(11\bar {1})$ и (100) с характерными гексагональным и квадратным упорядочением микросфер.

Рис. 10.

РЭМ-изображения ИОПС на основе никеля (а, б) и кобальта (в, г): a, в – латеральное изображение плоскости пленки (111); б, г – изображение перпендикулярного скола пленки (11$\bar {1}$) для Ni и (100) для Co.

Степень упорядочения ИОПС по глубине пленок исследовали методом малоугловой дифракции синхротронного излучения на голландско-бельгийской линии BM26B DUBBLE Европейского центра синхротронных исследований (ESRF, Гренобль, Франция). На рис. 11а–11г и 12а–12в представлены картины малоугловой рентгеновской дифракции для ИОПС на основе кобальта и никеля в предположении ГЦК-структуры. Очевидно, что ИОПС должна быть полностью идентична структуре прямых опалов. На нарушение чередования послойной упаковки теперь уже заполненных тетраэдрических и октаэдрических пустот также указывают дополнительные максимумы, тяжи и удвоенные максимумы на двумерных дифрактограммах. По результатам анализа угловых зависимостей интенсивностей брэгговских рефлексов (рис. 11д, 12ж) выявлено, что большинство ИОПС обладают двойниковой ГЦК-структурой с фрагментами СГПУ. Оценка соотношения двойников ГЦК-I, ГЦК-II показала, что оно составляет либо 2 : 3, либо 1 : 1 для всех исследованных образцов. ГПУ-фаза не наблюдается, а СГПУ-фаза присутствует во всех образцах, что объясняется конечными толщинами пленок ИОПС и нарушением чередования слоев А, В и С. Дифракционные максимумы в случае всех исследованных ИОПС хорошо выражены, достаточно узкие и наблюдаются в “идеальных” ГЦК-позициях, значит, плотность дефектов упаковки достаточно низкая.

Рис. 11.

Картины малоугловой рентгеновской дифракции в ИОПС на основе кобальта [30] при ω: 0° (a), 19° (б), 35° (в), 54° (г). Дополнительные максимумы, тяжи, соединяющие брэгговские рефлексы, и удвоенные максимумы показаны стрелками. Зависимость от угла ω интенсивности брэгговских рефлексов (д). (Авторское право 2011 г., Американское физическое общество).

Таким образом, заполнение пустот опаловой матрицы методом электрохимического осаждения не приводит к разрушению ее структуры, и ИОПС полностью наследуют структуру матрицы.

3. ИССЛЕДОВАНИЕ МАГНИТНЫХ СВОЙСТВ ИНВЕРТИРОВАННЫХ ОПАЛОВ: МАЛОУГЛОВАЯ ДИФРАКЦИЯ ПОЛЯРИЗОВАННЫХ НЕЙТРОНОВ

3.1. Краткое теоретическое введение

Медленные нейтроны при взаимодействии с кристаллом не вызывают переход атомов в возбужденные состояния, а лишь переориентируют их спины. Эффективное сечение рассеяния нейтрона на единицу телесного угла dΩ и единичный интервал энергии $d{{E}_{{{{k}_{s}}}}}$ записываются как [96]:

(3)
$\frac{{{{d}^{2}}{{\sigma }}}}{{d{{\Omega }}d{{E}_{{{{k}_{s}}}}}}} = \frac{{m_{n}^{2}}}{{{{{(2{{\pi }}\hbar )}}^{3}}}}\frac{{{{k}_{s}}}}{{{{k}_{i}}}}{{W}_{{{{k}_{s}}S_{n}^{'},{{k}_{i}}{{S}_{n}}}}},$
где mn – масса нейтрона, ${{W}_{{{{k}_{s}}S_{n}^{'},{{k}_{i}}{{S}_{n}}}}}$ – вероятность перехода нейтрона из начального состояния |kiSn〉 в конечное |ks$S_{n}^{'}$〉, Sn – спин нейтрона.
(4)
$\begin{gathered} {{W}_{{{{k}_{s}}S_{n}^{'},{{k}_{i}}{{S}_{n}}}}} = \frac{{2\pi }}{\hbar }\mathop \sum \limits_{{\text{n}}{{{\text{n}}}_{0}}} \,{{\wp }_{{{{n}_{0}}}}}{{\left| {\left( {{{n}_{0}}\left| {{{V}_{{{{k}_{i}}{{k}_{s}}}}}} \right|n} \right)} \right|}^{2}} \times \\ \times \;{{\delta }}({{E}_{{{{k}_{i}}}}} - {{E}_{{{{k}_{s}}}}} - {{E}_{n}} + ~{{E}_{{{{n}_{0}}}}}), \\ \end{gathered} $
где ${{\wp }_{{{{n}_{0}}}}}$ – оператор спиновой плотности в падающем пучке, ${{V}_{{{{k}_{s}}{{k}_{i}}}}}$ – матричный элемент оператора взаимодействия нейтрона с кристаллом, определяемый импульсными состояниями нейтрона, ${{E}_{{{{k}_{i}}}}}$, ${{E}_{{{{k}_{s}}}}}$ – энергия нейтрона в начальном и конечном состояниях, En, ${{E}_{{{{n}_{0}}}}}$ – энергия кристалла в начальном и конечном состояниях.

При рассеянии нейтронов в магнетиках энергия взаимодействия описывается четырьмя вкладами: энергией взаимодействия с ядрами, энергией магнитного взаимодействия с электронами, энергией взаимодействия нейтрона с электронами и энергией магнитного взаимодействия с магнитными моментами ядер [97101]. Два последних вклада очень малы и обычно не принимаются во внимание.

Временной формализм в борновском приближении рассеяния нейтронов веществом разработан в [98, 99, 102]. Энергия взаимодействия нейтрона с системой ядер описывается псевдопотенциалом. Амплитуда рассеяния медленных нейтронов не зависит от угла рассеяния, поэтому псевдопотенциал записывается в виде оператора V с матричными элементами:

(5)
${{V}_{{{{k}_{s}}{{k}_{i}}}}} = \mathop \sum \limits_j \,({{A}_{j}} + {{B}_{j}}({{S}_{n}}I))\exp (i{\mathbf{Q}}{{{\mathbf{R}}}_{j}}),$
где Aj и Bj – константы, I – спин ядра.

В случае упругого когерентного рассеяния (ki = ks) c учетом тепловых смещений атомов, подставляя выражения (5) и (4) в (3) и интегрируя по энергии рассеяния нейтронов, получим выражение для ядерного рассеяния:

(6)
где V0 – объем элементарной ячейки, b – вектор обратной решетки, WQ – тепловой фактор Дебая–Уоллера. Выражение (6) записано для случая, когда в одной элементарной ячейке содержится несколько атомов, а сумма фаз по всем атомам разбивается на сумму по атомам в пределах одной элементарной ячейки и сумму по всем элементарным ячейкам. Таким образом, из уравнения (6) видно, что упругое когерентное рассеяние нейтронов на системе ядер дает резкие максимумы, определяемые формулой Вульфа–Брэгга: ks ki = b.

Под магнитным взаимодействием нейтрона с электронами следует понимать взаимодействие магнитного поля, порождаемого нейтроном, с токами электронов, образующих незамкнутые оболочки атомов кристалла. Матричный элемент оператора магнитного взаимодействия имеет вид [103]:

(7)
где r0 = e2/m0c2 – электромагнитный радиус электрона, Fj(Q) – функция, характеризующая распределение спиновой плотности в j-м атоме, e = = Q/|Q| – единичный вектор рассеяния, ${{\hat {S}}_{j}}$ – оператор спина атома j, γ = 1.93 – величина магнитного момента нейтрона в единицах магнетона Бора.

Подставляя выражения (7) и (4) в (3) и интегрируя по энергии рассеяния нейтронов, получим выражение для упругого когерентного магнитного рассеяния c учетом влияния тепловых колебаний решетки:

(8)
где m – единичный вектор в направлении спонтанного магнитного момента кристалла, форм-фактор Fj(Q) = F(Q) и структурный фактор Sj(Q) = = S(Q) не зависят от номера узла, поэтому вынесены за знак суммы.

В случае ферромагнетика между атомными спинами существует сильное обменное взаимодействие, приводящее к их спонтанной упорядоченности, поэтому всякая переориентация спина отдельного атома связана с затратой энергии на противодействие обменным силам. Из теории ферромагнетизма также известно, что среднее значение компонент спинов, перпендикулярных направлению спонтанного момента, равно нулю. Это учитывали при выводе (8). Из выражения (8) видно, что при рассеянии нейтронов в ферромагнетике возникают когерентные максимумы интенсивности при углах, также соответствующих условиям Вульфа–Брэгга. Эти максимумы накладываются на максимумы интенсивности ядерного рассеяния. Угловая зависимость когерентного упругого магнитного рассеяния значительно сложнее соответствующего ядерного рассеяния, поскольку оно определяется дополнительно угловой зависимостью магнитного форм-фактора, а также фактора 1 – (em)2, зависящего от ориентации вектора рассеяния по отношению к вектору m спонтанного магнитного момента.

Для рассеяния поляризованных нейтронов характерна интерференция ядерного и магнитного вкладов. Матричный элемент псевдопотенциала интерференционного рассеяния аналогично (5) и (7) имеет вид:

(9)
Подставляя (9) в (4), затем в (3) и пренебрегая взаимодействием системы спинов с решеткой, получаем для интерференционного члена:
(10)
$\begin{gathered} \frac{{d{{{{\sigma }}}_{0}}}}{{d{{\Omega }}}} = \frac{{{{m}_{n}}}}{{{\pi }}}{{r}_{0}}\gamma S(Q)F(Q)({{P}_{0}}\left\langle {{{m}_{{ \bot Q}}}} \right\rangle ) \times \\ \times \;\mathop \sum \limits_b \,{{\delta }}(Q - b)\exp ( - 2{{W}_{Q}}), \\ \end{gathered} $
где mQ = m – (e × m)e. Более общий вид уравнений эффективного сечения рассеяния частиц со спином 1/2, нормированного на единицу телесного угла, представлен в [99, 102, 104].

Из уравнений (6), (8) и (10) следует, что ядерный и магнитный вклады в сечение рассеяния не зависят от поляризации нейтронов, а интерференционный вклад пропорционален P0. Каждый вклад при этом пропорционален структурному фактору S(Q) – результату дифракции на периодической структуре и форм-фактору F(Q) – результату рассеяния на элементе этой структуры. Таким образом, полное сечение малоуглового рассеяния поляризованных нейтронов на магнитной структуре состоит из трех слагаемых:

(11)
$\frac{{{{d}^{2}}{{\sigma }}}}{{d{{\Omega }}d{{E}_{{{{k}_{s}}}}}}} = \frac{{{{d}^{2}}{{{{\sigma }}}_{{{\text{яд}}}}}}}{{d{{\Omega }}d{{E}_{{{{k}_{s}}}}}}} + \frac{{{{d}^{2}}{{{{\sigma }}}_{{{\text{магн}}}}}}}{{d{{\Omega }}d{{E}_{{{{k}_{s}}}}}}} + \frac{{{{d}^{2}}{{{{\sigma }}}_{{{\text{инт}}}}}}}{{d{{\Omega }}d{{E}_{{{{k}_{s}}}}}}},$
где
(12)
$\frac{{{{d}^{2}}{{{{\sigma }}}_{{{\text{яд}}}}}}}{{d{{\Omega }}d{{E}_{{{{k}_{s}}}}}}}~\sim {{\left| {{{A}_{n}}S(Q)F(Q)} \right|}^{2}},$
(13)
$\frac{{{{d}^{2}}{{{{\sigma }}}_{{{\text{магн}}}}}}}{{d{{\Omega }}d{{E}_{{{{k}_{s}}}}}}}~\sim {{\left| {{{A}_{m}}{{m}_{{ \bot Q}}}S(Q)F(Q)} \right|}^{2}},$
(14)
$\frac{{{{d}^{2}}{{{{\sigma }}}_{{{\text{инт}}}}}}}{{d{{\Omega }}d{{E}_{{{{k}_{s}}}}}}}~\sim 2({{P}_{0}}{{m}_{{ \bot Q}}}){{A}_{n}}{{A}_{m}}{{\left| {S(Q)F(Q)} \right|}^{2}}.$
Здесь An = bN0 и Am = pN0 – амплитуды ядерного и магнитного рассеяния, b – длина когерентного рассеяния ядра, p – длина магнитного когерентного рассеяния атома, N0 – количество атомов в единице объема вещества. Структурный фактор определяется выражением (1), где суммирование ведется по положениям центров рассеивающих элементов. S(Q) имеет максимумы, когда Q равно векторам обратной решетки b = hb1 + tb2 + ζb3, где h, t и ζ – целые числа [105]. Форм-фактор определяется выражением (2).

В общем случае для наблюдения малоугловой дифракции длина когерентности излучения lc должна быть много больше, чем период изучаемой структуры d [105]. В направлении, поперечном падающему излучению, когерентная длина (ltr = λψ) определяется в основном угловым размером источника излучения ψ, видимым с позиции образца. Это позволяет исследовать упорядочение в направлении, поперечном пучку, на расстоянии L = ltr/d периодов решетки. Фактически поперечная длина когерентности определяет как минимальную ширину дифракционных максимумов, так и ограничивает сверху число порядков видимых отражений. В направлении, параллельном пучку, когерентная длина llong = λ2/Δλ${{\sin }^{2}}\theta $ определяется в основном спектральной шириной линии источника и углом отражения [80].

3.2. Эксперимент

Магнитные свойства инвертированных опалов исследуют методом малоугловой дифракции поляризованных нейтронов на стандартных установках по рассеянию нейтронов на малые углы: SANS-2 исследовательского реактора FRG-1 в г. Геестхахт (Германия), SANS-1 исследовательского реактора FRM-II [106] в г. Мюнхен (Германия), D33 [107] исследовательского реактора ILL в г. Гренобль (Франция) и других. Пучок нейтронов должен иметь начальную поляризацию не ниже P0 = 0.95, длину волны λ ~ 1.3 нм, отношение Δλ/λ = 0.1 и расходимость пучка 1.0 мрад. Для регистрации рассеянных нейтронов двухкоординатный детектор устанавливают на расстоянии от образца, позволяющем перекрывать диапазон переданных импульсов от 0.002 до 0.2 нм–1. Флиппер при включении поворачивает на 180° спин нейтрона по отношению к ведущему магнитному полю. Внешнее магнитное поле величиной до 50 кЭ прикладывают перпендикулярно направлению распространения нейтронной волны (рис. 13). Такая геометрия эксперимента позволяет получать и интерпретировать дифракционные картины с направлениями вектора распространения излучения и вектора внешнего магнитного поля вдоль определенных кристаллографических направлений ИОПС. Дополнительно внешнее магнитное поле было ориентировано вдоль двух кристаллографических направлений ИОПС: [$\bar {1}$2$\bar {1}$] – геометрия 1 и [$\bar {1}$10] – геометрия 2.

Рис. 12.

Картины малоугловой рентгеновской дифракции в ИОПС на основе никеля при ω: 0° (a), 35° (б), 54° (в). Наборы брэгговских рефлексов структуры ГЦК-I (г–е) в геометрии эксперимента, соответствующей картинам (а–в): дополнительные максимумы, тяжи, соединяющие брэгговские рефлексы, и удвоенные максимумы показаны стрелками. Зависимость от угла ω интенсивности брэгговских рефлексов (ж).

В эксперименте измеряют зависимость интенсивности рассеяния нейтронов от переданного импульса при поляризации нейтронов параллельно I(Q,+P0) и антипараллельно I(Q,–P0) внешнему магнитному полю (рис. 13). Часть интенсивности нейтронного рассеяния, не зависящая от поляризации, определяется как сумма ядерного и магнитного сечений рассеяния:

(15)
$I(Q) = (I(Q, + {{P}_{0}}) + I(Q,--{{P}_{0}})){\text{/}}2.$
Магнитная составляющая интенсивности рассеяния определяется как разница интенсивностей рассеяния
(16)
${{I}_{H}}(Q) = I(Q,H)--I(Q,{{H}_{{\text{C}}}})$
в образце в двух принципиально различных состояниях: частично или полностью намагниченного I(Q,H) в поле H конечной величины и полностью размагниченного I(Q,HC) в H = HC, где HC – коэрцитивная сила. Рассеяние, зависящее от поляризации нейтронов (интерференционный вклад), определяется как
(17)
$\Delta I(Q) = (I(Q, + {{P}_{0}})--I(Q,--{{P}_{0}})){\text{/}}2.$
При таком подходе IH(Q) и ΔI(Q) не содержат ядерного вклада. А также из кривой рассеяния можно выделить малоугловой диффузный фон, регистрируемый из-за несовершенства структуры опалов, и анализировать только интенсивность брэгговских рефлексов, появляющихся вследствие рассеяния на крупномасштабной ИОПС. Теоретическая интенсивность ядерного, магнитного и интерференционного вкладов в упругое когерентное рассеяние на ИОПС рассчитывается по формулам (6), (8) и (10) с форм-фактором рассеивающих элементов ИОПС, идентичным форм-фактору сферической частицы (2).

Рис. 13.

Схема эксперимента по малоугловой дифракции нейтронов с геометрией вращения образца под пучком нейтронов.

3.3. Особенности распределения векторов локальной намагниченности в инвертированных опалах

На рис. 14 показаны картины малоугловой дифракции нейтронов для ИОПС на основе кобальта и никеля при ${{H}_{{||[\bar {1}2\bar {1}]}}}$ = 2 кЭ (геометрия 1). В диапазоне малых углов длины ядерного и магнитного когерентного рассеяния атомов кобальта равны: bCo = 0.25 × 10–12 см и pCo = 0.47 × 10–12 см. Для атомов никеля bNi = 1.03 × 10–12 см и pNi = 0.16 × 10–12 см. Из отношений b и p следует, что величина магнитного вклада для кобальта будет в 2 раза выше ядерного, в то время как для никеля – в 6.5 раза меньше. Очевидно, что исследования магнитных свойств методом малоугловой дифракции нейтронов лучше проводить для ИОПС на основе кобальта, чем для ИОПС на основе никеля. Однако благодаря заметно большему значению bNi по сравнению с bCo на дифракционной картине ИОПС Ni регистрируется в 3 раза большее количество отражений с высшими порядками дифракции (рис. 14), что удобно для аттестации структуры образца и при достаточной интенсивности падающего потока нейтронов вполне конкурентно с исследованиями синхротронными методиками.

Рис. 14.

Карты малоугловой дифракции нейтронов для ИОПС на основе кобальта (а) и никеля (б) при ${{H}_{{\parallel [\bar {1}2\bar {1}]}}}$ = 2 кЭ (геометрия 1).

Для правильного учета магнитного и интерференционного рассеяния необходимо провести анализ зависимости интенсивности от α – угла между направлениями вектора рассеяния Q и внешнего магнитного поля H||P0 (рис. 14). Интенсивность полного сечения нейтронного рассеяния I(Q,α) в случае брэгговских рефлексов типа 202 при Q = 0.024 нм–1 для намагниченных образцов ИОПС на основе кобальта и никеля представлена на рис. 15а, 15в. Суммирование интенсивности рассеяния нейтронов проводили внутри кольца (рис. 14). Для каждого образца хорошо видны шесть эквидистантных максимумов одинаковой интенсивности с периодичностью 60°, соответствующих рассеянию нейтронов на кристаллографических плоскостях (022), (202) и (220) ИОПС (рис. 16). Интенсивность максимумов удовлетворительно описывается тремя вкладами: диффузным фоновым рассеянием Ibg, показанным горизонтальной пунктирной линией, и суммой ядерного и магнитного рассеяния (сплошные линии на рис. 15а, 15в).

Рис. 15.

Зависимость для ИОПС на основе кобальта (а, б) [30] и никеля (в, г) от угла α поляризационно независимого I (а, в) и поляризационно зависимого ΔI (б, г) вкладов в интенсивность нейтронного рассеяния в случае брэгговских рефлексов типа 202 при ${{H}_{{\parallel [\bar {1}2\bar {1}]}}}$ = 2 кЭ (геометрия 1). Зависимости ΔI(α) аппроксимированы функцией ${{\sin }^{2}}\alpha $ (сплошные кривые). (Авторское право 2011 г., Американское физическое общество).

Рис. 16.

Базовый элемент магнитной структуры ИОПС и две ориентации магнитного поля: H||[$\bar {1}$2$\bar {1}$] и H||[$\bar {1}$10]. Выделены рассеивающие плоскости (022), (202) и (220).

Как следует из выражений (8) и (10), интенсивность магнитного вклада пропорциональна |mQ|2, интенсивность интерференционного вклада пропорциональна (P0$\left\langle {{{{\mathbf{m}}}_{{ \bot {\mathbf{Q}}}}}} \right\rangle $)2, а зависимость двух вкладов от азимутального угла α должна быть пропорциональна sin2α для полностью и однородно намагниченного образца. Из рис. 15г видно, что ИОПС Ni действительно характеризуется однородной намагниченностью, а ИОПС на основе кобальта (рис. 15б) демонстрирует анизотропию распределения векторов локальной намагниченности, жестко ориентированных в плоскостях {202}, т.е. плоскости (022), (202) и (220) (рис. 16) намагничены неоднородно вдоль направления внешнего магнитного поля. На рис. 16 показан базовый элемент магнитной структуры ИОПС – квазитетраэдр–квазиоктаэдр–квазитетраэдр, полиэдры соединены вершинами вдоль направления [111 ] . Бесконечное число трансляций такого элемента вдоль осей 〈111 〉 со строгим соблюдением очередности …–тетраэдр–октаэдр–тетраэдр–октаэдр–… позволяет построить трехмерную магнитную ИОПС. Очевидно, что кристаллографические оси 〈111 〉, определяющие пространственную анизотропию ИОПС, лежат в плоскостях (022), (202) и (220). Таким образом, анализ величин магнитного и интерференционного вкладов в интенсивность брэгговского рассеяния на этих плоскостях позволит определить магнитную анизотропию исследуемых объектов.

Данные малоугловой дифракции нейтронов были получены в двух вариантах геометрии эксперимента, что позволило устанавливать углы α между H и плоскостями {202} (или между магнитным полем и вектором Q) 30° и 90° (геометрия 1), 0° и 60° (геометрия 2). На дифракционных картинах (рис. 17) кроме брэгговских рефлексов, соответствующих рассеянию на плоскостях {202}, присутствуют максимумы от фазы СГПУ непосредственно под поглотителем прямого пучка (квадрат в центре картины).

Рис. 17.

Карты малоугловой дифракции нейтронов в диапазоне Q ≤ 0.036 нм–1 для ИОПС на основе кобальта, полученные: а – в геометрии 1 при ${{H}_{{\parallel [\bar {1}2\bar {1}]}}}$ = 2 кЭ; б – в геометрии 2 при ${{H}_{{\parallel [\bar {1}10]}}}$ = 2 кЭ.

На рис. 18а, 18г показаны зависимости интенсивности полного (ядерного и магнитного) нейтронного рассеяния от переданного импульса I(Q) при направлении вектора рассеяния Q вдоль оси [20$\bar {2}$] (α = 90°, геометрия 1). Суммирование проводили в секторе углов ±10° (рис. 17, штриховые линии). Как было отмечено выше, интенсивность полного нейтронного рассеяния не зависит от поляризации и описывается четырьмя вкладами: когерентными ядерным и магнитным и некогерентными (или диффузными) ядерным и магнитным. Когерентные компоненты дают вклад в интенсивность брэгговских максимумов – в данном случае (рис. 18а, 18г) при Q = 0.024 нм–1 для ИОПС Co и Q = 0.027 нм–1 для ИОПС Ni. Положения наблюдаемых рефлексов в Q-пространстве соответствуют ГЦК-структуре. Некогерентные компоненты дают вклад в интенсивность рассеяния в области очень малых углов при Q ≤ 0.018 нм–1.

Рис. 18.

Зависимости для ИОПС на основе кобальта (а–в) [30] и никеля (г–е) от переданного импульса интенсивности: полного нейтронного рассеяния (а, г); зависящего от магнитного поля IH(Q) (б, д); интерференционного рассеяния ΔI(Q) (в, е). H = 2 кЭ, α = 90°. (Авторское право 2011 г., Американское физическое общество).

Составляющая рассеяния, зависящая от магнитного поля IH(Q), представлена на рис. 18б, 18д. Как следует из уравнения (8), максимальный вклад когерентного магнитного рассеяния должен наблюдаться при H, равном полю насыщения, и описывается системой магнитных рефлексов с положениями, соответствующими максимумам сечения ядерного рассеяния, т.е. суммой гауссианов для каждого брэгговского рефлекса, позиции которых определены ГЦК-структурой. Максимальный вклад некогерентного (диффузного) магнитного рассеяния будет давать доменная магнитная структура, которая для образцов ферромагнитных ИОПС характерна при H = HC. Величина диффузного вклада в магнитное рассеяние описывается квадрированным уравнением Лоренца I(Q) =AD/(Q2 + k2)2, k – обратный корреляционный радиус, AD – амплитуда. На рис. 18б, 18д сплошной линией показан результат аппроксимации экспериментальных данных, а полученные параметры в зависимости от внешнего магнитного поля показаны на рис. 19б, 19д, 19в, 19е и 20б, 20д, 20и, 20в, 20е, 20к для ИОПС Ni и Co соответственно. Оказалось, что обратный корреляционный радиус k не зависит от магнитного поля и равен 0.004 нм–1 для ИОПС Ni и 0.016 нм–1 для ИОПС Co.

Рис. 19.

Полевые зависимости для ИОПС на основе никеля при α = 90° (рефлекс 20$\bar {2}$, геометрия 1) (а–в) и при α = 60° (рефлекс 02$\bar {2}$, геометрия 2) (г–е) амплитуд интерференционного (а, г) [27], магнитного (б, д) и диффузного (в, е) [27] вкладов в сечение нейтронного рассеяния (авторское право 2009 г., Американское физическое общество).

Очевидно, что, определяя магнитную составляющую интенсивности рассеяния как IH(Q) = = I(Q,H) – I(Q,HC), также вычитаем вклад ядерного рассеяния, так как он не зависит от величины внешнего магнитного поля. Таким образом, интенсивности дифракционного максимума и малоуглового фона на рис. 18б, 18г имеют чисто магнитную природу. На рис. 19в, 19е и 20в, 20е, 20к представлены зависимости амплитуды диффузного вклада AD от величины магнитного поля для вариантов геометрии 1 и 2. Как и следовало ожидать, амплитуда вклада, описывающего рассеяние на доменах, максимальна при H = HC и убывает с ростом напряженности внешнего магнитного поля, исчезая при различных H в зависимости от угла α.

Полевые зависимости амплитуды когерентного магнитного вклада CM приведены на рис. 19б, 19д и 20б, 20д, 20и. В случае геометрии 2 интенсивность магнитных рефлексов 2$\bar {2}$0 и $\bar {2}$20 (рис. 17б) должна быть равна нулю, поскольку для них m||Q и, следовательно, mQ = 0, что и наблюдается в эксперименте. Для дальнейшей интерпретации результатов, полученных для ИОПС Co, интенсивность дифракционных максимумов $\bar {2}$20 и 2$\bar {2}$0 в геометрии 2 использовали как нормировку (ядерный вклад CN) амплитуды магнитного CM и интерференционного CINT вкладов. К сожалению, в случае ИОПС Ni нормировка на величину ядерной составляющей интенсивности рассеяния совершенно бессмысленна, так как величина магнитного вклада для кобальта в 2 раза выше ядерного, а для никеля – в 6.5 раза меньше, как уже было отмечено выше. Поэтому такая нормировка приведет к уменьшению величин CM и CINT в случае ИОПС Ni, что еще больше затруднит интерпретацию результатов.

Магнитные рефлексы 02$\bar {2}$, 20$\bar {2}$, 0$\bar {2}$2 и $\bar {2}$02 эквивалентны по отношению к направлению внешнего магнитного поля, так как угол между H и Q для них составляет α = 60° (рис. 17б). Следовательно, их интенсивность можно усреднить для улучшения статистики. Аналогично в случае геометрии 1 (рис. 17а) усредняли интенсивности рефлексов $20\bar {2}$ и $\bar {2}$02 (угол α = 90°), а также четырех эквивалентных рефлексов 02$\bar {2}$, 2$\bar {2}$0, 0$\bar {2}$2 и $\bar {2}$20 (угол α = 30°).

Импульсные зависимости интерференционного вклада в рассеяние ΔI(Q) при Q||[20$\bar {2}$] и H = = 2 кЭ показаны на рис. 18в, 18е для ИОПС Co и Ni соответственно. Наличие максимумов интерференционного рассеяния, точно совпадающих с дифракционными максимумами ядерной структуры, свидетельствует о том, что магнитная и ядерная структуры скоррелированы. Качественно полевые зависимости амплитуды интерференционного вклада для α = 90°, 60° и 30° мало отличаются друг от друга как в случае ИОПС Ni (рис. 19а, 19г), так и в случае ИОПС Co (рис. 20а, 20г, 20ж). Из рисунков видно, что CINT имеет тенденцию к насыщению при Н > 300 Э и демонстрирует гистерезисное поведение с коэрцитивной силой HС при Н ≈ 170 ± 30 Э, которая соответствует полностью размагниченному образцу.

Рис. 20.

Полевые зависимости для ИОПС на основе кобальта (геометрия 1) при α = 90° (а–в), 30° (г–е) и 60° (геометрия 2) (ж–и) [30] амплитуд интерференционного (а, г, ж), магнитного (б, д, з) и диффузного (в, е, и) вкладов в сечение нейтронного рассеяния. (Авторское право 2011 г., Американское физическое общество).

Как следует из уравнения (10), интерференционный вклад пропорционален проекции средней намагниченности 〈m〉 на направление внешнего магнитного поля H, т.е. кривые полевых зависимостей амплитуды интерференционного вклада должны быть идентичны кривым перемагничивания, измеренным на СКВИД-магнитометре. Однако очевидна и разница между полевыми зависимостями интерференционного вклада и кривой перемагничивания, которая представляет собой намагниченность, просуммированную по всему Q-пространству. А малоугловая дифракция поляризованных нейтронов позволяет определить конкретную величину намагниченности в конкретной точке Q-пространства. Это определяющее преимущество методик рассеяния поляризованных нейтронов перед другими физическими методами исследования магнитных структур.

Для полностью намагниченного образца ИОПС на основе кобальта (H ≥ 2 кЭ) отношение CM/CN не может превышать (pCo/bCo)2 = 3.53, а отношение CINT/CN не может быть больше, чем 2P0(pCo/bCo) = 3.76P0 ≈ 3.57. В случае однородно намагниченного образца должно выполняться отношение интенсивностей для чистого магнитного (CM/CN)sin2α и интерференционного (CINT/CN)sin2 α вкладов: I(α = 90°) : I(α = 60°) : I(α = 30°) : I(α = = 0°) = 1 : 0.75 : 0.25 : 0. Количественное сравнение экспериментальных зависимостей CINT(H) друг с другом для α = 90°, 60° и 30°, определяющих величину проекции суммарной намагниченности в плоскостях (202), (220) и (022) (рис. 16) на направление внешнего магнитного поля, говорит о том, что плоскости (202), (220) и (022) намагничены неоднородно. Действительно, теоретическая оценка интерференционного вклада при α = 90°, 60° и 30° дает значения 3.57, 2.75 и 0.88 соответственно в случае однородного намагничивания. Однако в эксперименте значения CINT/CN полностью намагниченного образца ИОПС на основе кобальта равны 2.7, 2.9, 1.7 (рис. 20а, 20ж, 20г).

Полевые зависимости амплитуды магнитного когерентного вклада, нормированной на амплитуду ядерного вклада CM/CN, в случае ИОПС на основе кобальта представляют собой гистерезис с хорошо выраженным минимумом при H = HC, определяющим размагниченное состояние образца (рис. 20б, 20д, 20и). Наличие гистерезиса и положение минимума на зависимостях CM/CN хорошо коррелируют с гистерезисом и положением минимума на полевых зависимостях диффузного вклада AD (рис. 20в, 20е, 20к), что подтверждает предложенную выше модель доменной магнитной структуры, которая для образцов ферромагнитных ИОПС характерна вблизи коэрцитивного поля. Действительно, максимум диффузного рассеяния соответствует появлению магнитных доменов, минимум магнитного дифракционного пика – распаду когерентной магнитной структуры. Эти два процесса, очевидно, должно быть хорошо скоррелированы. Так как магнитная структура разрушается при HC, отсутствует и вклад интерференции магнитной и ядерной структур, т.е. CINT/CN = 0. Таким образом, магнитное поведение трех параметров CINT, CM и AD является самосогласованным (рис. 19, 20).

Сложное поведение интенсивностей рассеяния в зависимости от поля для рефлексов различных типов связано с необычным распределением плотности магнитной индукции в ферромагнитных ИОПС, определяемой сложной геометрической формой базового элемента данной структуры (рис. 9а, 9б, 16). Но прежде чем перейти к описанию модели распределения векторов локальной намагниченности в ферромагнитных ИОПС, обратим внимание еще на два интересных факта, полученных из данных малоугловой дифракции нейтронов. Первое (рис. 20д) – усредненная интенсивность когерентного вклада CM/CN для ИОПС на основе кобальта в случае брэгговских рефлексов 02$\bar {2}$, 2$\bar {2}$0, 0$\bar {2}$2 и $\bar {2}$20 (α = 30°) увеличивается с увеличением напряженности магнитного поля, не проявляя насыщения вплоть до H = 2 кЭ. Это также связано с уменьшением соответствующей усредненной интенсивности диффузного рассеяния АD с ростом H без изменения наклона зависимости в больших полях (рис. 20е). Это означает, что плоскости {022} не намагничиваются в поле H = 2 кЭ в отличие от плоскостей {202} с ориентацией H в геометрии 1. Второе – несмотря на плохую статистику измерения магнитного вклада в малоугловую дифракцию поляризованных нейтронов на ИОПС на основе никеля из-за малой длины магнитного когерентного рассеяния по сравнению с длиной ядерного когерентного рассеяния (pNi = = 0.16 × 10–12 и bNi = 1.03 × 10–12 соответственно), на рис. 19д достаточно хорошо видно, что CM ступенчато зависит от H с двумя значениями критических полей HC1 и HC2 порядка 0.2 и 1 кЭ соответственно.

Сечение рассеяния нейтронов для намагниченной ИОПС можно легко вычислить, используя (8) для магнитного вклада и (10) для интерференционного вклада, в предположении, что вектор намагниченности базового структурного элемента ИОПС (рис. 16) может быть направлен преимущественно вдоль трех кристаллографических осей с наименьшими индексами – 〈001〉, 〈011〉 и 〈111 〉. Тогда в случае геометрии 1 интенсивность магнитного вклада в брэгговский рефлекс $20\bar {2}$ (сумма проекций векторов локальной намагниченности на плоскость (20$\bar {2}$)) запишется в виде:

(17)
$\begin{gathered} {{I}_{M}}({\text{20}}\bar {2})~\sim {{V}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}m_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}^{2} + {{V}_{{[\bar {1}0\bar {1}]}}}m_{{[\bar {1}0\bar {1}]}}^{2} + {{V}_{{[{\text{010}}]}}}m_{{[{\text{010}}]}}^{2} + \\ + ~\;{{V}_{{[{\text{01}}\bar {1}]}}}m_{{[{\text{01}}\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}30^\circ + {{V}_{{[\bar {1}{\text{10}}]}}}m_{{[\bar {1}{\text{10}}]}}^{2}{{\cos }^{2}}30^\circ + \\ + \;~{{V}_{{[\bar {1}{\text{00}}]}}}m_{{[\bar {1}{\text{00}}]}}^{2}{{\cos }^{2}}45^\circ + {{V}_{{[{\text{00}}\bar {1}]}}}m_{{[{\text{00}}\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}45^\circ + \\ + \;~{{V}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}m_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}^{2}{{\cos }^{2}}55^\circ + {{V}_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}}m_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}55^\circ , \\ \end{gathered} $
а интенсивность магнитного вклада в брэгговский рефлекс $02\bar {2}$ (сумма проекций векторов локальной намагниченности на плоскость $(02\bar {2}))$ запишется в виде:
(18)
$\begin{gathered} {{I}_{M}}({\text{02}}\bar {2})~\sim {{V}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}m_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}^{2} + {{V}_{{[\bar {1}{\text{00}}]}}}m_{{[\bar {1}{\text{00}}]}}^{2} + \\ + \;~{{V}_{{[\bar {1}{\text{10}}]}}}m_{{[\bar {1}{\text{10}}]}}^{2}{{\cos }^{2}}30^\circ + {{V}_{{[\bar {1}0\bar {1}]}}}m_{{[\bar {1}0\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}30^\circ + \\ + \;~{{V}_{{[{\text{010}}]}}}m_{{[{\text{010}}]}}^{2}{{\cos }^{2}}45^\circ + {{V}_{{[{\text{00}}\bar {1}]}}}m_{{[{\text{00}}\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}45^\circ + \\ + \;~{{V}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}m_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}55^\circ + {{V}_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}}m_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}55^\circ , \\ \end{gathered} $
где V[hkl] – объем рассеивающего элемента, намагниченного вдоль направления [hkl]. Уравнения (17) и (18) можно упростить, если предположить, что распределение локальной намагниченности в значительной степени зависит от анизотропии формы базовых элементов (рис. 16), образующих структуру ИОПС. То есть векторы локальной намагниченности должны ориентироваться вдоль осей легкого намагничивания ИОПС: [11$\bar {1}$], [$\bar {1}$11] и [$\bar {1}$1$\bar {1}$] (сильно анизотропные “ножки”, соединяющие тетраэдры и октаэдры правильной формы (рис. 9а, 9б)). Отметим, что ось [111 ] является трудной осью намагничивания, так как направлена перпендикулярно плоскости пленочного образца, вдоль которой прикладывается магнитное поле. Поэтому модель намагниченности базового элемента, которая будет в дальнейшем использована для интерпретации экспериментальных данных, основывается на преимущественном распределении векторов локальной намагниченности вдоль трех выбранных кристаллографических осей: [$\bar {1}$1$\bar {1}$], [$\bar {1}$11] и [11$\bar {1}$]. Таким образом, уравнения (17) и (18) переписываются как:
(19)
$\begin{gathered} {{I}_{M}}({\text{20}}\bar {2})~\sim {{V}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}m_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}^{2} + {{V}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}m_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}^{2}{{\cos }^{2}}55^\circ + \\ + \;{{V}_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}}m_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}55^\circ \\ \end{gathered} $
и
(20)
$\begin{gathered} {{I}_{M}}({\text{02}}\bar {2})~\sim {{V}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}m_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}^{2} + {{V}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}m_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}55^\circ + \\ + \;{{V}_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}}m_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}55^\circ . \\ \end{gathered} $
Сечение рассеяния нейтронов для интерференционного вклада (суммарная проекция векторов локальной намагниченности на направление внешнего магнитного поля) в геометрии 1 с учетом сказанного выше имеет вид для брэгговского рефлекса 20$\bar {2}$:
(21)
$\begin{gathered} {{\Delta }}I({\text{20}}\bar {2})~\sim {{V}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}{{m}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}\cos 19^\circ + \\ + \;{{V}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}{{m}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}\cos 55^\circ \cos 35^\circ + \\ + \;{{V}_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}}{{m}_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}}\cos 55^\circ \cos 35^\circ \\ \end{gathered} $
и для брэгговского рефлекса 02$\bar {2}$:

(22)
$\begin{gathered} {{\Delta }}I({\text{02}}\bar {2})~\sim {{V}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}{{m}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}\cos 70^\circ + \\ + \;{{V}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}{{m}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}\cos 55^\circ \cos 66^\circ + \\ + \;{{V}_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}}{{m}_{{[{\text{11}}\bar {1}]}}}\cos 55^\circ \cos 66^\circ . \\ \end{gathered} $

Если учесть факт, что в геометрии 1 направление [$\bar {1}$1$\bar {1}$] является осью легкого намагничивания, а направления [11$\bar {1}$], [$\bar {1}$11] – осями относительно трудного намагничивания (рис. 16, уравнения (19), (21)), то следует заключить, что гистерезисное поведение, наблюдаемое для интерференционного и магнитного вкладов в интенсивность рассеяния в случае рефлекса $20\bar {2}$ (рис. 20а, 20б), связано с переориентацией намагниченности в “ножках”, параллельных оси [$\bar {1}$1$\bar {1}$]. Переориентация локальной намагниченности в “ножках”, параллельных осям [11$\bar {1}$] и [$\bar {1}$11], происходит в больших полях (H > 500 Э) и регистрируется как небольшой, но постоянный рост интенсивности магнитного и интерференционного вкладов. В свою очередь, в случае рефлекса $02\bar {2}$ петли гистерезиса интерференционного и магнитного вкладов (рис. 20г, 20д) связаны главным образом с перемагничиванием “ножек”, параллельных оси [$\bar {1}$11] (рис. 16, уравнения (20) и (22)).

В геометрии 2 кроме оси [111 ] (перпендикулярной плоскости пленки ИОПС и направлению ${{H}_{{\parallel [\bar {1}10]}}}$) также следует исключить из рассмотрения ось [11$\bar {1}$], в данной геометрии перпендикулярную направлению ${{{\mathbf{H}}}_{{\parallel [\bar {1}10]}}}$ (рис. 16). Два других набора “ножек”, ориентированных вдоль направлений [$\bar {1}$11] и [$\bar {1}$11], составляют угол 35° с ${{{\mathbf{H}}}_{{\parallel [\bar {1}10]}}}$ и должны легко перемагничиваться из-за сравнительно малого угла между направлениями “ножек” и магнитного поля. Следовательно, интенсивности магнитного и интерференционного вкладов в брэгговский рефлекс 02$\bar {2}$ (рис. 17б) запишутся как:

(23)
${{I}_{M}}({\text{02}}\bar {2})~\sim {{V}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}m_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}^{2} + {{V}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}m_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}^{2}{{\cos }^{2}}55^\circ ,$
(24)
$\begin{gathered} {{\Delta }}I({\text{02}}\bar {2})~\sim {{V}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}{{m}_{{[\bar {1}{\text{11}}]}}}{\text{cos}}35^\circ + \\ + \;{{V}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}{{m}_{{[\bar {1}1\bar {1}]}}}\cos 55^\circ \cos 45^\circ ~. \\ \end{gathered} $
Таким образом, гистерезисное поведение полевых зависимостей магнитного и интерференционного вкладов (рис. 20ж, 20и) обусловлено перемагничиванием ножек вдоль направлений [$\bar {1}$1$\bar {1}$] и [$\bar {1}$11].

На рис. 21 схематически изображена плоскость (111) ИОПС с распределением векторов локальной намагниченности, ориентированных вдоль кристаллографических осей 〈111 〉. Большой стрелкой обозначено направление внешнего магнитного поля, приложенного в плоскости (111) вдоль направлений [$\bar {1}$2$\bar {1}$] (геометрия 1) и [$\bar {1}$10] (геометрия 2). На рисунке показано магнитное состояние образца в процессе размагничивания в диапазоне внешнего магнитного поля HC < H < 2 кЭ после состояния полного намагничивания. Благодаря структурной анизотропии ИОПС векторы локальной намагниченности Mloc в этом диапазоне полей ориентированы вдоль кристаллографических направлений 〈111 〉, т.е. имеют жесткую связь с “ножками”. В зависимости от взаимной ориентации внешнего магнитного поля и “ножек” их удобно разделить на четыре типа (рис. 21а): “ножки”, ориентированные вдоль направлений [$\bar {1}$1$\bar {1}$], [11$\bar {1}$], [1$\bar {1}\bar {1}$] и перпендикулярно плоскости рисунка вдоль направления [111 ] . Очевидно, что при включении внешнего магнитного поля все векторы локальной намагниченности Mloc будут переориентироваться так, чтобы проекция на направление магнитного поля была положительной. Также очевидно, что магнитные силовые линии, пронизывающие ИОПС, не должны прерываться, что, во-первых, потребует определенного количественного соответствия между числом “вошедших” и “вышедших” силовых линий в базовый элемент структуры ИОПС (рис. 16) и, во-вторых, приведет к образованию размагничивающих полей сложной пространственной конфигурации.

Рис. 21.

Схематическое изображение плоскости (111) ИОПС с распределением векторов локальной намагниченности, ориентированных вдоль кристаллографических направлений 〈111 〉, при HC < H < 2 кЭ в геометрии 1 и геометрии 2.

Опираясь на сказанное выше, можно предложить схематическое изображение распределения векторов Mloc в процессе перемагничивания ИОПС в геометрии 1 (${{{\mathbf{H}}}_{{\parallel [\bar {1}2\bar {1}]}}}$) (рис. 22) и 2 (${{{\mathbf{H}}}_{{\parallel [\bar {1}10]}}}$) (рис. 23). В случае магнитных полей 0 ≠ HHC интенсивность магнитного вклада соответствует окрестности вокруг точки 5 или 1 на графиках полевых зависимостей CM/CN (рис. 22а, 22б, 23а). Векторы локальной намагниченности направлены вдоль кристаллографических осей [$\bar {1}$1$\bar {1}$], [11$\bar {1}$] и [1$\bar {1}\bar {1}$] (рис. 22в, 23б). При H = HC величина суммарной намагниченности должна равняться нулю, так как образец в коэрцитивном поле находится в полностью размагниченном состоянии. Если следовать модели, то при H = HC количество векторов Mloc с положительной и отрицательной проекциями на H должно быть одинаковым (например, рис. 22г). В геометрии 1 гистерезисный участок кривой перемагничивания (123), как отмечали ранее, соответствует практически скачкообразной переориентации Mloc из направления [$\bar {1}$1$\bar {1}$] в противоположное [1$\bar {1}$1] благодаря наименьшему углу 19° между Mloc и H. Далее (участок кривой перемагничивания 34) происходит последовательный переворот векторов Mloc: – направления [11$\bar {1}$] и [1$\bar {1}\bar {1}$] меняются на противоположные [$\bar {1}\bar {1}$1] и [$\bar {1}$11] соответственно (рис. 22д). Такая переориентация носит затяжной характер, так как угол между Mloc и H составляет 55°, что особенно ярко проявляется в случае рефлекса 02$\bar {2}$ с α = 30° (рис. 22б).

Рис. 22.

Полевые зависимости амплитуды магнитного вклада для ИОПС на основе кобальта при α = 90° (а) и 30° (б) и схематическое изображение распределения векторов локальной намагниченности, ориентированных вдоль осей 〈111 〉, в геометрии 1 (${{{\mathbf{H}}}_{{\parallel \left[ {\bar {1}2\bar {1}} \right]}}}$) во внешнем магнитном поле: HHC (в), Н = НС (г), H ≫ 2 кЭ (д), H = 0.3–2 кЭ (е).

Рис. 23.

Полевая зависимость амплитуды магнитного вклада для ИОПС на основе кобальта при α = 60° (а) и схематическое изображение распределения векторов локальной намагниченности, ориентированных вдоль осей 〈111 〉, в геометрии 2 (${{{\mathbf{H}}}_{{\parallel [\bar {1}10]}}}$) во внешнем магнитном поле: HHC (б); Н > НС, H < 500 Э (в); H ≫ 500 Э (г).

В случае геометрии 2 гистерезисный участок кривой перемагничивания (1–2–3) соответствует одновременной переориентации векторов локальной намагниченности Mloc из направлений [$\bar {1}$1$\bar {1}$] и [11$\bar {1}$] в противоположные [1$\bar {1}$1] и [$\bar {1}\bar {1}$1], так как угол между Mloc и H равен 35° для этих двух типов “ножек” (рис. 23в). А на участке кривой перемагничивания 3–4 скорее всего происходит постепенный “доворот” Mloc точно вдоль направления внешнего магнитного поля [$\bar {1}$10] (полное намагничивание, рис. 23г). Однако это нельзя утверждать без дополнительных измерений кривых малоугловой дифракции нейтронов в полях более 2 кЭ. Также остается открытым вопрос, в каких полях ИОПС полностью намагничивается, если реализуется геометрия 1.

На рис. 24 представлены полевые зависимости амплитуд магнитного вклада в сечение нейтронного рассеяния для ИОПС на основе кобальта в диапазоне полей от нуля до 12 кЭ. Из рисунка хорошо видно, что векторы Mloc действительно разворачиваются из плоскостей (202), (220) и (022) (рис. 16), где они были сонаправлены с кристаллографическими осями 〈111 〉, в направлении внешнего магнитного поля [$\bar {1}$21] в геометрии 1 (рис. 22е) и [$\bar {1}$10] в геометрии 2 (рис. 23г). Оси [$\bar {1}$2$\bar {1}$] и [$\bar {1}$1$\bar {1}$] лежат в плоскости (202), и угол между ними составляет 19°, поэтому в геометрии 1 разворот Mloc вдоль H приводит к тому, что интенсивность магнитного вклада в сечение нейтронного рассеяния при α = 90° монотонно увеличивается (рис. 24а). В то же время при α = 30° интенсивность магнитного вклада сильно убывает вплоть до H = 12 кЭ после насыщенного состояния в диапазоне полей с напряженностью 2–4 кЭ (рис. 24б). Это связано с тем, что при повороте вектора Mloc вдоль направления внешнего магнитного поля его проекция на плоскость (022) уменьшается в ${{\cos }^{2}}55^\circ $ раз. В геометрии 2 в случае α = 60° (рис. 24в) амплитуда CM/CN также уменьшается после H < 4 кЭ, но не так сильно, как в случае α = 30° в геометрии 1, что объясняется тем, что угол между ${{{\mathbf{H}}}_{{\parallel [\bar {1}10]}}}$ и плоскостями (220) и (022) составляет 35°, т.е. проекция вектора Mloc уменьшается в ${{\cos }^{2}}35^\circ $ раз.

Рис. 24.

Полевые зависимости амплитуд магнитного вклада в сечение нейтронного рассеяния для ИОПС на основе кобальта при α: а – 90° (рефлекс 20$\bar {2}$, геометрия 1), б – 30° (рефлекс 02$\bar {2}$, геометрия 1), в – 60° (рефлекс 02$\bar {2}$, геометрия 2).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Метод малоуглового рассеяния поляризованных нейтронов в комплементарном применении с ультрамалоугловой рентгеновской дифракцией наиболее эффективен при исследовании систем, характеризующихся неоднородным пространственным распределением векторов локальной намагниченности, что было продемонстрировано на примере искусственных инвертированных опалов, синтезированных на основе ферромагнитных материалов.

ИОПС оказываются идентичными структуре прямых опалов. Нарушение чередования послойной упаковки заполненных тетраэдрических и октаэдрических пустот проявляется на двумерных картинах дифракции в виде дополнительных или удвоенных максимумов и линий, соединяющих брэгговские рефлексы. Показано, что ИОПС являются двойниковыми ГЦК-структурами с фрагментами случайной гексагональной плотнейшей упаковки.

Были проанализированы три вклада в рассеяние, когда вектор поляризации нейтронов направлен параллельно I(Q,+P0) и антипараллельно I(Q,–P0) внешнему магнитному полю: немагнитный (ядерный), магнитный вклад, зависящий от внешнего магнитного поля, и ядерно-магнитная интерференция, показывающая корреляцию магнитной и ядерной структур.

Для правильного учета магнитного и интерференционного рассеяния проведен анализ интенсивности рассеяния в зависимости от угла α между направлениями вектора рассеяния Q и внешнего магнитного поля H||P0. Анализ показал, что ИОПС на основе никеля намагничивается однородно, а ИОПС на основе кобальта демонстрирует анизотропию распределения векторов локальной намагниченности, жестко ориентированных в плоскостях {202}.

Показано, что полевые зависимости амплитуды интерференционного вклада в рассеяние идентичны кривым перемагничивания, измеренным на СКВИД-магнитометре, так как интерференционный вклад пропорционален проекции средней намагниченности 〈m〉 на направление внешнего магнитного поля H. Однако средняя намагниченность, определяемая в СКВИД-измерениях, суммируется по всему Q-пространству, в то время как малоугловая дифракция поляризованных нейтронов позволяет определить конкретную величину намагниченности в конкретной точке Q-пространства. Это определяющее преимущество методик рассеяния поляризованных нейтронов перед другими физическими методами исследования магнитных структур.

Сложное поведение интенсивностей рассеяния поляризованных нейтронов для различных дифракционных рефлексов в зависимости от внешнего магнитного поля связано с необычным распределением плотности магнитной индукции в ферромагнитных ИОПС, определяемой сложной геометрической формой базового элемента данной структуры. Магнитный и интерференционный вклады в сечение нейтронного рассеяния в случае рефлексов типа 202 намагниченной инвертированной структуры были определены в предположении, что вектор намагниченности базового структурного элемента ИОПС направлен преимущественно вдоль направлений 〈111 〉. Такое предположение позволило создать модель распределения Mloc в ферромагнитных ИОПС с учетом их структурной анизотропии. Полученные схемы распределения Mloc в диапазонах внешних магнитных полей вплоть до H = 2 кЭ сопоставлены с полевыми зависимостями амплитуд магнитного вклада в сечение нейтронного рассеяния для ИОПС на основе кобальта при α = 90° (рефлекс 20$\bar {2}$, геометрия 1), 30° (рефлекс 02$\bar {2}$, геометрия 1) и 60° (рефлекс 02$\bar {2}$, геометрия 2). Для обоснования предложенной модели было предсказано поведение Mloc при больших значениях магнитного поля 2 кЭ < H < 12 кЭ, которое подтвердилось экспериментально, что дает основание считать предположение о направлении вектора намагниченности базового структурного элемента ИОПС преимущественно вдоль направлений 〈111 〉 верным.

Авторы выражают глубокую благодарность всем соавторам статей, на основании которых написан обзор:

– за подготовку образцов, участие в экспериментах и плодотворное обсуждение Н.А. Саполетову, К.С. Напольскому, Андрею А. Елисееву, Артему А. Елисееву, А.С. Синицкому, В.В. Абрамову, А.В. Лукашину – сотрудникам и учащимся факультета наук о материалах Московского государственного университета, А.К. Самусеву, И.С. Синеву, К.Б. Самусеву, М.В. Рыбину, М.Ф. Лимонову, Е.Ю. Трофимову, Д.А. Курдюкову, В.Г. Голубеву – сотрудникам Физико-технического института РАН им. Иоффе;

– за участие в проведении экспериментов и плодотворное обсуждение А.В. Петухову и Д.В. Белову, Я. Хилхорст (Hilhorst J.) – сотрудникам университета Эйндховена (Eindhoven University of Technology, the Netherlands), В. Бауману (Bouwman W.G.) сотруднику Технического университета Дельфта (Reactor of the Delft University of Technology, the Netherlands);

– за предоставленное экспериментальное время на исследовательских установках и помощь в проведении экспериментов Д.Ю. Чернышову – BM-01, К. Квашнину – DUBBLE (Европейский центр синхротронных исследований, ESRF, France), Х. Эккерлебе (Eckerlebe H.) – SANS-2 (центр Геестхахта им. Гельмгольца, Helmholtz-Zentrum Geesthacht, Germany), Д. Мензель (Menzel D.) – Технический университет Брауншвайга (Technische Universität Braunschweig, Germany ), А. Хайнеманн (Heinemann A.) – SANS-1 (Исследовательский реактор Технического университета Мюнхена, FRM-II, Germany), А. Воробьеву – SuperAdam и Д. Хонекеру (Honnecker D.) – установка малоуглового рассеяния нейтронов D33 (Институт Лауэ–Ланжевена, ILL, France);

– за работу с экспериментальными данными, помощь в проведении экспериментов, обсуждение результатов И.С. Шишкину, И.С. Дубицкому, Г.А. Вальковскому – сотрудникам и аспирантам Санкт-Петербургского государственного университета, А. Васильевой – сотруднице Петербургского института ядерной физики.

Список литературы

  1. John S. // Phys. Rev. Lett. 1987. V. 58. № 23. P. 2486. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.58.2486

  2. Yablonovitch E. // Phys. Rev. Lett. 1987. V. 58. № 20. P. 2059. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.58.2059

  3. Joannopoulos J.D., Meade R.D., Winn J.N. Photonic Crystals: Molding the Flow of Light. Princeton: Princeton University Press, 1995. 137 p.

  4. Krauss T.F., De La Rue R.M. // Progress in Quantum Electronics. 1999. V. 23. № 2. P. 51. https://doi.org/10.1016/S0079-6727(99)00004-X

  5. Cheng Z., Russel W.B., Chaikin P.M. // Nature. 1999. V. 401. № 6756. P. 893. https://doi.org/10.1038/44785

  6. Meng L., Wei H., Nagel A. et al. // Nano Lett. 2006. V. 11. № 8. P. 2249. https://doi.org/10.1021/nl061626b

  7. Thijssen J.H.J., Petukhov A.V., Hart D.C. et al. // Adv. Mater. 2006. V. 18. № 13. P. 1662. https://doi.org/10.1002/adma.200502732

  8. Van Blaaderen A., Wiltzius P. // Science. 1995. V. 270. № 5239. P. 1177. https://www.jstor.org/stable/2889216

  9. Rogach A.L., Kotov N.A., Koktysh D.S. et al. // Chem. Mater. 2000. V. 12. № 9. P. 2721. https://doi.org/10.1021/cm000274l

  10. Wei H., Meng L., Jun Y., Norris D.J. // App. Phys. Lett. 2006. V. 89. № 24. P. 241913. https://doi.org/10.1063/1.2404973

  11. Vlasov Yu.A., Astratov V.N., Baryshev A.V. et al. // Phys. Rev. E. 2000. V. 61. P. 5784. https://doi.org/10.1103/PhysRevE.61.5784

  12. Rengarajan R., Mittleman D., Rich Ch., Colvin V. // Phys. Rev. E. 2005. V. 71. P. 016615. https://doi.org/10.1103/PhysRevE.71.016615

  13. Григорьев С.В., Напольский К.С., Саполетова Н.А. и др. “Способ формирования пленок фотонных кристаллов (фк) на проводящих подложках”. Патент на изобретение № RU 2371525 C2. 2009 // Официальный бюллетень Федеральной службы по интеллектуальной собственности, патентам и товарным знакам. Москва: ФИПС, Бюллетень 31. 2009. 42 с.

  14. Hilhorst J., Abramova V.V., Sinitskii A. et al. // Langmuir. 2009. V. 25. № 17. P. 10408. https://doi.org/10.1021/la900983v

  15. Елисеев А.А., Горожанкин Д.Ф., Напольский К.С. и др. // Письма в ЖЭТФ. 2009. Т. 90. Вып. 4. С. 297. https://doi.org/10.1134/S0021364009160103

  16. Napolskii K.S., Sapoletova N.A., Gorozhankin D.F. et al. // Langmuir. 2010. V. 26. № 4. P. 2346. https://doi.org/10.1021/la902793b

  17. Васильева А.В., Григорьев С.В., Григорьева Н.А. и др. // ФТТ. 2010. Т. 52. Вып. 5. С. 1017. https://doi.org/10.1134/S1063783410050409

  18. Саполетова Н.А., Мартынова Н.А., Напольский К.C. и др. // ФТТ. 2011. Т. 53. Вып. 6. С. 1064. https://doi.org/10.1134/S106378341106031X

  19. Григорьева Н.А., Петухов А.В., Вруге Г.Я. Неразрушающие методы исследования структуры наноматериалов: Учебно-методическое пособие. Санкт-Петербург: Соло, 2011. 79 с.

  20. Самусев А.К., Синев И.С., Самусев К.Б. и др. // ФТТ. 2012. Т. 54. Вып. 10. С. 1946.

  21. Samusev A.K., Samusev K.B., Sinev I.S. et al. Light and Small Angle X-Ray Diffraction from Opal-Based Structures // Optical Properties of Photonic Structures: Interplay of Order and Disorder. Ed. Limonov M.F., De La Rue R. Taylor and Francis, 2012. 384 p.

  22. Chumakova A.V., Mistonov A.A., Vorobiev A.A. et al. // J. Surf. Invest.: X-ray, Synchrotron Neutron Tech. 2013. V. 7. № 6. P. 1234. https://doi.org/10.1134/S1027451013130041

  23. Masalov V.M., Kudrenko E.A., Grigoryeva N.A. et al. // NANO. 2013. V. 8. P. 1350036. https://doi.org/10.1142/S1793292013500367

  24. Napolskii K.S., Sinitskii A.S., Grigoriev S.V. et al. // Physica B. 2007. V. 397. P. 23. https://doi.org/10.1016/j.physb.2007.02.072

  25. Григорьев С.В., Напольский К.С., Григорьева Н.А. и др. // Письма в ЖЭТФ. 2008. Т. 87. Вып. 1. С. 15. https://doi.org/10.1134/S0021364008010049

  26. Абрамова В.В., Синицкий А.С., Григорьева Н.А. и др. // ЖЭТФ. 2009. Т. 136. Вып. 1. С. 1.

  27. Grigoriev S.V., Napolskii K.S., Grigoryeva N.A. et al. // Phys. Rev. B. 2009. V. 79. P. 045123. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.79.045123

  28. Sinitskii A., Abramova V., Grigorieva N. et al. // Europhys. Lett. 2010. V. 89. P. 14002. https://doi.org/10.1209/0295-5075/89/14002

  29. Grigoriev S.V., Napolskii K.S., Grigoryeva N.A. et al. // J. Phys.: Conf. Ser. 2010. V. 247. P. 012029. https://doi.org/10.1088/1742-6596/247/1/012029

  30. Grigoryeva N.A., Mistonov A.A., Napolskii K.S. et al. // Phys. Rev. B. 2011. V. 84. № 6. P. 064405. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.84.064405

  31. Kostylev M., Stashkevich A.A., Roussigne Y. et al. // Phys. Rev. B. 2012. V. 86. № 18. P. 184431. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.86.184431

  32. Mistonov A.A., Grigoryeva N.A., Chumakova A.V. et al. // Phys. Rev. B. 2013. V. 87. № 22. P. 220408. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.87.220408

  33. Chumakova A.V., Valkovskiy G.A., Mistonov A.A. et al. // Phys. Rev. B. 2014. V. 90. № 22. P. 144103. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.90.144103

  34. Мистонов А.А., Шишкин И.С., Дубицкий И.С. и др. // ЖЭТФ. 2015. Т. 147. Вып. 5. С. 976. https://doi.org/10.7868/S0044451015050122

  35. Шишкин И.С., Мистонов А.А., Григорьева Н.А. и др. // Поверхность. Рентген., синхротр. и нейтр. исследования. 2016. Т. 10. № 1. С. 156. https://doi.org/10.7868/S020735281602013X

  36. Shishkin I.S., Mistonov A.A., Dubitskiy I.S. et al. // Phys. Rev. B. 2016. V. 94. P. 064424. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.94.064424

  37. Dubitskiy I.S., Syromyatnikov A.V., Grigoryeva N.A. et al. // J. Magn. Magn. Mater. 2017. V. 441. P. 609. https://doi.org/10.1016/j.jmmm.2017.06.036

  38. Дубицкий И.С., Григорьева Н.А., Мистонов А.А. и др. // ФТТ. 2017. Т. 12. С. 2435.

  39. Dubitskiy I.S., Mistonov A.A., Grigoryeva N.A., Gri-goriev S.V. // Physica B. 2018. V. 549. P. 107. https://doi.org/10.1016/j.physb.2017.10.093

  40. Mistonov A.A., Dubitskiy I.S., Shishkin I.S. et al. // J. Magn. Magn. Mater. 2019. V. 477. P. 99. https://doi.org/10.1016/j.jmmm.2019.01.016

  41. Bykov A.A., Gokhfeld D.M., Savitskaya N.E. et al. // Supercond. 2019. V. 32. № 11. P. 115004. https://doi.org/10.1088/1361-6668/ab3db7

  42. Stober W., Fink A., Bohn E. // J. Colloid Interface Sci. 1968. V. 26. № 1. P. 62.

  43. Богомолов В.Н., Парфеньев Л.С., Прокофьев А.В. и др. // ФТТ. 1995. Т. 37. С. 3411.

  44. Masalov V.M., Sukhinina N.S., Kudrenko E.A., Emelchenko G.A. // Nanotechnology. 2011. V. 22. P. 275718. https://doi.org/10.1088/0957-4484/22/27/275718

  45. Goodwin J.W., Hearn J., Ho C.C., Ottewill R.H. // Colloid Polymer Sci. 1974. V. 252. № 6. P. 464. https://doi.org/10.1007/BF01554752

  46. Miguez H., Lopez C., Meseguer F. et al. // App. Phys. Lett. 1997. V. 71. № 9. P. 1148. https://doi.org/10.1063/1.119849

  47. Jiang P., Bertone J.F., Hwang K.S., Colvin V.L. // Chem. Mater. 1999. V. 11. № 8. P. 2132. https://doi.org/10.1021/cm990080+

  48. Norris D.J., Arlinghaus E.G., Meng L. et al. // Adv. Mater. 2004. V. 16. № 16. P. 1393. https://doi.org/10.1002/adma.200400455

  49. Плеханов А.И., Калинин Д.В., Сердобинцева В.В. // Российские нанотехнологии. 2006. Т. 1. С. 245.

  50. McComb D.W., Treble B.M., Smith C.J. et al. // J. Mater. Chem. 2001. V. 11. № 1. P. 142. https://doi.org/10.1039/B003191G

  51. Velev O.D., Jede T.A., Lobo R.F., Lenfoff A.M. // Chem. Mater. 1998. V. 10. № 11. P. 3597. https://doi.org/10.1021/cm980444i

  52. Blanford C.F., Do T.N., Holland B.T., Stein A. // Mater. Res. Soc. Symp. Proc. 1999. V. 549. P. 61. https://doi.org/10.1557/PROC-549-61

  53. Richel A., Johnson N.P., McComb D.W. // Appl. Phys. Lett. 2000. V. 76. № 14. P. 1816. https://doi.org/10.1063/1.126175

  54. Holland B.T., Blanford C.F., Stein A. // Chem. Mater. 1999. V. 11. № 3. P. 795. https://doi.org/10.1021/cm980666g

  55. Park S.H., Xia Y. // Chem. Mater. 1998. V. 10. № 7. P. 1745. https://doi.org/10.1021/cm020100z

  56. Yan H., Blanford C.F., Lytle J.C. et al. // Chem. Mater. 2001. V. 13. № 11. P. 4314. https://doi.org/10.1021/cm0105716

  57. Holland B.T., Blanford C.F., Stein A. // Science. 1998. V. 281. № 5376. P. 538. https://doi.org/10.1126/science.281.5376.538

  58. Wijnhoven J.E.G.J., Vos W.L. // Science. 1998. V. 281. № 5378. P. 802. https://doi.org/10.1126/science.281.5378.802

  59. Johnson S.A., Ollivier P.J., Mallouk T.E. // Science. 1999. V. 283. P. 963. https://doi.org/10.1126/science.283.5404.963

  60. Gates B., Yin Y., Xia Y. // Chem. Mater. 1999. V. 11. № 10. P. 2827. https://doi.org/10.1021/cm990195d

  61. Bertone J.F., Jiang P., Hwang K.S. et al. // Phys. Rev. Lett. 1999. V. 83. P. 300. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.83.300

  62. Deutsch M., Vlasov Y.A., Norris D.J. // Adv. Mater. 2000. V. 12. № 16. P. 1176. https://doi.org/10.1002/1521-4095(200008)12:16<1176::AID- ADMA1176>3.0.CO;2-H

  63. Miguez H., Meseguer F., Lopez C. et al. // Adv. Mater. 2001. V. 13. № 6. P. 393. https://doi.org/10.1002/1521-4095(200103)13:6<393:: AID-ADMA393>3.0.CO;2-4

  64. Turner M.E., Trentler T.J., Colvin V.L. // Adv. Mater. 2001. V. 13. № 6. P. 180. https://doi.org/10.1002/1521-4095(200102)13:3<180::AID-ADMA180>3.0.CO;2-Y

  65. Braun P.V., Wiltzius P. // Adv. Mater. 2001. V. 13. № 7. P. 482. https://doi.org/10.1002/1521-4095(200104)13:7<482:: AID-ADMA482>3.0.CO;2-4

  66. Sumida T., Wada Y., Kitamura T., Yanagida S. // Chem. Lett. 2001. V. 30. № 1. P. 38. https://doi.org/10.1246/cl.2001.38

  67. Lee Y.C., Kuo T.J., Hsu C.J. et al. // Langmuir. 2002. V. 18. P. 9942. https://doi.org/10.1021/la020296h

  68. Wijnhoven J.E.G.J., Zevenhuizen S.J.M., Hendriks M.A. et al. // Adv. Mater. 2000. V. 12. № 12. P. 888. https://doi.org/10.1002/1521-4095(200006)12:12< 888::AID-ADMA888>3.0.CO;2-T

  69. Xu L., Zhou W.L., Frommen C. et al. // Chem. Commun. 2000. V. 12. P. 997. https://doi.org/10.1039/B000404I

  70. Luo Q., Liu Z., Li L. et al. // Adv. Mater. 2001. V. 13. № 4. P. 286. https://doi.org/10.1002/1521-4095(200102)13:4< 286::AID-ADMA286>3.0.CO;2-5

  71. Bartlett P.N., Baumberg J.J., Coyle S., Abdelsalam M.E. // Faraday Discussion. 2004. V. 125. P. 117. https://doi.org/10.1039/B304116F

  72. Nikitenko S., Beale A.M., van der Eerden A.M.J. et al. // J. Synchr. Rad. 2008. V. 15. P. 632. https://doi.org/10.1107/S0909049508023327

  73. Petukhov A.V., Thijssen J.H.J., ’t Hart D.C. et al. // J. Appl. Cryst. 2006. V. 39. P. 137. https://doi.org/10.1107/S0021889805041774

  74. Snigirev A., Kohn V., Snigireva I., Lengeler B. // Nature. 1996. V. 384. № 6604. P. 49. https://doi.org/10.1038/384049a0

  75. Drakopoulos M., Snigirev A., Snigireva I., Schilling J. // Appl. Phys. Lett. 2005. V. 86. № 1. P. 014102. https://doi.org/10.1063/1.1843282

  76. Bragg W.L. // Proc. Cambridge Phil. Soc. 1914. V. 17. P. 43.

  77. Cowley J.M. Diffraction Physics. Amsterdam: Elsevier, 1995. 482 p.

  78. Debye P. // Ann. Physik. 1914. V. 43. P. 49.

  79. Waller J. // Z. Physik. 1923. V. 17. P. 398.

  80. Борн М., Вольф Э. Основы оптики. М.: Наука, 1970. 856 с.

  81. Свергун Д.И., Фейгин Л.А. Рентгеновское и нейтронное малоугловое рассеяние. М.: Наука, 1986. 280 с.

  82. Ландау Л., Лифшиц Е. Квантовая механика. М.; Л.: Гостехиздат, 1948. 567 с.

  83. Вульф Г.В. // Природа. 1913. Т. 1. С. 16.

  84. Guinier A., Fournet G. Small-Angle Scattering of X-rays. New York: John Wiley and Sons, 1955. 113 p.

  85. Porod G. // Acta Phys. Austriaca. 1948. V. 2. P. 255.

  86. Kratky O., Porod G. // J. Colloid Sci. 1949. V. 4. P. 35.

  87. Trau M., Saville D.A., Aksay I.A. // Langmuir. 1997. V. 13. № 24. P. 6375. https://doi.org/10.1021/la970568u

  88. Ristenpart W.D., Aksay I.A., Saville D.A. // Phys. Rev. Lett. 2003. V. 90. № 12. P. 128303. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.90.128303

  89. Yethiraj A., Wouterse A., Groh B., van Blaaderen A. // Phys. Rev. Lett. 2004. V. 92. № 5. P. 058301. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.92.058301

  90. Loose W., Ackerson B.J. // J. Chem. Phys. 1994. V. 101. № 9. P. 7211. https://doi.org/10.1063/1.468278

  91. Kobas M., Weber T., Steurer W. // Phys. Rev. B. 2005. V. 71. № 22. P. 224205. https://doi.org/10.1103/PhysRevB.71.224205

  92. Welberry T.R. Diffuse X-Ray Scattering and Models of Disorder. Oxford: Oxford University Press, 2004. 266 p.

  93. Versmold H. // Phys. Rev. Lett. 1995. V. 75. № 4. P. 763. https://doi.org/10.1103/PhysRevLett.75.763

  94. Wilson A.J.C. // Proc. Roy. Soc. London. A. 1941. V. 180. P. 277.

  95. Новиков И.И. Дефекты кристаллического строения металлов. М.: Металлургия, 1975. 208 с.

  96. Ахиезер А.И., Померанчук И.Я. Некоторые вопросы теории ядра. М.; Л.: Гостехиздат, 1950. 416 с.

  97. Toyozawa Y. // Progr. Theor. Phys. 1958. V. 20. № 1. P. 53.

  98. Изюмов Ю.А. // Физика металлов и металловедение. 1961. Т. 11. № 5. С. 801.

  99. Изюмов Ю.А. // Успехи физ. наук. 1963. Т. 80. Вып. 1. С. 41.

  100. Кондон О.Е., Шортли Г. Теория атомных спектров. М.: Иностранная литература, 1949. 440 с.

  101. Trammell G.T. // Phys. Rev. 1953. V. 92. P. 1387.

  102. Малеев С.В. // ЖЭТФ. 1961. Т. 40. Вып. 4. С. 1224.

  103. Halpern O., Jonson M.H. // Phys. Rev. 1939. V. 55. P. 898.

  104. Saenz A.W. // Phys. Rev. 1960. V. 119. P. 1542.

  105. Григорьев С.В., Григорьева Н.А., Сыромятников А.В. и др. // Письма в ЖЭТФ. 2007. Т. 85. Вып. 9. С. 549. https://doi.org/10.1134/S0021364007090081

  106. Muhlbauer S., Heinemann A., Wilhelm A. et al. // Nucl. Instrum. Methods Phys. Res. A. 2016. V. 832. P. 297. https://doi.org/10.1016/j.nima.2016.06.105

  107. Dewhurst C.D., Grillo I., Honecker D. et al. // J. Appl. Cryst. 2016. V. 49. P. 1. https://doi.org/10.1107/S1600576715021792

Дополнительные материалы отсутствуют.