Кристаллография, 2022, T. 67, № 6, стр. 990-998

Структура нанокомпозитов с биметаллическими наночастицами Cu–Ni, полученная химическим восстановлением

И. Ю. Исаева 1, Г. Ю. Остаева 1, Е. А. Елисеева 1, А. Л. Головин 2, А. Л. Васильев 23

1 Московский автомобильно-дорожный государственный технический университет (МАДИ)
Москва, Россия

2 Институт кристаллографии им. А.В. Шубникова ФНИЦ “Кристаллография и фотоника РАН”
Москва, Россия

3 Национальный исследовательский центр “Курчатовский институт”
Москва, Россия

Поступила в редакцию 07.04.2022
После доработки 13.04.2022
Принята к публикации 13.04.2022

Полный текст (PDF)

Аннотация

Химическое восстановление в водном растворе полимера – один из сравнительно доступных методов синтеза композитов на основе наночастиц Cu/СuOx. Представлены результаты исследований микроструктуры и состава композитов наночастиц на основе биметаллических соединений Cu и Ni, полученных химическим восстановлением в водном растворе полимера, методами просвечивающей электронной микроскопии, просвечивающей растровой электронной микроскопии и энергодисперсионного рентгеновского микроанализа в сочетании с рентгенофазовым анализом. Исследования, проведенные в золе и в высушенном порошке, показали, что в золе содержатся дендритные структуры, состоящие из округлых поликристаллических наночастиц размером 20–80 нм, которые в свою очередь состоят из кристаллитов оксидов меди. Порошок, полученный после центрифугирования и сушки, представляет собой относительно большие конгломераты наночастиц размером более 200 нм, состоящих из кристаллитов ГЦК-Cu, Cu2O, моноклинной фазы CuO и ГЦК-NiO. Кристаллиты Cu2O в основном занимают внутреннюю часть наночастиц, а CuO – внешнюю. Полученные композиты могут использоваться как катализаторы. Спектр их применения более широкий, чем катализаторов на основе меди.

ВВЕДЕНИЕ

Катализаторы, изготовленные из распространенных недорогих металлов, в частности на основе меди или ее оксидов, чрезвычайно привлекательны как альтернатива дорогим редкоземельным и благородным металлам, используемым в процессах химического синтеза, производстве и хранении энергии и многих других коммерческих и научных процессах. Синтезу и каталитическим свойствам наночастиц на основе Cu посвящены подробные обзоры [13], а также ряд относительно недавних исследовательских работ [46]. Отмечено, что наночастицы Сu при их использовании в качестве катализатора обладают низкой токсичностью, хорошей биосовместимостью, проявляют фотокаталитические свойства. Еще более эффективны двухкомпонентные наночастицы на основе меди и никеля и/или их оксидов, которые расширяют диапазон каталитических свойств, а соответственно, и область применения [716].

Один из сравнительно доступных методов синтеза композитов на основе наночастиц Cu/СuOx – химическое восстановление в водном растворе полимера [1723]. Исследование микроструктуры таких систем показало, что этот метод позволяет контролировать размеры наночастиц и выбирать размерный диапазон при синтезе. В [21, 22] методами рентгенофазового анализа (РФА) и электронной дифракции были определены кристаллические фазы сформированных наночастиц – ГЦК-Cu или кубической фазы Сu2O. Кроме монофазных наночастиц ГЦК-Cu или оксидов меди были синтезированы наночастицы типа ядро–оболочка [17], у которых ядро представлял ГЦК-Cu, а оболочку – аморфный слой оксида меди. Дальнейшие экспериментальные исследования [21, 22] показали, что метод синтеза наночастиц, стабилизированных полимером, применим и для формирования наночастиц на основе биметаллических соединений Cu и Ni. Метод химического восстановления в водном растворе полимера относительно дешев, не требует высокотехнологичного оборудования. В большинстве работ, посвященных синтезу и исследованиям микроструктуры наночастиц на основе Cu–Ni, полученных различными методами [2431], включая химическое восстановление в растворе [2528, 30], представлены морфологические характеристики частиц, в первую очередь их размеры, а также интегральный химический состав и структура, определенные в основном методами энергодисперсионного рентгеновского микроанализа (ЭРМ) и РФА. Наиболее подробные исследования наночастиц на основе Сu–Ni/CuOx–NiOx представлены в [30]. Комплексом методов, включающих РФА, электронную дифракцию и электронную микроскопию высокого разрешения, был выявлен набор фаз, которые присутствуют в образцах после термического окисления при 400°С на воздухе в течение 1 ч. В зависимости от соотношения содержания меди и никеля в составе образцов обнаружены: при высоком содержании Ni – ГЦК-Ni, ГЦК-Cu и ГЦК-NiO; при одинаковом содержании Ni и Cu – ГЦК-Ni, ГЦК-Cu, ГЦК-NiO и моноклинная фаза CuO. Полученные изображения методом просвечивающей электронной микроскопии (ПЭМ) высокого разрешения (ВРПЭМ) указывают на уменьшение параметров кристаллической решетки моноклинная фаза CuO из-за замещения атомов Cu меньшими по размеру атомами Ni. Отметим, что в [30] сформированы и исследованы не единичные частицы, а кластеры, состоящие из большого (более 100) количества “слипшихся” наночастиц. Такая микроструктура препятствует подробным исследованиям не только морфологии и распределения элементов, но и кристаллической структуры методами электронной микроскопии и микроанализа. Кластеры наночастиц исследованы и в большинстве цитированных выше работ (кроме [26]). Таким образом, подробные результаты исследования кристаллической структуры и состава нанокомпозитов на основе наночастиц Сu–Ni/CuOx–NiOx пока опубликованы не были. Более того, не представлены исследования микроструктуры наночастиц на основе Сu–Ni/CuOx–NiOx, синтезированных химическим восстановлением в водном растворе полимера. Настоящая работа заполняет этот пробел и представляет результаты исследований состава и структуры нанокомпозита на основе Cu и Ni, полученного химическим восстановлением в водном растворе полимера, методами ПЭМ, просвечивающей растровой электронной микроскопии (ПРЭМ) и ЭРМ в сочетании с РФА.

ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ ОБРАЗЦЫ И МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Пятиводный сульфат меди(II) и семиводный сульфат никеля (квалификации ХЧ, “Реахим”, РФ), трет-бутиламин-боран (TBAB) (98.7%, Авиабор, РФ) и поливинилпирролидона (ПВП) (Sigma-Aldrich, Мn = 55 × 103) использовали без дополнительной очистки. Воду дистиллировали дважды. Восстановление ионов меди проводили с помощью TBAB при комнатной температуре на воздухе. Рассчитанное количество свежеприготовленного раствора восстановителя добавляли в водный раствор, содержащий соли меди и никеля (от 0.01 до 0.02 моль/л) и ПВП (от 0.01 до 0.02 осново-моль/л). Концентрацию восстановителя в реакционной смеси варьировали от 0.01 до 0.02 моль/л. После окончания реакции полученный золь разделяли центрифугированием (3400 об./мин, 45 мин) и высушивали на воздухе при комнатной температуре. Методами ПЭМ, ПРЭМ и ЭРМ раздельно исследовали золь и высушенный осадок в виде порошка. Раствор и порошок наносили на золотую сетку с микродырчатой или ультратонкой углеродной пленкой. Исследование образцов проводили в ПЭМ/РЭМ Osiris (Thermo Fisher Scientific, США), оборудованном высокоугловым кольцевым темнопольным детектором (ВКТД) (Fischione, США) и рентгеновским энергодисперсионным спектрометром Super X (ChemiSTEM, Bruker, США) при ускоряющем напряжении 200 кВ.

Осадок исследовали методом РФА на дифрактометре Rigaku Miniflex 600 (Rigaku Corporation, Япония) с использованием CuKα-излучения (40 кВ, 15 мА, NiKβ-фильтр) в угловом диапазоне 2θ = 10°–80° с шагом 0.02° и скоростью 0.5 град/мин. Размер пучка, падающего на образец, задавали горизонтальная и вертикальная щели – 10 мм и 1.25° соответственно. Идентификацию фаз и оценку их количественного состава (метод RIR – Reference Intensity Ratio) выполняли с помощью программного обеспечения PDXL (Rigaku Corporation, Япония) с использованием базы данных ICDD PDF-2 (2017).

РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБСУЖДЕНИЕ

ПЭМ/ПРЭМ/ЭРМ-исследование золя из раствора. Светлопольное ПРЭМ-изображение наночастиц образца, подготовленного осаждением золя на сетку в электронном микроскопе, представлено на рис. 1а. Частицы округлой формы размером 20–80 нм связаны в цепочки и образуют дендритную микроструктуру. Полимерная составляющая на таких изображениях не проявляется, хотя при других условиях контраста/яркости ее можно заметить. Увеличенное темнопольное ВКТД ПРЭМ- и светлопольное ПРЭМ-изображения представлены на рис. 1б, 1в соответственно. Характер контраста на этих изображениях свидетельствует о том, что наночастицы, которые выглядят округлыми на рис. 1а, представляют собой конгломераты более мелких кристаллитов, размеры которых находятся в диапазоне 5–10 нм. На темнопольных ПРЭМ-изображениях (рис. 1б) в центре округлых частиц часто проявляются темные пятна, а на светлопольных ПРЭМ-изображениях, соответственно, – светлые пятна (показаны стрелками на рис. 1б, 1в), которые указывают на поры в этих областях.

Рис. 1.

Изображение частиц золя образца: а – светлопольное ПЭМ, б – светлопольное ПРЭМ, в – темнопольное ВКТД ПРЭМ. Стрелками показаны поры.

Результаты элементного картирования, проведенного методом ЭРМ, приведены на рис. 2. Карты распределения однозначно указывают на то, что основной элемент наночастиц – Cu, причем карты распределения Сu полностью соответствуют областям светлого контраста на темнопольных ВКТД ПРЭМ-изображениях. Распределение Ni аналогично распределению Cu, но в отдельных областях (часть из которых показана стрелками на карте распределения Ni) совпадения между Cu и Ni нет. Распределение О практически совпадает с распределениями Cu и Ni, поэтому можно предположить, что частицы представляют собой оксиды меди и никеля. Комбинированные карты распределения Cu–Ni (рис. 2) указывают на отсутствие классической морфологии ядро CuOx–оболочка NiO. Обнаружены только единичные кристаллиты NiO, которые ассоциируются с частицами Сu/CuOx. Небольшая часть кристаллитов Ni/NiOx найдена между кристаллитами Cu/CuOx, но они, возможно, расположены на поверхности конгломератов. Углерод (по-видимому, полимер) распределен относительно равномерно в пределах групп наночастиц.

Рис. 2.

Темнопольное ВКТП ПРЭМ-изображение и результаты элементного картирования Сu, Ni, O, C и Cu+Ni.

Результаты ЭРМ одиночных наночастиц с размером пробы на образце в пределах 1 нм показывают значительный разброс содержания Cu в пределах 13–50, Ni 2–5, O 12–24 и С 10–60 ат. %. Диапазоны содержания этих элементов получены в результате исследования состава пяти частиц. Два характерных спектра приведены на рис. 3. Содержание Cu и O указывает на то, что наночастицы представляют собой или низшие оксиды меди, или все-таки частицы с ядром Сu и оболочкой CuO. Кроме этого, подтверждаются предположения о присоединении к некоторым наночастицам Cu/CuOx меньших по размерам наночастиц NiO. Содержание Ni и Cu в наночастице, спектр которой представлен на рис. 2а, составляет 4.5 и 13 ат. % соответственно. Появление пика S на рис. 3б (содержание S 3 aт. %) объясняется следами прекурсора.

Рис. 3.

ЭРМ-спектры наночастиц с содержанием Ni: а – относительно высоким, б – низким.

Фазовый состав и кристаллическая структура наночастиц были исследованы методом электронной дифракции. Характерная электронограмма группы наночастиц и спектр, полученный радиальным усреднением электронограммы, представлены на рис. 4а, 4б соответственно. На электронограмме отчетливо проявляется кольцо, соответствующее межплоскостному расстоянию 0.25 нм (показано стрелкой), которое может соответствовать отражениям от плоскостей {111} соединения Сu2O (d111 = 0.246 нм [32]) и/или от плоскостей {002} (d = 0.253 нм) и ($\bar {1}$11), ($\bar {1}\bar {1}\bar {1}$), (11$\bar {1}$), (1$\bar {1}\bar {1}$) (для всех d = 0.252 нм) соединения CuO c моноклинной элементарной ячейкой [33]. Кроме двух оксидов меди на спектре распределения интенсивностей показаны максимумы, соответствующие отражениям от плоскостей соединения NiO [34]. Так, в области спектра, отвечающей самому интенсивному пику 200 ГЦК-NiO с межплоскостным расстоянием d = 0.208 нм, проявляется слабый пик.

Рис. 4.

Электронограмма группы наночастиц (а) и соответствующий спектр, полученный радиальным усреднением (б). Стрелкой показано кольцо, соответствующее межплоскостному расстоянию 0.25 нм.

Исследования наночастиц, проведенные методом ВРПЭМ, подтверждают присутствие оксидов меди и никеля. Анализ ряда изображений кристаллических решеток наночастиц, одно из которых приведено на рис. 5а, показывает периодичность и углы между плоскостями, характерные для Cu2О, моноклинной фазы CuO и ГЦК-NiO. Это подтверждено анализом двумерных спектров Фурье (рис. 5в, 5д, 5ж) различных областей наночастицы – кристаллитов, выделенных квадратами с номерами 1–3 на рис. 5а, увеличенное изображение которых представлено на рис. 5б, 5г, 5ж. Исследования методом ВРПЭМ полностью подтвердили полученные методом ПРЭМ данные о том, что наночастицы представляют собой поликристаллы размером 5–10 нм. Малые размеры и наложения кристаллитов на ВРПЭМ-изображениях наночастиц, проявляющиеся в виде муара, значительно затрудняют фазовый анализ материала. Но проведенные исследования нескольких наночастиц дают основания утверждать, что ближе к периферическим областям чаще встречаются зерна со структурой CuO (моноклинная сингония, пр. гр. С2/с, a = = 0.46837(5), b = 0.34226(5), с = 0.51288(6) нм, β = = 99.54(1)° [33]). Так, на рис. 5г представлено ВРПЭМ-изображение кристаллической решетки зерна СuO в проекции на плоскость (112) и соответствующий двумерный спектр Фурье (рис. 5д). Ближе к центральным областям встречаются зерна Сu2O (кубическая сингония, пр. гр. Рn$\bar {3}$m, a = = 0.427 нм [32]). ВРПЭМ-изображение одного из зерен Сu2O в проекции на плоскость (101) после фильтрации и соответствующий двумерный спектр Фурье приведены на рис. 5б, 5в. Двумерный спектр Фурье с кольцами (рис. 1а, вставка) однозначно свидетельствует об отсутствии текстуры кристаллитов оксидов меди, формирующих наночастицы. Кроме оксидов меди в периферических областях наночастиц встречаются зерна ГЦК-NiO (пр. гр. Fm$\bar {3}$m, a = 0.41762 нм [34]). ВРПЭМ-изображение одного такого зерна в проекции на плоскость (011) представлено на рис. 5е, а соответствующий двумерный спектр Фурье – на рис. 5ж.

Рис. 5.

ВРПЭМ-изображение наночастиц золя (а), квадратами и цифрами выделены зерна Cu2O (1), CuO (2), ГЦК-NiO (3), показаны их увеличенные изображения (б, г, е) и соответствующие двумерные спектры Фурье (в, д, ж). На вставке – двумерный спектр Фурье от всех зерен, изображенных на рисунке.

ПЭМ/ПРЭМ/ЭРМ высушенного порошка. Образцы высушенного порошка, нанесенного на сетку в электронном микроскопе, представляли собой относительно большие конгломераты “слипшихся” наночастиц размером более 200 нм. Прозрачными для электронов областями оказались только края таких конгломератов. Одно из ВРПЭМ-изображений края конгломерата представлено на рис. 6а. Анализ изображений и ЭРМ показали, что микроструктура конгломератов вблизи края близка к микроструктуре наночастиц золя, а именно представляет собой группы кристаллитов Cu2О, моноклинной фазы CuO и ГЦК-NiO. Можно заметить, что размеры кристаллитов в конгломератах высушенного порошка изменились в большую сторону по сравнению с кристаллитами в наночастицах золя. Так, на рис. 6а квадратом показан ограненный кристалл Cu2О с продольным размером более 20 нм, увеличенное изображение которого приведено на рис. 6б, а двумерный спектр Фурье, однозначно указывающий на принадлежность кристаллической решетки соединению Cu2О в ориентации, параллельной [011], – на рис. 6в. Отметим, что рефлексы 100 в спектре Фурье появились как результат двойной дифракции. В [35] обсуждается вопрос о том, как морфология кристаллов Cu2O зависит от условий формирования, а именно температуры, длительности синтеза и концентрации полимера. Обнаружено, что формированию октаэдрических частиц Cu2О с гранями, параллельными {111}, способствует высокая концентрация полимера ПВП (выше 4.5 ммоль), а кубических кристаллов c гранями, параллельными {100}, – низкая концентрация полимера (0.5 ммоль), причем время реакции и температура не оказывают существенного влияния на морфологию кристаллов. В исследуемых в настоящей работе образцах форма кристаллитов Cu2О представляет собой комбинацию призмы с пирамидой. Равномерный характер контраста призмы позволят предположить, что ее грани параллельны плоскостям {100}. В свою очередь, грани пирамиды параллельны плоскостям {111}, причем относительная площадь поверхности призмы больше. Таким образом, можно предположить, что в процессе синтеза полимер взаимодействует со свободными поверхностями растущих кристаллов Cu2O и его концентрация неоднородно распределена по образцу.

Рис. 6.

ВРПЭМ-изображение края конгломерата кристаллитов высушенного образца (а), квадратом выделен кристалл Cu2O, показаны его увеличенное изображение (б) и соответствующий двумерный спектр Фурье (в).

Методами ПЭМ, электронной дифракции и ЭРМ обнаружить кристаллиты Cu или Ni не удалось. Возможно, они находятся в объеме конгломератов наночастиц, но, как было отмечено выше, их выявление из-за малых размеров и суперпозиции оказалось невозможным. Поэтому был применен метод РФА.

РФА. Дифрактограмма образца представлена на рис. 7. Отчетливо видны пики при значениях 2θ: 12.2°, 36.5°, 38.6°, 43.3°, 50.5°, 61.4°, 74.2°. Идентификация полученных экспериментальных данных с использованием базы порошковых дифракционных данных Powder Diffraction File (PDF) показала следующие фазы в исследуемом образце: медь (ГЦК-Cu) – PDF 01-085-1326, пр. гр. Fm$\bar {3}$m, a = 0.3615 нм [36]; куприт (Cu2O) – PDF 01-078-2076, пр. гр. Pn$\bar {3}$m, a = 0.4267 нм [37]; оксид меди (м-CuO) – PDF 01-089-2530, пр. гр. C2/c, a = 0.46839, b = 0.34734, c = 0.51226 нм, β = 99.73° [38] и оксид никеля (ГЦК-NiO) – PDF 01-089-7130, пр. гр. Fm$\bar {3}$m, a = 0.41944 нм [39]. На рис. 7 сопоставлены значения углов 2θ и интенсивностей пиков дифрактограммы исследуемого образца и стандартных образцов (PDF). Сравнивая интенсивности рефлексов, можно оценить массовое соотношение фаз в образце. Однако вследствие того, что рефлексы каждой из фаз накладываются (метод RIR весьма чувствителен к наложению рефлексов) и формируют суммарную интенсивность, однозначно идентифицировать и оценить процентное соотношение нельзя. Так, предполагая наличие четырех фаз (ГЦК-Cu, Cu2O, CuO, ГЦК-NiO), т.е. интерпретируя суммарную интенсивность вблизи значения 2θ = 43° как наложение трех рефлексов: ГЦК-Cu 111 2θ = 43.3°, Cu2O 200 2θ = 42.3°, ГЦК-NiO 200 2θ = 43.1° и вблизи 2θ = 36.5° как сумму четырех рефлексов Cu2O 111 2θ = 36.4°, м-CuO $\bar {1}$11 2θ = 35.3°, м-CuO 002 2θ = 35.5°, ГЦК-NiO 111 2θ = 37.1°, получили следующее соотношение: Cu2O – 23.8, ГЦК-Cu – 29.7, м-CuO – 12.9, ГЦК-NiO – 33.7 мас. %. То есть суммарное содержание меди и медных соединений около 66 мас. %. Отметим, что в случае наложения рефлексов программное обеспечение PDXL позволяет провести разделение пиков по предложенным фазам, т.е. разложить общий пик на составляющие. Конечно, в этом случае нельзя с высокой вероятностью утверждать, что соотношение фаз именно такое, однако эти данные были использованы для оценочных характеристик состава исследуемого образца. Содержание ГЦК-NiO по данным РФА отличается в большую сторону от данных ЭРМ, что, возможно, связано с большей локальностью ЭРМ в сочетании с неравномерностью распределения никельсодержащих частиц. Заметим, что массовый состав композита, определенный методом РФА, ближе к расчетному, полученному по оценке реакций синтеза.

Рис. 7.

Дифрактограмма образца и идентифицированные фазы Сu2O, Cu, CuO, NiO.

Таким образом, полученные в ходе комплексных исследований результаты позволяют предположить, что микроструктура конгломератов частиц построена по типу ядро–оболочка: медные частицы в окружении частиц оксидов меди и частицы и макромолекулы с более мелкими никельсодержащими частицами.

Благодаря особенностям частиц, такая система имеет широкий спектр применения в нефтехимической переработке, синтезе аммиака и в трехкомпонентном катализе, в частности, в качестве катализатора доокисления CO до СО2.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследования наночастиц на основе меди и никеля, полученных методом восстановления солей в растворе с добавлением полимера, показали, что в золе содержатся дендритные структуры, состоящие из округлых поликристаллических наночастиц размером 20–80 нм. Наночастицы состоят из кристаллитов оксидов меди. К внешней поверхности наночастиц присоединяются и кристаллиты NiO.

Порошок, полученный после центрифугирования и сушки, представляет собой относительно большие конгломераты наночастиц размером более 200 нм. РФА показал, что конгломераты состоят из кристаллитов фаз ГЦК-Cu, Cu2O, м-CuO и ГЦК-NiO. По данным ПЭМ, электронной дифракции и ЭРМ кристаллиты, составляющие внешние слои, – это оксиды меди и никеля, причем размеры отдельных кристаллитов достигают 20 нм, т.е. в 2–4 раза больше, чем размеры кристаллитов в наночастицах золя. Кристаллиты Cu2O в основном занимают внутреннюю часть наночастиц, а моноклинная фаза CuO – внешнюю. Результаты РФА указывают, что внутри конгломератов могут находиться частицы ГЦК-Cu, образующие “ядро”.

Список литературы

  1. Gawande M.B., Goswami A., Felpin F-X. et al. // Chem. Rev. 2016. V. 116. P. 3722. https://doi.org/10.1021/acs.chemrev.5b00482

  2. Ojha N.K., Zyryanov G.V., Majee A. et al. // Coord. Chem. Rev. 2017. V. 353. P. 1. https://doi.org/10.1016/j.ccr.2017.10.004

  3. Tamilvanan A., Balamurugan K., Ponappa K. et al. // Int. J. Nanosci. 2014. V. 14. P. 1430001. https://doi.org/10.1142/s0219581x14300016

  4. Muneekaew S., Chang K.-C., Kurniawan A. et al. // J. Taiwan Institute Chem. Eng. 2020 V. 107. P. 171. https://doi.org/10.1016/j.jtice.2019.11.008

  5. Aguilar M.S., Espparza R., Rosas G. // Trans. Nonferrous Met. Soc. Chin. 2019. V. 29. P. 1510. https://doi.org/10.1016/S1003-6326(19)65058-2

  6. Sonobe K., Tanabe M., Yamamoto K. // ACS Nano. 2020. V. 14. № 2. P. 180. https://doi.org/10.1021/acsnano.9b07582

  7. Qiwu W., Jianlong Y., Jingfang R. et al. // Catalysis Lett. 1990. V. 4. P. 63.

  8. Hashemizadeh S.A., Biglari M. // J. Mater. Sci.: Mater. Electron. 2018. V. 29. P. 13025. https://doi.org/10.1007/s10854-018-9424-2

  9. Yun Y.S., Park D.S., Yi J. // Catal. Sci. Technol. 2014. V. 4. P. 3191. https://doi.org/10.1039/C4CY00320A

  10. Seemala C.M., Cai R., Kumar C.E. et al. // ACS Sustainable Chem. Eng. 2018. V. 6. № 2. P. 2152. https://doi.org/10.1021/acssuschemeng.7b03572

  11. Kytsya A.R., Bazylyak L.I., Zavaliy I.Yu. et al. // Appl. Nanosci. 2021. https://doi.org/10.1007/s13204-021-01742-6

  12. Das S.K., Das A., Gaboardi M. et al. // Sci. Rep. 2021. V. 11. P. 7629. https://doi.org/10.1038/s41598-021-86776-0

  13. Mary J., Manikandan A., Kennedy L.J. et al. // Trans. Nonferrous Met. Soc. Chin. 2014. V. 24. P. 1467.

  14. Ban I., Stergar J., Drofenik M. et al. // J. Magn. Magn. Mater. 2011. V. 323. P. 2254.

  15. Moganavally P., Suresh R., Deepa M. // Int. J. ChemTech Res. 2015. V. 8. P. 109.

  16. Ferk G., Stergar J., Makovec D. et al. // J. Alloys Compd. 2015. V. 648. P. 53.

  17. Park B.K., Jeong S., Kim D. et al. // J. Colloid Interface Sci. 2007. V. 311. P. 417. https://doi.org/10.1016/j.jcis.2007.03.039

  18. Kim M.H., Lim B., Lee E.P. et al. // J. Mater. Chem. 2008. V. 18. P. 4069. https://doi.org/10.1039/B805913F

  19. Saikova S.V., Vorob’ev S.A., Nikolaeva R.B. et al. // Russ. J. Gen. Chem. 2010. V. 80. P. 1122.

  20. Feng Z.V., Lyon J.L., Croley J.S. et al. // J. Chem. Educ. 2009. V. 86. № 3. P. 368. https://doi.org/10.1021/ed086p368

  21. Ostaeva G.Yu., Isaeva I.Yu., Grushina V.V. et al. // Polym. Sci. B. 2018. V. 60. № 4. P. 455. https://doi.org/10.1134/S1560090418040085

  22. Ostaeva G.Yu., Isaeva I.Yu., Morenko I.V. et al. // Polym. Sci. B. 2019. V. 61. P. 254. https://doi.org/10.1134/S1560090419030096

  23. Akpanbayev R.S., Mishra B., Baikonurova A.O. et al. // Int. J. Electrochem. Sci. 2013. V. 8. P. 3150.

  24. Ban I., Stergar J., Drofenik M. et al. // J. Magn. Magn. Mater. 2011. V. 323 P. 2254.

  25. Stergar J., Ferk G., Ban I. et al. // // J. Alloys Compd. 2013. V. 576. P. 220. https://doi.org/10.1016/j.jallcom.2013.04.130

  26. Xiao K., Qi X., Bao Z. et al. // Catal. Sci. Technol. 2013. V. 3. P. 1591.

  27. Moganavally P., Suresh R., Deepa M. // IOSR J. Appl. Chem. (IOSR-JAC). 2014. V. 7. № 11. Ver. I. P. 34.

  28. Ferk G., Stergar J., Makovec D. et al. // J. Alloys Compd. 2015. V. 648. P. 53. https://doi.org/10.1016/j.jallcom.2015.06.067

  29. Lasemi N., Rupprechter G. // Catalysts. 2020. V. 10. P. 1453. https://doi.org/10.3390/catal10121453

  30. Vivek S., Preethi S., Kumar T.H.V. et al. // J. Alloys Compd. 2020. V. 816. P. 152608. https://doi.org/10.1016/j.jallcom.2019.152608

  31. Das S.K., Das A., Gaboardi M. // Sci. Rep. 2021. V. 11. P. 7629. https://doi.org/10.1038/s41598-021-86776-0

  32. Neuburger M.C. // Z. Phys. 1930. B. 67. S. 845.

  33. Asbrink S., Norrby L.J. // Acta Cryst. B. 1970. V. 26. P. 8.

  34. Kedesdy H., Drukalsky A. // J. Am. Chem. Soc. 1954. V. 76. P. 5941.

  35. Sui Y., Fu W., Yang H. et al. // Cryst. Growth Des. 2010. V. 10. P. 99. https://doi.org/10.1021/cg900437x

  36. Swanson H.E., Tatge E. // Natl. Bur. Stand. (U.S.) Circ. 1953. V. 539. № 359. P. 1.

  37. Restori R., Schwarzenbach D. // Acta Cryst. B. 1986. V. 42. P. 201.

  38. Calos N.J., Forrester J.S., Schaffer G.B. // J. Solid State Chem. 1996. V. 122. P. 273.

  39. Taylor D. // Trans. J. Br. Ceram. Soc. 1984. V. 83. P. 5.

Дополнительные материалы отсутствуют.