Прикладная биохимия и микробиология, 2021, T. 57, № 5, стр. 432-440
Пептаиболы как потенциальные антифунгальные и противоопухолевые антибиотики: современные исследования и перспективы (обзор)
И. А. Гаврюшина 1, М. Л. Георгиева 1, 2, А. Е. Куварина 1, *, В. С. Садыкова 1, **
1 Научно-исследовательский институт по изысканию новых антибиотиков им. Г.Ф. Гаузе
119021 Москва, Россия
2 Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, биологический факультет
119234 Москва, Россия
* E-mail: nastena.lysenko@mail.ru
** E-mail: sadykova_09@mail.ru
Поступила в редакцию 31.03.2021
После доработки 15.04.2021
Принята к публикации 23.04.2021
Аннотация
Одним из возможных путей преодоления сегодняшнего дефицита эффективных антибиотиков могут стать антимикробные пептиды, которые естественным образом синтезируются многими организмами, в том числе растениями, млекопитающими и микроорганизмами. Среди антимикробных пептидов, пептаиболы представляют собой давно изучаемые соединения с разнообразной биологической активностью, включая антибактериальную, антифунгальную, противоопухолевую, антимикоплазматическую, антитрипаносомную и др. В обзоре представлены обобщенные сведения о новых пептаиболах с противоопухолевой и антифунгальной активностями, механизмах их действия и современных тенденциях их потенциального применения в медицине, описанных с 2010 г.
С момента открытия аламетицина в конце 1960 гг., пептаиболы привлекли к себе пристальное внимание как научного сообщества, так и фармацевтической промышленности [1]. Среди нерибосомных пептидов пептаиболы составляют самую большую группу. У них есть многообещающий потенциал для дальнейшей разработки лекарственных средств, поскольку они действуют на клеточные мембраны, а не на конкретную мишень, тем самым снижая вероятность возникновения множественной лекарственной устойчивости [2, 3]. В первом выпуске базы данных пептаиболов в 1997 г. собрано приблизительно 317 последовательностей [2–6], на сегодняшний день зарегистрировано более 1000 соединений. Большинство из них обобщены в автономной версии Comprehensive Peptaibiotics Database [7], онлайн-базах данных Norine https://bioinfo.cristal.univ-lille.fr/norine/index.jsp; Protein databases https:// www.rcsb.org/ и DBAASP https://dbaasp.org/home [8].
Основными известными продуцентами пептаиболов на сегодня считаются около 30 родов мицелиальных грибов, принадлежащих к порядку Hypocreales. Способность продуцировать пептаиболы наиболее изучена у представителей грибов рода Trichoderma, среди которых активно исследуются представители видов T. viride, T. brevicompactum, T. longibrachiatum, T. virens, T. parceramosum и T. ghanense [3–7, 9–13]. Грибы рода Emericellopsis также продуцируют антимикробные пептиды из группы пептаиболов: зервамицины, бергофунгины, эмеримицины, эмерициллипсины и анти-амоебин. Такая способность установлена для восьми видов этого рода [14–17]. Помимо Trichoderma и Emericellopsis, продуцентами пептаиболов являются виды из родов Acremonium, Paecilomyces, Tolypocladium, Clonostachys, Stilbella, Bionectria, Monocillium, Nectriopsis, Niesslia, Sepedonium. Также известно, что одни и те же пептаиболы могут синтезироваться разными видами грибов [18–23].
На фоне роста устойчивости патогенных микроорганизмов к имеющимся на рынке антимикробным препаратам, пептаиболы представляют интерес для поиска альтернативных источников антибиотиков “следующего поколения”. С фармакологической точки зрения они обладают разнообразной биологической активностью, включая антибактериальные, антифунгальные, противоопухолевые, иммуносупрессивные, антимикоплазматические, антитрипаносомные и ранозаживляющие свойства [2–7, 9, 18–23].
В настоящем обзоре обобщены имеющиеся в литературе современные сведения (с 2010 г.) о пептаиболах и липопептаиболах, которые обладают антифунгальными и противоопухолевыми свойствами. Уделено внимание продуцентам и источникам их выделения, антимикробной и цитотоксической активностям, структурным особенностям молекул, а также механизму их действия.
СТРУКТУРНОЕ РАЗНООБРАЗИЕ, СИНТЕЗ И МЕХАНИЗМ ДЕЙСТВИЯ ГРИБНЫХ ПЕПТАИБОЛОВ
Пептаиболы – самая большая группа пептаибиотиков, представляют собой антимикробные пептиды грибов, содержащие от 4 до 21 аминокислотных остатка, с молекулярной массой от 500 до 2200 Да. Бенедетти с соавт. [2, 24] в 1983 г. определили “пептаиболы” как небольшие пептиды с высоким содержанием остатков α-аминоизомасляной кислоты (Aib), в основном, с N-концевой ацетильной группой и с C-концевой модификацией в виде аминоспиртовой группы. Для них также характерно наличие дополнительных небелковых аминокислот, в частности, изовалина и 2-этилаланина. Пептаиболы классифицируются в соответствии с длиной их аминокислотной цепи: 1) пептаиболы с длинной последовательностью (18–21 аминокислотных остатков обычно с центральным расположением Pro и остатками Gln около обоих концов); 2) пептаиболы с короткой последовательностью (11–16 аминокислотных остатков, с несколькими Aib-Pro и обычно либо Ac-Aib-Asn-, либо Ac-Aib-Gln- в качестве N‑конца); 3) ультракороткие липопептаиболы (7–11 аминокислотных остатков, с высоким содержанием Gly и N-концевых аминокислотных остатков, ацилированных жирной кислотой C8–C15) [2, 4, 16]. Содержание Aib составляет примерно 40% в длинных пептаиболах и от 14 до 56% в коротких. Основа молекулы пептаибола образует спиральную структуру из-за конформационных ограничений, обусловленных многочисленными Aib.
Существует большое структурное разнообразие пептаиболов. Многие описанные соединения этой группы представляют собой гомологи, отличающиеся локальными аминокислотными заменами, например, такие как атровиридины, неоатровиридины, лонгибрахины и эмерициллипсины (рис. 1). Внутри группы у гомологов может быть разный уровень цитотоксичности и специфичности, а также разные количественные уровни и спектры антимикробной активности (от 40 до 99% сходства, в зависимости от тест-культур) [25–28].
Длинноцепочечные пептаиболы (до 21 аминокислотного остатка), такие как лонгибрахины, могут образовывать потенциал-зависимые ионные каналы в липидных мембранах грибных фитопатогенов, влияя на их проницаемость и приводя клетки к гибели [29, 30]. Ряд исследователей показали, что пептаиболы с короткими последовательностями также образуют потенциал-зависимые ионные каналы в липидных мембранах и взаимодействуют со специфическими молекулярными мишенями прямо или косвенно внутри клетки, моделируя различные сигнальные пути. Однако большинство исследований короткоцепочечных пептаиболов и ультракоротких липопептаиболов сосредоточено на изучении особенностей структур и гораздо меньше известно о механизме их действия внутри клетки [2, 8, 16, 29].
Синтез пептаиболов у грибов осуществляется большими многомодульными белковыми комплексами, известными как нерибосомные пептидные синтетазы (NRPS). Каждый модуль катализирует включение одной белковой или небелковой аминокислоты. Предполагается, что одна синтетаза способна продуцировать множество изоформ одного и того же пептаибола [2, 30].
Современные методы изучения механизма действия пептаиболов включают равновесный диализ, дифференциальную сканирующую калориметрию, мембранную фильтрацию, хроматографию и флуоресценцию [30], которые обычно необходимы для модификации пептида или липида. Твердотельная спектроскопия ядерного магнитного резонанса (ss-ЯМР) и круговой дихроизм (CD) также были апробированы, но пока не дают очевидного представления, почему некоторые пептаиболы активны, а некоторые нет [31–35]. Ориентация и расположение пептаиболов на поверхности или в двойном слое клеточных мембран, а также взаимодействие между пептидом и липидной мембраной имеют решающее значение для понимания механизма их действия и антимикробной активности. Было показано, что аламетицин (Alm), взаимодействующий с мембраной посредством механизма бочкообразного стержня (“barrel-stave”), при котором отдельные пептиды собираются в пучки, проникающие через бислой, индуцирует реакции растения, определяющие его устойчивость к патогену [29, 33]. При более высокой концентрации Alm может проникать в апикальную меристему и клетки эпидермиса верхушек корней, но не в клетки базальной меристемы, клетки коры или корневой покров Arabidopsis thaliana. Однако если корень был предварительно обработан целлюлазой, проницаемости не наблюдалось, что доказывает индуцированную целлюлозой устойчивость и клеточно-специфическую проницаемость Alm для корней A. thaliana [32].
Пьета Е. с соавт. [33] описали порообразование Alm в монослое липидов 1,2-димиристоил-n-глицеро-3-фосфохолин/фосфоглицерин (DMPC/PG) с использованием электрохимической сканирующей туннельной микроскопии (EC-STM). Липиды PG составляют мембранную архитектуру грамположительных бактерий, а отрицательно заряженные головки PG обеспечивают электростатический поверхностный потенциал, способствующий внедрению амфипатического Alm в мембрану [16]. Также было показано, что другой пептаибол, трихоконин VI, вызывает изменение проницаемости мембран грибов и дезинтеграцию субклеточных структур, влияет на проницаемость митохондриальной мембраны и продукцию внутриклеточных АФК, индуцирует экспонирование фосфатидилсерина и, в конечном итоге, запускает метакаспазно-независимый апоптоз в Fusarium oxysporum [34, 35]. Лизио с соавт. [36] показала на пептидомиметических фолдамерах, что пространственная структура пептаибола является ключевой особенностью для проникновения в мембрану, и, предположительно, именно поэтому пептаиболы с низким содержанием Aib практически не могут нарушать ее целостность.
Полусинтетические аналоги на основе пептаибола трихогина, выделенного из Trichoderma sp., были разработаны и синтезированы для повышения их растворимости в воде и повышения антифунгальной активности в отношении экономически важного грибного патогена растений Botrytis cinerea. Эти молекулы имели одиночные аминокислотные замены, преимущественно Gly/ Lys, расположенные внутри спиральной структуры [10]. Было показано, что подобная модификация увеличивала амфифильность пептидов и не приводила к критическим изменениям трехмерной ориентации. Что касается функциональных аспектов, большинство синтезируемых аналогов пептаиболов показали увеличение эффекта ингибирования в отношении B. cinerea [19, 20].
ПЕПТАИБОЛЫ С АНТИФУНГАЛЬНОЙ АКТИВНОСТЬЮ
Многие авторы указывают на антифунгальную активность пептаиболов, но в большинстве случаев эта активность проявляется в отношении грибов – фитопатогенов растений, которая в настоящее время активно изучается для внедрения этих соединений в качестве биофунгицидов [28–32, 34, 35, 37, 38]. Гораздо меньше исследований проведено в направлении изучения активности пептаиболов по отношению к клиническим изолятам патогенных микроскопических грибов [16, 39]. Такие недавно описанные соединения, а также спектр их антифунгальной активности представлены в табл. 1.
Таблица 1.
Группа/Название | Продуцент | Антифунгальная активность | Противоопухолевая и цитотоксическая активности | Источник |
---|---|---|---|---|
Glu(OMe)18-аламетицин | T. arundinaceum MSX70741 | нд* | Клеточные линии: HCT 116, DLD-1, HT-29, Hep-G2, Huh-7, HeLa | [52] |
Трихобревин BIII-D | T. arundinaceum MSX70741 | нд | HCT 116, HT-29 | [51] |
Трихоконин VI | T. pseudokoningii | нд | HCC | [26] |
Эмерициллипсины A – E | E. alkalina ВКПМ F-1428 | A. fumigatus, A. tereus, A. niger, C. albicans, C. glabrata,Cr. neoformans возбудители инвазивных микозов с мультирезистентностью | HepG2, Hela | [17, 39, 45, 46, 49] |
Трихоконины (TKs) | T. longibrachiatum SMF2 | C. albicans | нд | [47] |
Атровиридины A–C | T. atroviride | Фитопатогенные грибы | нд | [31] |
Неоатровиридины A–D | T. atroviride | Фитопатогенные грибы | нд | [31] |
Гипориенталин А | T. orientale LSBA1 | Клинические изоляты C. albicans | Линия клеток Vero | [6, 25, 40] |
Лонгибрахины A-II-b | T. longibrachiatum MMS151 | Клинические изоляты A. fumigatus | KB Cells | [11] |
Трибакопин AV | T. lixii IIIM-B4 | C. albicans | нд | [34] |
Конингиопсин | T. koningiopsis SZMC 12500 | C. albicans, S. cerevisiae | нд | [1, 10] |
Триконингин KA V | T. koningiopsis SZMC 12500 | A. alternata, R. solani, P. cucurbitacearum | нд | [10] |
Альбупептины B and D | G. album KSH 719 | B. cinerea, Septoria tritici, Phytophthora infestans, Aspergillus sp. |
нд | [18] |
Гептаибин | Emericellopsis sp. BAUA828 | A. fumigatus, C. albicans, C. neoformans | нд | [14, 35] |
Трихофумины A–D | Trichoderma sp. HKI 0276 | Phoma destructiva | нд | [43] |
Велутиболы A – D | T. velutinum | нд | Миелоидный лейкоз человека (HL-60) | [55] |
Бревицелсины | T. flagellatum SzMC 22608, T. sinensis SzMC 22609, T. parareesei SzMC 22615 | Опортунистические мицелиальные грибы | нд | [1] |
Сферостильбеллины | Sphaerostilbella toxica (микопаразит) | Патогенные C. albicans,Cryptococcus neoformans, A. fumigatus | Отсутствие токсического действия на мышиные клетки-макрофаги | [44] |
Трилонгины BI–BIV | Trichoderma sp. P8BDA1F1 эндофит из Begonia venosa | Colletotrichum gloeosporioides | Амастиготы Leishmania infantum | [48] |
Атровиридины A – C и неоатровиридины A – D представляют собой 20- и 18-мерные пептаиболы Trichodermа atroviride, обладающие антимикробной активностью не только в отношении фитопатогенных грибов, но и в отношении Candida albicans. Гептаибин подавляет рост Aspergillus fumigatus, C. albicans и C. neoformans. Лонгибрахины A-II-b проявляли ингибирующую активность в отношении условно-патогенного A. fumigatus [11]. Гипориенталин А, аналог пептаибола лонгибрахина-А-II, проявлял выраженную активность по отношению к клиническим изолятам C. albicans с минимальными ингибирующими концентрациями (МИК) от 2.49 до 19.66 мкМ, что сравнимо с таковой у антифунгального препарата амфотерицина В. Это указывает, что гипориенталин А подходит для лечения кандидоза [25, 40]. Септоцилиндрины А и В структурно родственны хорошо изученному пептаиболу аламетицину. Эти соединения проявляют умеренную активность в отношении C. albicans [41, 42]. Трихофумины A – D различаются своей способностью влиять на морфогенез Phoma destructiva [43]. Трибакопин AV, полученный из T. lixii, эндофита из Bacopa monnieri, является новым пептаиболом с уникальной последовательностью (Ac-Gly-Leu-Leu-Leu-Ala-Leu-Pro-Leu-Aib-Val-Gln-OH). Было обнаружено, что этот пептаибол обладает активностью в отношении C. albicans при МИК 25 мкг/мл [34]. Четыре новых пептаибола с 11 аминокислотными остатками, альбупептины A – D, были выделены из мицелиальной культуры Gliocladium album KSH 719. Альбупептины B и D относятся к редкому классу пептаиболов, которые содержат оба стереоизомера изовалина (Iva) – D- и L-конфигурации. Альбупептины проявили умеренную активность в отношении B. cinerea и условно-патогенных Aspergillus sp. Примечательно, что эффект ингибирования роста B. cinerea увеличивался с увеличением количества присутствующих остатков Iva (IC50: один остаток Iva = 49.6 мкг/мл; два остатка Iva = 38.9 мкг/мл; три остатка Iva = 35.2 мкг/мл; четыре остатка Iva = 24.5 мкг/мл). Альбупептин A также не обладал значительной активностью в отношении Phytophthora infestans (IC50, 100 мкг/мл), а соединения B – D проявили только незначительную активность (IC50: два остатка Iva = = 97.6 мкг/мл; три остатка Iva = 84.7 мкг/мл; четыре остатка Iva = 84.3 мкг/мл) [18].
Недавно Марик с соавт. [1, 10] идентифицировали две новые группы пептаиболов из грибов рода Trichoderma. Конингиопсины были получены из T. koningiopsis. Они структурно близки к триконингину KAV, который характеризуется наличием колеблющихся правых и левых спиральных конформаций. Ингибирующей активности экстрактов пептаибола на клинических дрожжах не было выявлено, тогда как условно-патогенные мицелиальные грибы проявляли значительную чувствительность [10]. Пептаиболы с последовательностью из 19 аминокислотных остатков – бревицелсины, продуцируемые тремя видами (T. flagellatum SzMC 22608, T. sinensis SzMC 22609 и T. parareesei SzMC 22615), проявляли ингибирующее действие на условно-патогенные мицелиальные грибы [1].
Минимальные ингибирующие концентрации для сферостильбеллинов A и B были установлены в размере 2.0 M для каждого из них в отношении C. neoformans, 1.0 M для A. fumigatus и 4.0 и 2.0 M, соответственно, для C. albicans. Хотелось бы отметить, что при этих концентрациях клетки макрофагов мыши оставались неизмененными [44]. Наконец, последняя группа пептаиболов включает в себя эмерициллипсины A – E из алкалофильного гриба Emericellopsis alkalina, продемонстрировавших многообещающую антифунгальную активность в отношении клинических изолятов Aspergillus terreus 1133m, A. fumigatus 163m, A. ochraceus 497m, Saccharomyces cerevisiae 77m и Cryptococcus laurentii с множественной лекарственной устойчивостью к флуконазолу и амфотерицину В [17, 39, 45, 46].
ПЕПТАИБОЛЫ С ПРОТИВООПУХОЛЕВОЙ И ЦИТОТОКСИЧЕСКОЙ АКТИВНОСТЯМИ
Некоторые пептаиболы также рассматриваются и в качестве основы для разработки противоопухолевых препаратов (табл. 1). Действительно, они проявляют избирательную цитотоксичность в отношении раковых клеток, которые отличаются физическими свойствам мембраны по сравнению со здоровыми клетками [46, 49]. Исследование пептидного комплекса из штамма Trichoderma arundinaceum MSX70741 привело к выделению трех новых пептаиболов с противоопухолевой активностью [50]. Цитотоксическая активность новых соединений оценивалась на линиях раковых клеток человека: HCT 116 и DLD-1 (рак толстого кишечника), HT-29 (раковые клетки эпителия кишечника), SW948 (карцинома толстого кишечника), Hep-G2 и Huh-7 (гепатоцеллюлярные карциномы), HeLa (аденокарцинома). Трихобревин BIII-D проявлял умеренную активность против клеток HCT 116 и HT-29 со значениями IC50 6.8 и 6.7 мМ, соответственно, и не проявлял активности в отношении клеточных линий гепатоцеллюлярной карциномы (ГЦК) и аденокарциномы [51]. Glu (OMe) 18-аламетицин F50 был наиболее активным соединением со значениями IC50 от 2.5 до 6.5 мМ, у него отсутствовала селективность в отношении различных клеточных линий. Для 11 пептаиболов, о которых сообщалось ранее, выявлено, что их биоактивность коррелирует с гидрофобностью [52]. Айерс с соавт. [3] исследовали активность нескольких пептаиболов, полученных из экстрактов грибов порядка Hypocreales. Они смогли показать, что аламетицин, атровиридин, трихоконин и лонгибрахин проявляют не только цитотоксичность, но и избирательность в отношении раковых клеток. Ши с соавт. [26] обнаружили, что клетки ГЦК более чувствительны к трихоконину VI из Trichoderma pseudokoningii, чем нормальные клетки печени. Трихоконин VI вызывал апоптозную и аутофагическую гибель клеток ГЦК, что указывает на потенциал пептаиболов в качестве новых противораковых агентов. Липопептаибол эмерициллипсин А проявил избирательную цитотоксическую активность в отношении двух клеточных линий: HepG2 и Hela (EC50 2.8 и 0.5 мкМ соответственно). Эмерициллипсин А проявлял меньшую цитотоксическую активность, чем доксорубицин (EC50 14 и 0.34 мкМ соответственно), следовательно, он менее токсичен для нормальных клеток, чем последний (~40 раз), но оказывает более сильное цитотоксическое действие на линии опухолевых клеток [20, 49]. Пептаибол гипориенталин А синтезируется штаммом T. orientale, выделенным из средиземноморской морской губки Cymbaxinella damicornis. Цитотоксичность гипориенталина А оценивали на клеточной линии Vero. Было обнаружено, что при концентрации 33.84 мкМ он подавлял жизнеспособность клеток более чем на 90% [6]. Т. Марик с соавт. [1] исследовали частично очищенный экстракт пептаибола из T. reesei QM9414. Они показали, что он ингибирует сперматозоиды кабана и клетки PK-15 почек свиней при концентрации раствора пептаибола 8 мкг/мл, что вызвало опасения по поводу возможной токсичности in vivo. Дегенколб с соавт. предположили, что токсичность пептаиболов может быть ниже порога действия на человека [53].
Из библиотеки соединений Университета Оклахомы (Natural Products Discovery Group) были протестированы 52 пептаибола и липопептаибола на цитотоксическую активность в отношении гепатоцитов человека HepG2. Пять новых пептаиболов, аналогичных структуре трихорзина (Trichorzin NPDG A – E) и восемь новых пептаиболов, аналогичных структуре гарцианина (Harzianin NPDG A-H) из T. harzianum, подавляли рост клеток со значениями IC50 0.42 и 1.14 мкг/мл [54]. В рамках этого обширного исследования было собрано и охарактеризовано 30 новых пептаиболов и липопептаиболов, среди которых особенно стоит отметить гарцианин NPDG I. Было показано, что его показатель ЕС50 в отношении полирезистентных простейших Plasmodium falciparum линии Dd2 – 0.10 мкМ. Отмечено также отсутствие общей токсичности в отношении HepG2 при самых высоких испытанных концентрациях (HepG2 EC50 > 25 мкМ, индекс селективности >250) [54]. Велутибол А, новый пептаибол, содержащий 14 остатков аминокислот, был выделен из психрофильного гриба T. velutinum, обнаруженного в Гималаях. Была установлена его цитотоксическая активность в отношении линий раковых клеток. Анализ клеточного цикла был проведен на клетках миелоидного лейкоза человека (HL-60) и выявил образование апоптозных телец в клетках и повреждение их ДНК в зависимости от дозы [55]. Новый пептаибол RK-026A, полученный из Trichoderma sp. показал значения цитотоксичности IC50 от 0.7 до 4.1 мкг/мл (1.5–8.1 мкг/мл) в отношении клеток K562, при этом отмечалась немедленная гибель раковых клеток [56]. Уникальное разнообразие синтезируемых химических соединений грибов расширяет наши представления о возможностях применения пептаиболов.
ПЕРСПЕКТИВЫ ПРАКТИЧЕСКОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ДЛЯ ФАРМАКОЛОГИИ
Открытие новых пептаиболов среди продуцентов микроскопических грибов из морских глубин, из грибов, обитающих в холодных и засоленных почвах, а также из других уникальных экстремальных местообитаний расширяет возможности поиска новых пептидных антибиотиков из природных источников. В этот обзор мы включили информацию о некоторых недавно описанных пептидах, выделенных из экстремофильных грибов. Наличие Aib, придающего устойчивость к протеазам патогена, делает эти эксклюзивные пептидные антибиотики предпочтительными для фармакологических исследований. Несомненно, они будут играть важную роль в дальнейших разработках лекарственных соединений.
Лечение лейшманиоза с использованием пептаиболов – антиамоебина и сузукациллина А показало новые возможности для использования синергетических подходов к лечению с минимальным риском [56]. Новые антимикробные липопептаиболы эмерициллипсины могут стать альтернативой антифунгальным препаратам для терапии инвазивного микоза при аспергиллезе и криптококкозе с множественной лекарственной устойчивостью. Активность эмерициллипсина А в отношении резистентных патогенных клинических изолятов грибов была на уровне амфотерицина В. Кроме того, он показал низкую цитотоксическую активность по отношению к нормальной линии HPF, но обладал селективностью к раковым клеткам, в частности, по отношению к клеточным линиям K-562 и НСТ-116. При этом он не проявлял гемолитической активности по отношению к эритроцитам человека [39, 46].
Хорошо известно, что основным молекулярным механизмом действия пептаиболов является мембранно-активный механизм, а линейная полипептидная цепь образует пространственную спиральную структуру. Можно предположить, что все пептаиболы с антифунгальной активностью также обладают цитотоксической активностью в отношении раковых клеток, что, однако, требует экспериментального подтверждения [42, 57, 58]. Доступность сложных биохимических методов и активное использование биоинформатики для открытия новых молекул и расшифровки их структуры, моделирование синтетических пептидов, использование синергетических эффектов двух или более пептаиболов для успешного лечения заболеваний открывают новые возможности для дальнейших исследований этой группы соединений.
Работа поддержана грантом РФФИ № 20-04-00992.
Список литературы
Marik T., Tyagi C., Balázs D., Urbán P., Szepesi A., Bakacsy L., Endre G., Rakk D., Szekeres A., Andersson M.A., Salonen H., Druzhinina I., Vágvölgyi C., Kredics L. // Front. Microbiol. 2019. V. 10. № 1434. P. 1–38 https://doi.org/10.3389/fmicb.2019.01434
Ramachander Turaga V.N. Peptaibols: Antimicrobial Peptides from Fungi // In Book: Bioactive Natural products in Drug Discovery. / Eds. J. Singh et al. Springer Nature Singapore Ltd. P. 713–730. https://doi.org/10.1007/978-981-15-1394-7_26
Ayers S., Ehrmann B.M., Adcock A.F., Kroll D.J., Carcache de Blanco E.J., Shen Q., Swanson S.M., Falkinham J.O., Wani M.C., Mitchell S.M., Pearce C.J., Oberlies N.H. // J. Pept. Sci. 2012. V. 18. № 8. P. 500–510. https://doi.org/10.1002/psc.2425
Zhao P., Xue Y., Li X., Jinghua L., Zhanqin Z., Chunshan Q., Weina G., Xiangyang Z., Xuefei B., Shuxiao F. // Peptides. 2019. V. 113. P. 52–65. https://doi.org/10.1016/j.peptides.2019.02.002
Park S.C., Park Y., Hahm K.S. // Int. J. Mol. Sci. 2011. V. 12. № 9. P. 5971–5992. https://doi.org/10.3390/ijms12095971
Touati I., Ruiz N., Thomas O., Druzhinina I.S., Atanasova L., Tabbene O., Elkahoui S., Benzekri R., Bouslama L., Pouchus Y.F., Limam F. // World J. Microbiol. Biotechnol. 2018. V. 34. № 98. P. 1–12. https://doi.org/10.1007/s11274-018-2482-z
Stoppacher N., Neumann N.K., Burgstaller L., Zeilinger S., Degenkolb T., Brückner H., Schuhmacher R. // Chem. Biodivers. 2013. V. 10. P. 734–743. https://doi.org/10.1002/cbdv.201200427
Waghu F.H., Idicula-Thomas S. // Protein Science. 2020. V. 29. P. 36–42. https://doi.org/10.1002/pro.3714
Anke H. // ChemBioChem. 2009. V. 10. P. 2266–2267. https://doi.org/10.1002/cbic.200900404
Marik T., Tyagi C., Racic G., Rakk D., Szekeres A., Vágvölgyi C., Kredics L. // Microorganisms. 2018. V. 6. № 85. P. 1–16. https://doi.org/10.3390/microorganisms6030085
Mohamed-Benkada M., Pouchus Y.F., Vérité P., Pagniez F., Caroff N., Ruiz N. // Chem. Biodivers. 2016. V. 13. № 5. P. 521–530.
Oh L., Kim S.J., Yoo J.H. // Tetrahedron Letters. 2000. V. 41. № 1. P. 61–64. https://doi.org/10.1016/S0040-4039(99)02000-6
Degenkolb T., von Döhren H., Fog Nielsen K., Samuels G.J., Brückner H. // Chem. Biodivers. 2008. V. 5. P. 671–680. https://doi.org/10.1002/cbdv.200890064
Ishiyama D., Satou T., Senda H., Fujimaki T., Honda R., Kanazawa S. // J. Antibiot (Tokyo). 2000. V. 53. P. 728–732. https://doi.org/10.7164/antibiotics.53.728
Inostroza A., Lara L., Paz C., Perez A., Galleguillos F., Hernandez V., Becerra J., González-Rocha G., Silva M. // Nat. Prod. Res. 2018. V. 32. № 11. P. 1361–1364. https://doi.org/10.1080/14786419.2017.1344655
Ovchinnikova T.V., Levitskaya N.G., Voskresenskaya O.G., Yakimenko Z.A., Tagaev A.A., Ovchinnikova A.Y., Murashev A.N, Kamenskii A.A. // Chem Biodivers. 2007. V. 4. № 6. P. 1374–1387. https://doi.org/10.1002/cbdv.200790117
Rogozhin E.A., Sadykova V.S., Baranova A.A., Vasil-chenko A.S., Lushpa V.A., Mineev K.S., Georgieva M.L., Kul’ko A.B., Krasheninnikov M.E., Lyundup A.V., Vasilchenko A.V., Andreev Y.A. // Molecules. 2018. V. 23(11). № 2785. P. 1–12. https://doi.org/10.3390/molecules23112785
Otto A., Laub A., Porzel A., Jürgen Schmidt J., Wessjohann L., Westermann B., Arnold N. // Eur. J. Org. Chem. 2015. V. 34. P. 7449–7459. https://doi.org/10.1002/ejoc.201501124
Rivera-Chavez J., Huzefa A.R., Graf T.N., Gallagher J.M., Metri P., Xue D., Pearcec C.J., Oberlies N.H. // RSC Advances. V. 7. № 72. P. 75733–75741. https://doi.org/10.1039/c7ra09602j
Höfer S., Berg A., Brückner H., Mayerhöfer T.G. // Spectrochim Acta A Mol Biomol Spectrosc. 2019. V. 223. № 117368. P. 1–8. https://doi.org/10.1016/j.saa.2019.117368
Brückner H., Fox S., Degenkolb T. // Chem Biodivers. 2019. V. 16(9):e1900276. P. 1–22. https://doi.org/10.1002/cbdv.201900276
Wang C., Wu P., Yao L., Xue J., Xu L., Li H., Deng W., Wei X. // J. Antibiot. (Tokyo). 2018. V. 71. № 11. P. 927–938. https://doi.org/10.1038/s41429-018-0086-3
Quandt C.A., Bushley K.E., Spatafora J.W. // BMC Genomics. 2015. V. 16:553. P. 1–14. https://doi.org/10.1186/s12864-015-1777-9
Benedetti E., Bavoso A., Di Blasio B., Pavone V., Pedone C., Toniolo C., Bonora G.M. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. 1983. V. 79. P. 7951–7954. https://doi.org/10.1073/pnas.79.24.7951
Marik T., Urbán P., Tyagi C., Szekeres A., Leitgeb B., Vágvölgyi M., Manczinger L., Druzhinina I.S., Kredics L. // Chem. Biodivers. 2017. V. 14. № 6 https://doi.org/10.1002/cbdv.201700033
Shi M., Chen L., Wang X.W., Zhang T., Zhao P.B., Song X.Y., Sun C.Y., Chen X.L., Zhou B.C., Zhang Y.Z. // Microbiology. 2012. V. 158. P. 166–175. https://doi.org/0.1099/mic.0.052670-0
Song X.Y., Shen Q.T., Xie S.T., Chen X.L., Sun C.Y., Zhang Y.Z. // Microbiol. Lett. 2006. V. 260. P. 119–125. https://doi.org/10.1111/j.1574-6968.2006.00316.x
Szekeres A., Leitgeb B., Kredics L., Antal Z., Hatvani L., Manczinger L., Vágvölgyi C. // Acta Microbiol. Immunol. Hung. 2005. V. 52. P. 137–168. https://doi.org/10.1556/AMicr.52.2005.2.2
Neuhof R., Dieckmann R., Druzhinina I.S., Kubicek C.P., von Döhren H. // Microbiology. 2007. V. 153. P. 3417–3437. https://doi.org/10.1099/mic.0.2007/006692-0
Tyagi C., Marik T., Vágvölgyi C., Kredics L., Ötvös F. // Int. J. Mol. Sci. 2019. V. 20. № 4268. P. 1–19. https://doi.org/10.3390/ijms20174268
Oh S.U., Yun B.S., Lee S.J., Kim J.H., Yoo I.D. // J. Antibiot. (Tokyo). 2002. V. 55. P. 557–564. https://doi.org/10.7164/antibiotics.55.557
Ding G., Chen L., Zhou C., Jia H.M., Liu Y.T., Chang X., Song B., Liu X.Z., Gu Y.C., Zou Z.M. // J. Antibiot. 2015. V. 68. P. 409–413. https://doi.org/10.1038/ja.2015.1
Singh V.P., Yedukondalu N., Sharma V., Kushwaha M., Sharma R., Chaubey A., Kumar A., Singh D., Vishwakarma R.A. // J. Nat. Prod. 2018. V. 81. P. 219–226
Katoch M., Singh D., Kapoor K.K., Vishwakarma R.A. // BMC Microbiology. 2019. V. 19. № 98. P. 1–10. https://doi.org/10.1186/s12866-019-1477-8
Zotti M.D., Biondi B., Peggion C., Park Y., Hahm K.S., Formaggio F., Toniolo C. // J. Pept. Sci. 2011. V. 17. P. 5855–5894. https://doi.org/10.1002/psc.1364
Lizio M.G., Campana M., de Poli M., Jefferies D.F., Cullen W., Andrushchenko V., Chmel N.P., Bouř P., Khalid S., Clayden J., Blanch E., Rodger A., Simon J. Webb S.J. // ChemBioChem. 2021. V. 22. P. 1–13. https://doi.org/10.1002/cbic.202000834
Shenkarev Z.O., Paramonov A.S., Lyukmanova E.N., Gizatullina A.K., Zhuravleva A.V., Tagaev A.A, Yakimenko Z.A, Telezhinskaya I.N., Kirpichnikov M.P., Ovchinnikova T.V., Arseniev A.S. // Chem. Biodivers. 2013. V. 10. № 5. P. 838–863. https://doi.org/10.1002/cbdv.201200421
Berg A., Grigoriev P.A., Degenkolb T., Neuhof T., Härtl A., Schlegel B., Gräfe U. // J. Pept. Sci. 2003. V. 9. P. 810–816. https://doi.org/10.1002/psc.498
Baranova A.A., Rogozhin E.A., Georgieva M.L., Bilanenko E.N., Kulko A.B., Yakushev A.V., Alferova V.A., Sadykova V.S. // Appl. Biochem. Microbiol. 2019. V. 55. № 2. P. 145–151. https://doi.org/10.1134/S0003683819020030
Kredics L., Szekeres A., Czifra D., Vágvölgyi C., Leitgeb B. // Chem. Biodivers. 2013. V. 10. P. 744–771. https://doi.org/10.1002/cbdv.201200390
Summers M.Y., Kong F., Feng X., Siegel M.M., Janso J.E., Graziani E.I., Carter G.T. // J. Nat. Prod. 2007. V. 70. P. 391–396. https://doi.org/10.1021/np060571q
Nelissen J., Nuyts K., de Zotti M., Lavigne R., Lamberigts C., de Borggraeve W.M. // PLoS One. 2012. V. 7(12). № e51708. P. 1–6. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0051708
Berg A., Grigoriev P.A., Degenkolb T., Neuhof T., Härtl A., Schlegel B., Gräfe U. // J. Peptide Sci. 2003. V. 9. P. 810–816. https://doi.org/10.1002/psc.498
Perlatti B., Nichols C.N., Alspaugh J.A., James B., Gloer J.B., Bills G.F. // Biomolecules. 2020. V. 10. № 1371. P. 1–15. https://doi.org/10.3390/biom10101371
Baranova A.A., Georgieva M.L., Bilanenko E.N., Andreev Ya.A., Rogozhin E.A., Sadykova V.S. // Appl. Biochem. Microbiol. 2017. V. 53. P. 703–710. https://doi.org/10.1134/S0003683817060035
Kuvarina A.E., Gavryushina I.A., Kulko A.B., Ivanov I.A., Rogozhin E.A., Georgieva M.L., Sadykova V.S. // J. Fungi. 2021. V. 7. № 153. P. 1–19. https://doi.org/10.3390/jof7020153
Zhao P., Ren A., Dong P., Sheng Y. // Appl. Biochem. Microbiol. 2018. V. 54. № 4. P. 396–403. https://doi.org/10.1134/S0003683818040154
Grigoletto D.F., Trivella D.B.B., Tempone A.G., Rodrigues A., Correia A.M.L., P. Lira S.P. // Brazilian J. Microbiology. 2020. V. 51. P. 989–997. https://doi.org/10.1007/s42770-020-00270-9
Rogozhin E.A., Sadykova V.S. // Proceedlings. 2019. V. 22. № 1. P. 4. https://doi.org/10.3390/proceedings2019022004
Rivera-Chávez J., Raja H.A., Graf T.N., Gallagher J.M., Metri P., Xue D., Pearce C.J., Oberlies N.H. // Royal society of chemistry. 2017. V. 7. P. 45733–45741. https://doi.org/10.1039/C7RA09602J
Li M.-F., Li G.-H., Zhang K.-Q. // Metabolites. 2019. V. 9. № 58. P. 1–24. https://doi.org/10.3390/metabo9030058
Rivera-Chávez J., Raja H.A., Graf T.N., Gallagher J.G., Metri P., Xue D., Pearce C.J., Oberlies N.H. // RSC Adv. 2017. V. 7. P. 45733–45741. https://doi.org/10.1039/C7RA09602J
Degenkolb T., Fog K., Dieckmann N.D., Rocha F.B., Chaverri P., G.J. Samuels G.J., Thrane U., von Dohren H., Vilcinskas A., Bruckner H. // Chem. Biodivers. 2015. V. 12. P. 662–684. https://doi.org/10.1002/cbdv.201400300
Lee J.W., Collins J.E., Wendt K.L., Chakrabarti D., Cichewicz R.H. // J. Nat. Prod. 2021. V. 84. № 2. P. 503–517. https://doi.org/10.1021/acs.jnatprod.0c01370
Singh V.P., Pathania A.S., Kushwaha M., Singh S., Sharma V., Malik F.A., Khan I., Kumar A., Singh D., Vishwakarma R.A. // RSC Advances. 2020. V.10. № 52. P. 31233–31242. https://doi.org/10.1039/D0RA05780K
Rawa M.S.A., Nogawa T., Okano A., Futamura Y., Nakamura T., Wahab H.A., Osada H. // Biosci. Biotechnol. Biochem. 2021. V. 85. № 1. P. 69–76. https://doi.org/10.1093/bbb/zbaa051
Martinez A.F., Moraes L.A. // J. Antibiot. (Tokyo). 2015. V. 68. № 3. P. 178–184. https://doi.org/10.1038/ja.2014.120
Claudon P., Violette A., Lamour K., Decossas M., Fournel S., Heurtault B., Godet J., Mely Y., Jamart-Gregoire B., Averlant-Petit M.C., Briand J.P., Duportail G., Monteil H., Guichard G. // Angew. Chem. Int. Ed. 2010. V. 49. P. 333–336.
Дополнительные материалы отсутствуют.
Инструменты
Прикладная биохимия и микробиология